Ознакомительная версия.
– Ничего себе – везет, – буркнул Толик. – Что же дальше будет?
– Это будь спокоен, – ответила трубка. – Отдуваться придется за всех – ты ведь имеешь некоторые преимущества – вот и расплачиваешься за них…
– А почему…
– Оставь вопросы! Ты не забыл, что с тобой общается автоответчик? Все узнаешь, когда придет время. Твоя задача – выиграть в Игре. Тогда все жители этого города смогут вздохнуть спокойно. Да и ты в накладе не останешься… Впрочем, не будем отвлекаться. Ты должен узнать кое-какие условия Игры. Слушай внимательно…
Толик терпеливо выслушал.
– Запомнил? ои быстрым шагом направился ко входу в здание вокзала.идны многочисленные аляповатые татуировки на волосатых плечах, и молча вы
– Да. Потом еще и запишу…
– Это пожалуйста. А теперь тебе нужно встретиться с одним человеком. Это Архивариус. Он поможет тебе получше разобраться в… гм… ситуации. Запоминай адрес…
Толик выслушал и запомнил.
– И еще, – сказала трубка. – Там, в ячейке еще кое-что есть. Возьми это с собой…
…Толик в недоумении пялился в темную глубину ячейки, но ничего не видел. Тогда он засунул туда руку и принялся шарить по ее пыльному дну. И его ладонь действительно наткнулась на что-то маленькое и легкое.
Это оказался обыкновенный картонный пазл – кусочек какой-то неведомой мозаики.
Дверь открыла высокая худощавая дама в огромных квадратных очках, которая вполне могла бы напомнить Толику старую английскую гувернантку, если б он, конечно, знал, кто они такие, эти гувернантки. Из знакомых ассоциаций возникла старая училка литературы, образ которой отпечатался в сознании в связи с ее, опалившей душу, привычкой ломать указки о никудышные головы учеников. Ее строгое серое платье и затянутые в тугой, до звона, пучок волосы навевали чуланно-могильную тоску.
– Здравствуйте, – чопорно сказала женщина.
Она поправила указательным пальцем тяжелые очки на переносице и отступила в глубину прихожей, уступая Толику дорогу.
– Он ждет вас в гостиной.
Толик прошел скрипучим коридором до гостиной.
Гостиная показалась ему странной. Во-первых, потому что стены ее были сложены из самых натуральных бревен. Бревен массивных, не очень тщательно тесанных, с засохшими подтеками смолы. Потолок, соответственно, был дощатый, укрепленный мощными брусьями. Непонятно, как это могло быть втиснуто в стены обыкновенной «хрущевской» квартиры.
Но самым удивительным было то, что стены эти ближе к дальним углам были покрыты толстым слоем более, чем натурального инея. С потолочных брусьев свисали сосульки. Только сейчас Толик почувствовал, что в «гостиной» отнюдь не жарко.
Архивариусом оказался худой и жилистый дядька с красным обветренным лицом, окаймленным добротной бородой, больше походящий на бывалого кээспэшника, чем хранителя ветхих архивов. Толик не удивился, когда увидел в углу потемневшую от времени (и, видимо, дыма костров) гитару.
Одет тот был в древнюю дубленую безрукавку поверх фланелевой рубашки и тертые джинсы, штанины которых были погружены в короткие валенки.
Не типичный, в общем, был архивариус.
Сидел он в глубокой задумчивости в плетеном кресле-качалке и кочергой шевелил поленья в пузатой печке-«буржуйке», преспокойно разместившейся посреди комнаты. Рядом с печкой стояла здоровенная колода с воткнутым в нее топором.
– А, вот, наконец, и ты! А мы уж заждались тебя, – взглянув мельком на гостя, сказал Архивариус и подкинул в печку полено, из тех, что в изобилии валялись у его ног.
«Когда это меня успели заждаться? – удивился Толик. – Чудеса-то начались дня три назад, не больше…»
Словно прочтя мысли Толика, Архивариус хмыкнул.
– Да, заждались, – повторил он. – Ты разве не заметил, что в Волшебной Москве время течет не так, как в обычном мире?
– Нет, – признался Толик. – А чего это у вас стены мерзлые? Не зима ж вроде…
– Видимо, в моей душе всегда снег, – тихо засмеялся Архивариус. – Видишь, каким я стал в Игре? А ведь в той жизни…
Он замолчал, задумавшись. И снова рассмеялся.
– Нет, это все мне и вправду куда ближе. В отличие от многих, я вполне доволен своей личиной. Впрочем, речь не обо мне. Тебя ведь направил Магистр…
– Да.
Архивариус одобрительно покивал головой и кинул в печку еще одно полено.
– Магистр хочет, чтобы я помог тебе разобраться в обстановке. Ввел, так сказать, в курс дела. Хотя – как это сделать? Сам не представляю… Ах, да, что же ты стоишь? – вдруг спохватился Архивариус и вскочил с кресла. Он недоуменно огляделся по сторонам, будто вдруг осознал, что из гостиной воры вынесли всю мебель. Однако не растерялся и, выдернув из колоды топор, ногой пододвинул ее к печке и сделал Толику приглашающий знак рукой.
– Присаживайся. Чай будешь?
– Ага, – безо всякой ложной скромности согласился Толик, вспомнив, что его организм недавно потерял немало крови, – И есть чего-то охота…
– А, ну так это мы сейчас организуем, – хохотнул Архивариус и позвал: – Полина!
Вошла давешняя училка литературы. Если это была жена Архивариуса, то контраст между ними представлялся разительным до комичности. Нарочито туристический и КСПшный облик хозяина никак не стыковался с высушенным унылым лицом хозяйки. Игра вообще не любила сглаживать грани…
– Полина, а ну, чего у нас есть в холодильнике? Приготовь гостю чего-нибудь пожевать. И чаю нам принеси…
Лицо у Полины высокомерно вытянулось, будто говоря: «С какой это стати я буду прислуживать этому оборванцу?!». Впрочем, выражение лица не помешало ей торжественно удалиться в темноту коридора. Видимо, статус Архивариуса позволял тому плевать на высокомерие супруги.
– Курить будешь? – спросил вдруг Архивариус.
Толик отрицательно помотал головой. Странно, но ни одна самая жуткая компания так и не смогла приучить его к курению. Он просто не понимал этого удовольствия. Хотя, признаться, часто жалел об этом и завидовал курящим. Как, например, сейчас, глядя на то, с каким смаком Архивариус набивал ароматным табаком массивную черную трубку…
Полина подкатила тележку с большими железными чашками, дымящимся чайником и стопкой бутербродов и, поправив очки, бесшумно удалилась.
Толик, не долго думая, принялся за чай и бутерброды.
Архивариус задумчиво отправлял в мерзлый потолок струи густого пахучего дыма.
– Да, – сказал он. – Странную штуку сыграли с нами братья наши старшие. Странную и страшную. Особенно неприятно быть при этом Архивариусом.
– Почему? – спросил Толик и протянул замерзшие руки к жаркой печке. В одной из них он продолжал сжимать надкушенный бутерброд.
– Да хотя бы потому, что мне приходится больше всех знать о том, что происходит, видеть, как вылезла наружу человеческая сущность. Игра – ведь это штука хитрая. Были бы мы все, скажем, такие положительные и замечательные, как Тимур и его команда, то и не заметили б ничего. Потому, что нечему было бы показываться наружу. А у искренних людей и так все на виду…
Архивариус вдруг помрачнел и сказал тяжелым голосом:
– Жену мою видел? Она ведь никогда не носила очков. Улыбчивая такая… Она ведь красавица. Фотомодель. Ей восемнадцать.
Толик выронил бутерброд.
– Да. Не верится? Вот и мне не хочется верить, – сухим голосом сказал Архивариус. – И, знаешь, что? Ведь Игра закончится. Я уверен в этом. Все вернется на круги своя. И Полина снова станет красавицей. Но я-то буду помнить…
Толик с испугом косился в темный провал двери, откуда могла появиться восемнадцатилетняя красавица в жуткой маске училки литературы. Трудно, все-таки, привыкнуть к этим штучкам…
Архивариус встал, подошел к стене и взял гитару. Снова сел в кресло и немного погрел руки у огня.
– Что чай не пьешь? – весело подмигнул он Толику. – Остынет…
После чего, негромко забренчав струнами, хрипловато запел:
Если бы я знал, что все будет так,
Во всем бы видел какой-то знак.
Если бы я знал, что все так пойдет,
Ходы считал бы я наперед.
Я бы видел в небесах какой-то знак,
И все было, было б
Не так…
Если бы я знал, что так может быть,
Не стал бы много я творить,
Если бы я знал, что так может стать,
Пытался б снова сто раз начать.
Я бы видел в небесах какой-то знак,
И все было, было б
Не так…
Если б я имел ту колоду карт,
Которая дала б мне любой расклад,
Если бы все знал я и все умел,
То песню эту бы я не пел
Я бы видел в небесах какой-то знак,
И все было, было б
Не так…
Слушая Архивариуса, Толик деликатно, как ему казалось, отхлебывал чай. Песня ему понравилась. И дядька-Архивариус тоже. Вот Полина эта ему не очень понравилась. А потому жалко было Архивариуса, что, небось, для нее, училки ссохшейся, песни и сочинял…
Ознакомительная версия.