Господи!! Что это было за создание!! Да любая мисс мира любого года покажется просто блеклой тенью, жалким подобием этой эльфийки! Ее красота просто «сбивала с ног, вырывала сердце, а потом еще добивала лежачего ударами ног по ребрам». Исходя из сравнения с разбойниками, она, по меркам этого мира, была довольно высока, наверное, где-то мне по плечо. Волосы ее были совершенно непередаваемого цвета, но больше всего выделялся зеленый оттенок. Фигура абсолютно идеальна и одуряюще соблазнительна. Но все это ни в какое сравнение не шло с ее лицом: таким, в моем представлении, пожалуй, должно быть лицо ангела. И последнее, что выделялось в ней, это были ее уши. Даже с такого расстояния я прекрасно видел, что они были длинные и заостренные кверху, что придавало эльфийке особое очарование (я ее сразу же для себя окрестил Ушастой); сейчас они настороженно ловили каждый звук.
Эльфийка была напугана, причем очень сильно, это было видно хотя бы по тому, как она дрожала (хотя это настолько гордые существа, что свой страх не покажут, даже умирая от смертельных ран (так в книгах говорится)). Она затравленно озиралась, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, всюду встречая похотливо скалящиеся рожи разбойников. Эти движения делали ее фигуру неимоверно соблазнительной. Это происходило из-за облегающей одежды; полностью зеленого цвета, переливающегося от светлых сапожек до темной верхней части своеобразного комбинезона, она была все время в движении, обтягивая фигуру эльфийки, что давало потрясающий результат.
В какой-то момент я заметил, что она резко изменилась. Если сначала была сильно испугана, то теперь к ней пришло осознание того, что с ней сделают, а это для эльфиек было хуже смерти. Еще бы! Быть опозоренной грубым, тупым, грязным человеком, а тут целая свора таких. Тем более она так же прекрасно знала, что даже после этого ее не убьют, над ней будут издеваться, наверное, еще пару месяцев, пока им не приестся. Только тогда жалкую, замученную и опозоренную, ее соизволят убить (или продать), а во всех местных тавернах будут судачить о том, какие благородные люди эти разбойники. Дело в том, что эльфы и люди находятся в стадии «холодной войны». По негласному договору людям нельзя было появляться на эльфийской территории, а эльфам на человеческой. Если кто-то был пойман на чужой земле, то с этим человеком или эльфом вправе были делать абсолютно все, что заблагорассудится. Если, скажем, за эльфа практически во всех случаях требовали выкуп, то эльфиек никогда еще не отдавали назад, только один раз, можно сказать, вернули. Только лучше бы ее убили. Ее опозорили настолько, что Верховный совет эльфов пришел к решению убить ее, тем более она сама этого неистово просила, но самоубийство у них считается проклятьем, которое ложится на весь род, если кто-то его совершил (таких прецедентов еще не было). В тот раз в роли палача выступил прадед эльфийки (если, конечно, это все правда).
В это время разбойники перешли от похабных шуточек к действиям. Медленно они начали приближаться к стоящей девушке, по ходу в красках рассказывая, что они с ней сделают и сколько это займет времени. И тут я понял совершенно простую истину: если хоть один из них до нее дотронется, то я убью абсолютно всех, и никакие молитвы и просьбы о пощаде им не помогут. Придя к этому заключению, я спрыгнул со Снежка с наибольшим шумом, на какой был способен (жаль, доспехов у меня нет, а то был бы грохот). Затем поправил мечи за спиной и вразвалочку подошел к слегка обалдевшим от неожиданности моего появления разбойникам.
— Ну-с, люди добрые, — весело начал я, стряхивая несуществующую пылинку с плеча, — что делаем? Девушку обижаем? Нехорошо обижать девушек, тем более таких. — В последние слова я добавил наибольшую угрозу, на которую был способен и, видимо, это у меня вполне получилось:
— Да мы что? Да мы ничего! — начал мямлить самый здоровый из них, но, видимо, услышав самого себя, встряхнулся и зычным голосом продолжил: — Девушек обижать не хорошо! В этом ты прав. — Ага, так я тебе и поверил! — Но это отродье эльфов, а не людей, или ты не заметил, брат?
— Да нет, отчего же? Заметил. — Я сделал вид, будто мне это все настолько скучно, что дальше некуда, и потому начал полировать ногти о рукава. — Только вот сдается мне, что это все равно девушка. А из-за повышенной ушастости она только красивее. И не брат я тебе, гамадрил недоразвитый.
