У него перехватило дыхание, и он долго освещал то место, пока не убедился, что не ошибся.
Он не ошибся. Денежное дерево исчезло. Кто-то выкопал его и увез.
Дойл погасил фонарик и спрятал его в карман. Спустился с дерева и вернулся к машине. Мейбл не выключала мотора.
— Они смотались, — сказал Дойл. — Никого нет. Выкопали дерево и смотались.
— Ну и хорошо, — ответила Мейбл. — Я даже рада. Теперь ты, по крайней мере, не будешь ввязываться в авантюры с денежными деревьями.
— Поспать бы… — зевнул Дойл.
— Я тоже хочу спать. Поехали домой и выспимся.
— Ты, может, выспишься, а я нет, — сказал Дойл. — Укладывайся на заднем сиденье. Я сяду за руль.
— Куда мы теперь?
— Когда я снимал Меткалфа сегодня днем, он сказал мне, что у него есть ферма за городом. На западе, возле Милвилла.
— А ты тут при чем?
— Вот что, если у него до черта денежных деревьев…
— Но у него же только одно дерево. В саду городского дома.
— А может, и до черта. Может, это росло здесь только для того, чтобы Меткалфу иметь в городе карманные деньги.
— Ты хочешь сказать, что мы поедем к нему на ферму?
— Сначала надо заправиться и посмотреть по карте, где этот Милвилл. Спорим, что у него там целый денежный сад? Представь себе только — ряды деревьев и все в банкнотах.
4
Старик, хозяин единственного магазина в Милвилле, где продавались посуда, бакалейные товары, а еще умещались аптека и почтовая контора, покрутил серебряный ус.
— Ага, — сказал он. — У Меткалфа ферма за холмами, на том берегу реки. И даже название у нее есть — «Веселый холм». Вот скажите мне, с чего бы человеку так называть свою ферму?
— Чего только люди не делают! — ответил Дойл. — Как туда поскорее добраться?
— Вы спрашиваете?
— Конечно…
Старик покачал головой.
— Вас пригласили? Меткалф вас ждет?
— Не думаю.
— Тогда вам туда не попасть. Ферма окружена забором. А у ворот стража, там даже специальный домик для охранников. Так что, если Меткалф вас не ждет, не надейтесь туда попасть.
— Я попробую.
— Желаю успеха, но вряд ли у вас что-нибудь выйдет. Скажите мне лучше, зачем бы этому Меткалфу так себя вести? Места наши тихие. Никто не обносит своих ферм оградой в восемь футов высотой, с колючей проволокой поверху. Никто бы и денег не набрал, чтобы такую ограду построить. Должно быть, он кого-то сильно боится.
— Чего не знаю, того не знаю, — сказал Дойл. — А все-таки, как туда добраться?
Старик достал из-под прилавка бумажный пакет, вытащил из кармана огрызок карандаша и лизнул грифель, прежде чем принялся медленно рисовать план.
— Переедете через мост и поезжайте по этой дороге — налево не поворачивайте, там дорога ведет к реке, — доберетесь до оврага, и начнется холм. Наверху повернете налево, и оттуда до фермы Меткалфа останется миля.
Он еще раз лизнул карандаш и нарисовал грубый четырехугольник.
— Вот тут, — сказал он. — Участок не маленький. Меткалф купил четыре фермы и объединил их.
В машине ждала раздраженная Мейбл.
— Сейчас ты скажешь, что с самого начала был неправ, — заявила она. — У него нет никакой фермы.
— Всего несколько миль осталось, — ответил Дойл. — Как там ролла?
— Опять проголодался, наверное. Стучит в багажнике.
— С чего бы ему проголодаться? Я ему два часа назад сколько бананов скормил!
— Может, ему скучно? Он чувствует себя одиноким?
— У меня и без него дел достаточно, — сказал Дойл. — Не хватает еще, чтобы я держал его за ручку.
Он забрался в машину, завел ее и поехал по пыльной улице, пересек мост, но вместо того, чтобы перебраться через овраг, повернул на дорогу, которая вела вдоль реки. «Если план, который нарисовал старик, был правильным, — думал он, — то, следуя по дороге вдоль реки, можно подъехать к ферме с тыла».
Мягкие холмы сменились крутыми утесами, покрытыми лесом и кустарником. Извилистая дорога сузилась. Машина подъехала к глубокому оврагу, разделявшему два утеса. По дну оврага протянулась полузаросшая колея.
Дойл свернул на эту колею и остановился.
Затем вылез и постоял с минуту, осматривая овраг.
— Ты чего встал? — спросила Мейбл.
— Собираюсь зайти к Меткалфу с тыла, — сказал он.
— Не оставишь же ты меня здесь?
— Я ненадолго.
— К тому же здесь москиты, — пожаловалась она, отгоняя насекомых.
— Закроешь окна.
Он пошел, но Мейбл его окликнула:
— Там ролла остался.
— Он до тебя не доберется, пока заперт в багажнике.
— Но он так стучит! Что, если кто-нибудь пройдет мимо и услышит?
— Даю слово, что по этой дороге уже недели две как никто не ездил.
Пищали москиты. Он попытался отогнать их.
— Послушай, Мейбл, — взмолился он, — ты хочешь, чтобы я с этим делом покончил, не так ли? Ты же ничего не имеешь против норковой шубы? Ты ведь не откажешься от бриллиантов?
— Нет, наверно, — призналась она. — Только поспеши, пожалуйста. Я не хочу здесь сидеть, когда стемнеет.
Он повернулся и пошел вдоль оврага.
Все вокруг было зеленым — глухого летнего зеленого цвета. И было тихо, если не считать писка москитов. Привыкший к бетону и асфальту города, Дойл ощутил страх перед зеленым безмолвием лесистых холмов.
Он прихлопнул москита и поежился.
— Тут нет ничего, что повредило бы человеку, — вслух подумал он.
Путешествие было не из легких. Овраг вился между холмов, и сухое ложе ручья, заваленное валунами и грудами гальки, вилось от одного склона к другому. Время от времени Дойлу приходилось взбираться на откос, чтобы обойти завалы.
Москиты с каждым шагом становились все назойливее. Он обмотал шею носовым платком и надвинул шляпу на глаза. Ни на секунду не прекращая войны с москитами, он уничтожал их сотнями, но толку было мало.
Овраг сузился и круто пошел вверх. Дойл повернул и обнаружил, что дальнейший путь закрыт. Масса сучьев, обвитых виноградом, перекрывала овраг, завал смыкался с деревьями, растущими на отвесных скатах оврага.
Пробираться дальше не было никакой возможности. Завал казался сплошной стеной. Сучья были скреплены камнями и сцементированы грязью, принесенной ручьем. Цепляясь ногтями и нащупывая ботинками неровности, он вскарабкался наверх, чтобы обойти препятствие. Москиты бросались на него эскадронами, он отломил ветку с листьями и пытался отогнать их.
Так он стоял, тяжело дыша и хрипя, пытаясь наполнить легкие воздухом. И думал: как же это он умудрился попасть в такой переплет? Это приключение было не по нему. Его представления о природе никогда не распространялись за пределы ухоженного городского парка.
И вот, пожалуйста, он стоит где-то среди деревьев, старается вскарабкаться на богом забытые холмы, пробираясь к месту, где могут расти денежные деревья — ряды, сады, леса денежных деревьев.
— Никогда бы не пошел на это, ни за что, кроме как за деньги, — сказал он себе.
Он огляделся и обнаружил, что завал был всего два фута толщиной и одинаковый по толщине на всей своей протяженности. Задняя сторона завала была гладкой, будто ее специально загладили. Нетрудно было понять, что ветви и камни накапливались здесь не годами, не были принесены ручьем, а были сплетены так тщательно, что стали единым целым.
Кто бы мог решиться на такой труд, удивлялся Дойл. Здесь требовалось и терпение, и умение, и время.
Он постарался разобраться, как же были сплетены сучья, но ничего не понял. Все было так перепутано, что казалось сплошной массой.
Немножко передохнув и восстановив дыхание, он продолжил путь, пробираясь сквозь ветки и тучи москитов.
Наконец деревья поредели, так что Дойл уже видел впереди синее небо. Местность выровнялась, но он не смог прибавить шагу — икры ног сводило от усталости, и ему пришлось идти с прежней скоростью.
Наконец он выбрался на поляну. С запада налетел свежий ветер, и москиты исчезли, если не считать тех, которые удобно устроились в складках его пиджака.
