в человечество несколько искусственных эпидемий под видом прививок: СПИД, медикаментозный гепатит, наркомания. В результате через несколько смешанных поколений численность населения сведется к разумному минимуму и будет обладать мощной иммунной системой и жизненной уместностью в создавшихся климатогеополитических условиях.
4. Во время процесса смешения языков и рас рекомендуется проведение жестко управляемой и предсказуемой ядерной войны. На этом фоне в создаваемом человечестве должна развиться необходимая для жизни на Земле мутация, в которую, после некоторых научных разработок генетиков, можно запустить механизм физического бессмертия. Порочная практика примитивного размножения прекратится, а качество и численность населения будут легко и разумно планироваться Высшим генетическим советом — ВГС.
— Боже мой, Боже мой, Боже мой, я изумителен!
Глассик стоял перед зеркалом и радостно, во всю ширь своих тонких губ, улыбался. Затем он оскалился и сделал по номеру несколько энергичных, в стиле аргентинского танго, движений, затем остановился, выгнулся, как тореадор перед ударом быка бондерильеро, и застыл в такой позе перед вторым зеркалом. Он напоминал воздевающий в ужасе руки к небу вопросительный знак, но радостная улыбка на его лице отрицала этот ужас. Глассик танцевал в полнейшем одиночестве, танцевал между двумя зеркалами и оформлял это танго движениями тореадора. По тому, как он держал в этом танце руки, можно было понять, что он представлял себя с партнером, а вот как выглядел партнер, понять, впрочем, как и представить, нельзя. Глассик был похож на эскиз гениальности.
Глория Ренатовна Выщух вошла в подъезд номер два своего дома и закричала от ужаса. Прямо на нее из щели между косяком и открытой дверью смотрел замутненный глаз. В подъезде номер два был полумрак, а Глория Ренатовна впустила туда игривую бесцеремонность летнего солнца, которое тотчас же осветило этот глаз, смотревший на Глорию Ренатовну из просвета открытой второй двери. Продолжая кричать от ужаса, Глория Ренатовна стремительным и грациозным движением отпрянула из подъезда назад, в летний день и в объятия подошедшего к двери с улицы электрика ЖЭКа Буйнова, который под напором непереносимой стремительности упругого и полнокровного женского тела рухнул навзничь и закричал. Около них стала собираться толпа обескураженных граждан, а на балконах дсвятиэтажного дома появились озадаченные криком люди. Кто-то из взволнованной толпы предположил, что Глория Ренатовна упала на электрика из окна дома, и немедленно были вызваны «скорая помощь» и почему-то пожарная служба. Диспетчер станции «Скорой помощи», отправляя бригаду на место происшествия, сразу же сообщила о случившемся в милицию. Когда Глория Ренатовна пришла в себя и замолчала, она увидела лежащее между своих ног тело в синей спецовке и осознала всю неприглядно-смехотворную ситуацию, сложившуюся вокруг нее. Она энергично вскочила на свои длинные ноги и с негодованием воззрилась на подавленное тело электрика Буйнова, который лежал вниз головой на ступеньках и с видимым наслаждением на лице вдыхал свежий воздух свободного и солнечного пространства.
Милиция, пожарные и «скорая» приехали одновременно, а через некоторое время выяснилось, что причиной переполоха оказался Леня Светлогоров, талантливый и вследствие этого сильно пьющий городской художник. Влекомый смутным духом алкогольного демона, он шел куда-то без цели и попал в подъезд Глории Ренатовны, где и присел отдохнуть в тени и полумраке за внутренней дверью. Именно глаз Лени Светлогорова и привлек столь потрясающее внимание Глории Ренатовны, так неосторожно осветившей его солнцем при входе в подъезд.
Электрика Буйнова с переломом ребра, сотрясением мозга и психическим шоком увезла «скорая помощь», так ничего и не понявшего Леню Светлогорова — милиция, а Глория Ренатовна надменно оглядела переполненные людьми балконы девятиэтажного дома, гордо вскинула голову и шагнула в неосвещенное чрево подъезда номер два.
Когда Леню Светлогорова доставили в орджоникидзевское УВД города, он по-прежнему был в полнейшем и беспросветном недоумении. Сосредоточенная и тернистая дорога пьянства наложила на его внешность отпечаток досадной деградации, облагороженной чертами стареющей одаренности. Дежурный по отделению взглянул на Леню профессиональным взглядом и строго выговорил молодому сержанту патрульной службы:
— Почему сюда, а не в медвытрезвитель?
— Так ведь… — начал было объяснять патрульный, но заглянувший в дежурку Савоев с пирожком в руке не дал ему договорить.
— Это Леня, я его знаю. Даю сто процентов, он опять где-то не там прилег, а его не за того приняли. Он у нас знаменитость, рисует в два раза быстрее и смешнее Репина. Лучше всего положить его под лестницу в коридоре, он проспится и тихо уйдет, а если закрыть в камеру, то потом его отсюда без опохмелки не выгонишь.
Савоев, обескуражив дежурного и съев пирожок, ушел, а дежурный сержант и дремлющий в углу Леня Светлогоров остались.
— Может, на природу его вывезти? — предложил сержант.
— Нет! — строго оборвал дежурный. — Положи его под лестницу.
Савоев вернулся в кабинет и задумчиво спросил у Степы Басенка:
— У тебя есть еще один пирожок?
Степа, доедая последний пирожок и с интересом читая газету, в которую они были завернуты, ничего не ответил, лишь с сожалением помахал в воздухе рукой.
— Понятно, — огорченно констатировал Савоев и, подойдя к Игорю Баркалову, многозначительно спросил: — Ну и?…
Игорь, погрузившийся в заполнение рутинных бумаг, преследующих каждого сыщика как кошмарный сон, ответил ему также исчерпывающе:
— Да вот…
Сочинские, испеченные руками сестры, пирожки были завернуты в газету «Зори над Хостой». Степе бросился в глаза заголовок: «Банкир-маньяк». Он пробежался по тексту и чуть не поперхнулся от удовольствия. Аскольда Иванова он знал давно. Во-первых, они учились в одной школе, хотя и в разных классах — Аскольд был на два года старше, — а во-вторых, жили в одном районе, несколько раз встречались на уличных вечеринках, но Степа его почему-то не любил, просто так, без причины. Ему не нравились его лицо, походка, одежда… и вообще. Степа не поверил газетной заметке, но симпатию к ее автору испытал. Он знал, что Аскольд не сделает того, что о нем написано. Уж Степа-то точно представлял, как выглядят люди, подглядывающие за девочками. Еще в школе милиции они шугали таких в парках почти каждое патрулирование. Это или психи, или блеклые, жалкие, слюнявые мужички, отвратительные, но не опасные, ибо они трусливы до клиники. Аскольд был не из таких, но Степе казалось, что глубинная суть Аскольда именно так и выглядит. Одним словом, Аскольд Иванов Степе не нравился.
Степа дочитал газету «Зори над Хостой», снял трубку и позвонил в редакцию газеты «Таганрогская правда» своему другу Александру Павловичу Ермакову, заместителю редактора по общим вопросам. Он стал говорить измененным голосом, но Ермаков его перебил:
— Говори нормально, Степан, из тебя имитатор, как из меня главный редактор газеты «Подпольщики Подмосковья».
Ермаков, как всегда, был под легким шофе и, как всегда, не обращал на это внимания. Степу, впрочем, как и Степа его, он знал до зевоты. Они вместе ходили в один детский сад, в одну школу и жили на одной улице. В приморском городе, несмотря на его мистическую огромность, все друг друга знают. Стоит поглубже копнуть, и оказывается, что мэр города учился в одном классе с председателем городской Думы, а знаменитый городской рецидивист Юра Зак живет по соседству с недавно отправленным в колонию для малолетних карманником Сашей Ногиным по кличке Нога со Второго Артиллерийского. Весь город повязан круговой порукой вот уже триста лет.
— Я к тебе заеду, или ты ко мне? — спросил у Ермакова Степан.
— Ты ко мне и вместе с пивом, — не упустил возможности Ермаков.
— Ага, — непонятно выразил свое согласие Степан, положил трубку и, посмотрев на Игоря, сказал: — Я заскочу в газету, потом вернусь, и вечером будем брать Рогонянов.
— Ага, — непонятно согласился с ним Игорь и, посмотрев на Степана, заметил: — Они и сами могут прийти.
— Нет, Игорь, надо именно брать, тогда с ними легче будет общаться.
Степа напустил на себя важный вид, взял промасленную газету из-под пирожков и покинул кабинет.
— Итак, — решительно начал Ермаков, — Азово-Черноморский банк, председатель правления, сидел в зоне, живет в Москве, получил московское гражданство еще до отсидки и не потерял его, значит, имеет мохнатые связи, зовут Аскольд Борисович Иванов. — Ермаков говорил тоном диктора из фильма «Семнадцать мгновений весны» и тем же тоном продолжил: — На самом деле он как был Хомяком с Ружейного переулка, так и остался. Он, по-моему, с Серегой Васильевым, десантником, по соседству жил. Слушай, — отбросил в сторону ерничество Ермаков, — ты думаешь, Хомяк действительно пистолет передергивал на девчонок из-за кустов? Что-то мне не верится.