— Так ты что, за этих тварей?!! — взревел здоровяк.
— Хм… ну как тебе сказать… — Я небрежным движением достал правой рукой первый свой меч. — Не то чтобы я готов умереть за них, — и делано покрутил перед собой фламберг, причем одной рукой, — но вот конкретно в этот момент и конкретно эту Ушастую я в обиду не дам. — Я достал второй фламберг теперь уже левой рукой.
— И как ты собираешься нам помешать? — зловеще (ХА! Это он так думал!) начал здоровяк. — Нас десять, а ты один. — Он постарался даже виду не подать, что на него произвело впечатление, с какой легкостью я обращаюсь с тяжеленными (это для них) мечами.
Он еще только доканчивал последнее слово, как я начал свое движение. Отзвучало «н» в слове «один», и на землю упали два обезглавленных тела ближайших ко мне разбойников.
— Смотри, — злобно усмехнулся я, — двоим уже непоздоровилось, головы у них разболелись, повышенное давление. Вас осталось всего восемь. — Еще два взмаха мечами (настолько стремительных, что они, наверное, даже ничего не заметили), и на землю рухнула вторая пара безголовых. — Ну вот, еще двое. Прям эпидемия! Теперь вас уже шесть. Как же нам быть? — притворно опечаленно говорил я, плавно смещаясь при этом в сторону здоровяка, чтобы иметь возможность покончить с главарем.
Обе мои «операции» заняли буквально несколько секунд. Эльфийка смотрела на происходящее во все глаза, не двигаясь с места, а разбойники никак не успели отреагировать, но начали осознавать, что дела обстоят неважнецки, несмотря на по-прежнему ощутимый их перевес в живой силе.
— Может, теперь разойдемся по-мирному? Вы мне отдаете остроухую, уходите с этой дороги, чтобы вас здесь никто больше не видел, а я извиняюсь за ваших убитых товарищей. Честно скажу, не люблю убивать, поэтому выбор полностью за вами. — Я демонстративно достал из кармана тряпочку, воткнув один меч в землю, протер тряпкой другой, после чего закинул его в ножны и взялся за первый, повторив то же самое.
Почти минуту они стояли, раздумывая, потом здоровяк заметил, что он ближе всех ко мне, а мечи мои убраны в ножны, радостно взревел и бросился на меня. Глупец тут же отлетел с метательным ножом в глазнице.
— Неверный ответ, — спокойно прокомментировал я его действия, затем, повернувшись к остальным, продолжил: — Почистите кто-нибудь мой нож, а то я слабонервный, как вижу кровь, мне еще хочется. Для меня это как наркотик: кровь, много крови! Люблю кровь!! — С каждым словом выражение моего лица становилось все безумнее, потом, выхватив мечи, я сделал вид, что еле сдержался, чтобы не броситься в атаку, демонстративно глубоко вздохнув, бросил фламберги обратно в ножны. — Ну так как? Почистите мой нож?
Хм… кажется, перестарался. Они так бросились к своему бывшему главарю, что одного сбили с ног и чуть не затоптали, а за право почистить нож, даже разодрались. Видимо, в их представлении тот, кто вернет мне нож, останется жив, а остальных этот псих (я любимый) пустит в расход. Наконец, ко мне подлетел тот, кого вначале сбили с ног. Пока все дрались, он вытащил нож из глазницы своего бывшего босса и, хорошенько вытерев об его же одежду, вернул мне. Когда я спрятал его в своем правом рукаве, до остальных дошло, что драться больше незачем и не за что. Теперь передо мной стояли пять измордованных дракой человек (очень уж они старались выполнить мою просьбу), самым целым оказался тот, кто вернул мне ножик, причем он же был самым спокойным. Видимо, решил, что выполнившего столь «ответственное» поручение я уж точно не трону. Остальные же стояли с такими похоронными лицами, что мои губы сами собой растянулись в ухмылке. Как обычно в этом мире, меня совершенно не так поняли (эх… не признают истинного гения). Их лица из белых стали серыми, один даже начал чуть слышно шептать себе под нос, вроде как молитву. Решив, что лишние несколько трупов мне совсем ни к чему, особенно, если смерть будет банальной — от инфаркта, я заговорил вполне дружелюбно:
