— Зад натер? — спросил прямолинейный гном. — Есть хорошая мазь от мозолей, постоянно с собой ношу, брызнет каменная крошка и порез. А мазь заживляет почти что сразу. Намажешь, и через пять минут всё как рукой снимет, остановись и дай ее достать.
— Не стесняйся, Павел, в этом нет ничего позорного, многие натирают зады. И главнокомандующим необязательно уметь ездить верхом. Давай мажь, я отвернусь! — со смехом проговорила ехидная Татина.
Покрасневший Павел резко к ней повернулся, с желанием высказать соображения по поводу женского пола и Татины в частности, но от этого движения страдальчески сморщился и остановил Бегунка. Конь сразу же склонил голову к сочной траве, мощное фырканье сгоняло с соцветий глупых кузнечиков и навязчивых бабочек.
— Ничего, вот если бы побывала в нашем мире, то посмотрел бы я, как ты оседлаешь велосипед и проедешь километр. Все столбы твоими бы стали, — пробормотал Павел, спешившись с коня и отвязывая гнома.
— Павел, так ты не из нашего мира? Расскажи, пожалуйста, о своем мире и в частности — что это за зверь такой — велосипед? На нем только ездить или в пищу можно тоже употреблять? — заинтересовался Крохм.
— Вот сейчас Павел намажет то, что врагу показывать нельзя, вернется и расскажет про этого дивного зверя, и про то, какой он важный человек в своем мире — сказки я с детства люблю! — продолжала веселиться Тана.
Не понять ей, дикарке, что мужчина и стукнуть может за такие оскорбления достоинства, привыкла под пазухой Зары прятаться. Даже мне обидно за красного как рак Павла, что эта самка о себе возомнила? Ну, прихвастнул чуток, ну кто же без греха, а под линолеум зачем опускать?
Злой Павел никак не мог распутать веревку, и это никак не способствовало возможности успокоиться и ответить достойно. Наконец, разозленный неподдающейся веревкой, болью в ноющем заду и более всего — веселящейся Татиной, Павел плюнул на веревку и решил её просто пережечь, про нож даже не вспомнил! Достав из кармана зажигалку, он принялся за дело.
Небольшой огонек, вырвавшийся из зажигалки, заставил замолчать Татину, которая набрала в грудь воздуха для очередной колкости. Она и Крохм удивленно смотрели, как сгорают веревочные волокна и не от головни из костра, а от сжатого Пашкиного кулака. Обугленные концы упали на ореховый куст, повисли, как уставшая змея на ветке. Из зелени куста выпорхнула малиновка и усвистала прочь.
Удивление спутников навело меня на хорошую мысль и, когда Павел вернулся из кустов с видимым облегчением на лице, я передал ему свои соображения: «Павел, ты смог произвести впечатление, и если хочешь чтобы она прекратила свои издевки, как-нибудь обыграй свой мобильник. Мол, ты тоже не пальцем деланный и у тебя есть шкатулка с заточенными душами, которые когда-то разозлили тебя».
— Павел, а что это у тебя за палочка, с помощью которой ты избавился от веревки? — упредил Татин вопрос любопытный гном.
— Это маленький дух огня, мы долго бились с его отцом и, когда я одержал победу, он отдал мне одного из сыновей. Правда отдал с тем условием, чтобы я иногда выпускал его и кормил! — начал выпускать на волю свою фантазию Павел. — Но это лишь малая часть из того, что я могу сотворить в нашем мире…
Татина фыркнула, но после вида грозно насупленных бровей, скромно потупила глазки и показала своим видом, что вся во внимании.
Павел привязал новой бечевкой гнома, причем тот не забыл утянуть в карман обгорелую веревочку, чтобы не оставлять следов. Бегунок недовольно покосился на приготовления, но промолчал, подождал, пока Павел поместит свое седалище, и от души врезал хвостом зазевавшемуся гному. Из кармана грязной джинсовки вылез поцарапанный мобильник, и Павел начал рассказывать о заключенных душах и своем могуществе. Татина тихонько пофыркивала, но мой друг горделиво не обращал внимания и продолжал рассказ. Убаюкивал неторопливый монолог, мерное покачивание Бегунка, пригревающее солнце.
Фантазия Павла развернулась особенно бурно, он и мобильник показал, заставив спеть единственную песню-рингтон, и рассказал об управлении автомобилем, и о конструкции велосипеда, и о полете на самолете, и еще много о чем. То есть нашел свободные уши. Я от похвальбы задремал и очнулся, когда мы остановились на привал.
Видимо с мобильником он переборщил — глаза Татины практически не вмещались в орбиты от удивления, а рот полчаса не закрывался, так как струйка слюны достигла сапожка. Гном же что-то черкал заостренной палочкой на куске коры, и этой же палочкой парировал удары прилетающего хвоста. Павел сиял от счастья и собственной значимости. Но тут он допустил одну оплошность, сведшую на нет все повествование.
— К сожалению, в вашем мире наше колдовство почти не действует, иначе я давно бы разобрался с Гарионом, и нам бы не пришлось сейчас куда-то так спешно скакать, — простодушно заявил «великий и ужасный» Павел.
— Тогда какой прок от вашего колдовства, если оно здесь не может работать? Хотя идея велосипеда мне очень понравилась, — сказал Крохм и засунул кору за пазуху, продолжив фехтование палочкой с назойливым хвостом.
Татина разочарованно закрыла рот и вернула глаза в первоначальное положение, но уже не пыталась ехидничать. «Эх, Паша, Паша, а ведь еще бы немного и она бы тебя боготворила. Это будет тебе уроком — если треплешься, так доводи треп до конца, а то одно предложение может свести на нет целый том!» — подумал я и Павел кивнул в ответ.
На этот раз веревка развязалась нормально, и гном потопал по мягкому лиственному покрову, разминая ноги. Кругом из широких листьев выглядывали синие глаза цветов, по стеблям сновали деловитые мураши.
— А вас не удивляет, что я из другого мира? Можно подумать к вам постоянно заходят такие гости! — пробурчал Павел.
— Нет, мы знаем, что не одни во вселенной. Корень пришел из другого мира, так почему не может прийти кто-нибудь другой? — задал риторический вопрос Крохм.
Павел согласился с этим, и вскоре опять ушел в кусты, для облегчения страданий ноющего места.
Привал не принес с собой никаких неприятностей, а скорее наоборот — Крохм поймал большого зайца, подкравшись к тому на цыпочках, когда беспечная скотинка позволила себе наглость задремать под кустом неподалеку. Павел еще раз продемонстрировал блестящее умение пользоваться зажигалкой и через полчаса мы воздавали должное непуганности местного зверья. Пару раз Брысь мелькнул между толстых стволов, но так как Павел набирал на костер только валежник и ломал сухостой, то претензий не возникло. Крохма Брысь проигнорировал, посчитав того достаточно наказанным. Мгновение, и он растворился в буйной листве.
После привала половину зайца убрали к Татине в мешок, хотя я и уверял Павла, что в моем мешке ему (зайцу) будет спокойнее и прохладнее. Ну да ладно, людская подозрительность всегда гасит мои благие начинания, не привыкать. И ведь не объяснишь недоверчивым, что для них же стараешься.
Как тогда, когда я съел половину окорока у нашей любимой Катрин. Так это не корысти ради — я заботился об стройности фигуры, а уж после марафона, который она устроила, гоняясь за мной, и вовсе должна поставить мне памятник прижизненно, ведь похудела на целых пять килограммов. Правда она могла гордиться собой всего десять минут, пока в поле зрения не попал холодильник, после этого вес был набран вдвойне против пропавшего. Возможно, из-за этого она и явилась к Маргарите Павловне с требованиями сатисфакции, меня к счастью в этот момент не было дома, так как я усмирял окорок внутри (а вы попробуйте плотно поесть и после устроить кросс по пересеченной местности) и нежился на солнце. Зато потом децибелы мата Маргариты Павловны выслушал сполна, запомнил, отредактировал и всегда поражал соседских котов богатыми познаниями в ругательствах.
Так мы и трусили не особенно торопясь, но все же поспешая. Павел с гномом вели тихую беседу касательно оружия, из какого металла лучше делать, сколько выдерживать и как закалять. Тана ехала, погруженная в свои мысли, не пытаясь больше ехидничать, но время от времени вставляя вопросы в мужской разговор. Я дремал, иногда приоткрывал один глаз, дабы убедиться, что с моей драгоценной особой пока ничего не собираются делать. Белки прыгали с дерева на дерево, удивленные глазки провожали странную процессию, сверкали сквозь широченные листья или острые иголки. Кузнечики соревновались в прыжках с лошадьми.
Так мы ехали до самого вечера, пока солнце не покрасило верхушки деревьев в ярко-красный цвет, птицы затихали одна за другой. Вот тогда Татина оживилась и, снова взяв на себя роль ведущей, начала командовать:
— Павел, ты найди дров, возьми с собой кота, пусть он найдет по пути какие-нибудь съедобные травы, я потом выброшу ненужные. Крохм, выкопай яму для костра и надери папоротника на постели, если вам и в радость лежать на голой земле, то я все бока отлежала. И пошевеливайтесь, нужно пораньше лечь, чтобы пораньше встать.
