– Собственно, чем обя… – Виктор Васильевич осекся: в коридоре тоже никого не было. Виктор Васильевич трусцой пробежался по кухне и комнате, заглянул в ванную, туалет – исчез белый и лысый-то! Словно и не приходил никогда.
Покачал головой Виктор Васильевич, взяла его оторопь, но тут в дверь опять постучали, громко и размеренно: три раза стукнули, как время отбили.
– Кого там черт… – Виктор Васильевич осекся, подкрался на цыпочках к глазку, посмотрел: то что он увидел, ему не понравилось, совсем не понравилось! Да кому понравится, если он в глазок Смерть в саване и с косой увидит, нда-а…
Глазок в этот раз, зараза, показывал лучше Пулковского телескопа, протерли его с той стороны, что ли… Для пущей убедительности.
– Никого нету, – осипшим голосом сказал Виктор Васильевич. – Все ушли на фронт, – и чего он ляпнул ерунду такую, он и сам не знал, ему бы молчать, да под диван, подальше от двери, ан нет – высказался! Молодец.
– Открывай, человече, – Смерть блеснула начищенной косой, – инфаркт пришел! Срок тебе, стало быть. Пора! – сквозь дверную фанеру просунулась костяная рука, нащупала замок и уверенно его открыла; Виктор Васильевич попятился.
Смерть вошла, по-хозяйски закрыла за собой дверь и, недовольно покачав черепом, взмахнула косой…
– Стоп-стоп! – между Виктором Петровичем и «Инфаркт пришел» возник гражданин в белом, – секундочку! – Гражданин держал в одной руке папку, из которой торчали листки плотной бумаги с золотыми гербовыми печатями, а в другой – раскрытое удостоверение в сиреневых корочках:
– Секундочку, – повторил гражданин с папкой, – отдел жизнепресекновения, дежурный юрист… – дальше гражданин в белом тоже чего-то сказал, но Виктор Васильевич ничего не понял, странно тот сказал, словно из песни строчку промычал. Наверное, представился.
Смерть опустила косу, уперлась глазницами в корочки, спросила коротко:
– Ну?
– Вы можете быть свободны, – спохватился дежурный юрист, обращаясь к Виктору Петровичу, – пока что свободны, до окончания разбирательства. – Вовремя он это сказал, потому что Виктору Петровичу нестерпимо захотелось на нервной почве в… Понятно, куда захотелось.
– Дальше квартиры не выходить! – рявкнула Смерть. – Выйдешь – убью!
– Можно подумать, – пробормотал Виктор Васильевич и убежал в туалет.
Когда он вышел, облегченный, но не успокоенный, Смерть и лысый гражданин сидели на кухне, разложив на старом дощатом столе бумаги с печатями, сидели и беседовали. Виктор Васильевич, воровато, как кот в голубятне, прошмыгнул за спины сидящих и притих, осторожно заглядывая через белое плечо: на бумагах было написано не по-русски и читать их было неинтересно. Однако Виктор Васильевич продолжал таращиться, потому что ничего другого ему не оставалось.
– …И следовательно, – тем временем убежденно говорил гражданин из отдела жизнепресекновения, тыча пальцем в одну из бумаг, – пресечение жизненной нити нашего клиента таким образом, как вы предлагаете, будет явным нарушением его судьбы!
– У меня наряд, – угрюмо ответила Смерть, – оформленный и подписанный. Что ж я, самодеятельностью, что ли, занимаюсь? Вот, смотрите, – в костяной руке возникла не менее плотная и не менее золотопечатная бумага. Минуту оба – и лысый гражданин, и Смерть – смотрели на бумажки, сличая их. Молча смотрели, недоверчиво.
– Да, накладочка вышла, – несколько сконфуженно сказала наконец Смерть, а гражданин озабоченно поскреб лысину, кивнул утвердительно:
– А я о чем говорю… Что ж, давайте разбираться, раз в личном деле нашего клиента одно, а в наряде другое, – дежурный юрист вынул из воздуха белый пухлый том, Смерть, чуть помедлив, достала оттуда такую же толстую, но черную книгу: оба зашелестели страницами.
– Вот, дело Иордана Кривого, – нашел гражданин в белом, – прецедент от восьмого века…
– До или после? – уточнила Смерть, – в смысле, от рождества.
– До, – гражданин принялся монотонно читать о неком Иордане Кривом, то и дело уходя по ссылкам и пояснениям, отчего история Иордана Кривого для Виктора Васильевича понятней не становилась.
…Наступало утро, за окном светлело. Виктор Васильевич дремал, прислонившись спиной к стене; за столом шелестели страницами, выискивая очередные ссылки, пояснения, дополнения и поправки к ним – гражданин в белом бубнил не переставая, давя на оппонента; Смерть изредка лишь вяло огрызалась:
– У меня наряд! – на что получала не менее вялый ответ:
– А у меня личное дело!
На улице прогрохотал первый трамвай, Виктор Васильевич вздрогнул и очнулся от волчьей дремы.
– Так нельзя, – уныло, в который раз сказала Смерть. – Что за бюрократизм, ей-ей! Создали, понимаешь, проблему… Чик – и нету той проблемы!
– Нельзя так, – в который раз не согласился с ней гражданин юрист, – все должно быть по закону, и «чик» – тоже!
– Ну какая, в самом деле, разница, – помолчав, с досадой произнесла Смерть, – умрет ли сейчас ваш клиент от инсульта, как написано в его личном деле, или от инфаркта, как указано у меня в наряде, – Виктор Васильевич похолодел, услышав такие слова. А он-то думал… А оно вон как! Что так, что эдак – крышка… Амба.
– Есть разница, – набычился гражданин в белом. – Закон есть закон! Действо должно соответствовать документации! И наоборот, – этот малопонятный аргумент окончательно доконал Смерть. А, может, ей просто надоело препираться, сколько ж можно, в конце-то концов!
– Тогда и впрямь остается только одно, – недовольно сказала Смерть, – согласно прецеденту, будь он неладен! Куда деваться… Эхма, – Смерть вздохнула. – Ну, давай.
Гражданин в белом достал из кармана монетку.
– Орел, – сказала Смерть, – мне на орле всегда везет!
– Решка, – не стал спорить лысый гражданин, подбросил монетку: она упала на стол между разбросанными листами, завертелась волчком; Виктор Васильевич ждал, затаив дыхание. И когда монетка стала останавливаться, когда стала замедлять свое вращение, не выдержал он, упал на колени и закричал в тоске:
– Господи, спаси и помилуй!
Смерть и гражданин в белом вздрогнули одновременно, но не от истошного крика Виктора Петровича, нет, а вовсе от другого: монетка крутанулась в последний раз и… И, застряв в щели рассохшейся столешницы, замерла. Стоя на ребре.
– Однако, – только и сказал гражданин юрист, в недоумении уставясь на монету, – какого черта! – Смерть сначала захихикала, а после загоготала во весь голос, размахивая костяным кукишем перед носом опешившего юриста.
– Надо ж, как получилось… – растеряно сказал гражданин из отдела жизнепресекновения, собирая в папку листы с печатями, – кто бы мог подумать! Невероятно, просто невероятно, – взяв папку под мышку, он шаркающей походкой направился к выходу из квартиры.
Смерть последовала за ним, со злостью стуча в пол косой точно посохом.
– А я? – пискнул Виктор Васильевич, не веря своей удаче, – со мной-то как?
– Как-как, – обернулась на пороге Смерть. – Живи! До тех пор живи, пока эти крючкотворцы не рассмотрят твой случай со всех сторон, не обсудят его, не вынесут по нему особого решения и не создадут очередной дурацкий закон на основе нового пре-це-дента, – с отвращением выговорила последнее слово Смерть. – Тьфу!
– И долго мне… жить? – обмирая, спросил Виктор Васильевич.
– Достаточно, – хмуро ответила Смерть. – Эти ребята никогда не торопятся. Лет пятьдесят возиться будут, эхе-хе, – и вышла, крепко хлопнув дверью.
Виктор Васильевич сел на табурет, уперся локтями в столешницу и уставился на застрявшую в щели монету невидящим взглядом.
И сидел так долго-долго.
Очень долго.
До самого вечера.
Врач-экстрасенс стоял возле окна. Росточком он был невысок, полноват и весьма зауряден внешне.
Сергей Иванович даже немного расстроился. Конечно, он не ждал, что врач будет «ух ты» а-ля Кашпировский или Чумак. Но хотелось бы! А так – не врач, а полуврач какой-то, честное слово. В очереди за хлебом на такого наступишь, так и не заметишь.
– Заходите, милейший, прошу вас, – врач приглашающе поманил рукой. – Не стесняйтесь, пожалуйста. Присаживайтесь.
Сергей Иванович прикрыл за собой дверь, нервно пригладил остатки волос на затылке и преувеличенно бодро прошагал к столу, где и сел в предложенное кресло. Копытов в отличие от доктора рост имел высокий, баскетбольный, прямо-таки дядястеповский рост. Но спортом Сергей Иванович не интересовался, поскольку было не до этого – Сергей Иванович очень давно болел и, видимо, насмерть неизлечимо: господин Копытов обожал выть на луну в полнолуние.
Обычно он выбирал для этого странного занятия глухие, потаенные места, лучше всего – в лесу или пустыне. Редко когда на воде, мокро все же! Пока навоешься всласть, запросто простуду схватишь. Потому, когда болезнь обострялась и Сергею Ивановичу становилось совсем уж невмоготу, он находил законный повод – отгул или отпуск за свой счет – и с полной туристической выкладкой уходил, нет – убегал из дому куда подальше. У него со временем даже выработались любимые маршруты, где ступала только нога Сергея Ивановича. Соседи считали Копытова то ли горным спасателем, то ли беспатентным золотоискателем: при встрече с уважением поглядывали на его могучие плечи, где зачастую высились громадный рюкзак и другое профессионально уложенное необходимое снаряжение. Соседи даже представить себе не могли, до чего Сергей Иванович ненавидит эти нелегкие и порой опасные переходы, с какой радостью он променял бы их на возможность лежать в тепле у телевизора и сонно глядеть «Поле чудес» или что другое видеожвачное. Может быть, Копытов наконец даже и женился бы, хотя возраст… Как-никак, под пятьдесят. Холостяк-одиночка со стажем. Оно и понятно, почему, – какая-такая жена вынесет нестерпимо воющего на луну мужа, да еще голого, да еще и на четвереньках? Железные нервы иметь надо, стальные прямо-таки нервы. Просто рельсы.
