Дома у него осталась Бернис, а папа Одо стал уже слишком стар, чтобы лупить его каждый день, — чего еще нужно парню?
У Данвина не было ни малейшего сомнения: у него самая лучшая жизнь на свете. Даже принц Арбол, живущий в Замке Быка, как его называют горгорианцы, не может лучше проводить время. Старые чудики из Вонючих Ягод до сих пор называли замок Дворцом Божественно Тихих Раздумий, но Данвину больше нравилось горгорианское название. Во-первых, оно было короче, а во-вторых, он точно знал, что такое «бык», и очень смутно представлял, что такое «раздумья».
Одо горгорианцы не интересовали. Его вообще ничего не интересовало, кроме отары овец. Данвин старался быть в курсе последних событий в стране и преуспел настолько, что ни одно политическое убеждение не задерживалось в его голове дольше нескольких секунд, прежде чем вывалиться прочь. Он хотел когда-нибудь посмотреть на настоящий королевский дворец, но не представлял, как он может выглядеть. Дальше его политические суждения не распространялись.
У Данвина было ощущение, что дворец имеет нечто общее с причудливыми украшениями, но он почему-то думал, что это палатка.
Однако чем бы там замок или дворец ни оказался, Данвин считал, что жить в хижине Одо, где крыша почти не протекает, из пола не торчат камни, а выгребная яма находится с подветренной стороны, гораздо удобнее.
Кроме того, в замке наверняка нет овец. Когда Данвин размышлял об этом, то приходил в ужас: никого похожего на Бернис?!
Он не заметил, как вошел в село.
— Привет, мистер, не хотели бы вы.., а, это ты, — сказал кто-то. Данвин заморгал и только тут увидел Хильди, прислонившуюся к стене булочной.
— Приветик, Хильди! — Он заметил, что на ее блузке слишком низкий вырез, и подумал, что она, наверное, экономит материал. Интересно, как ей удается не простудиться?
— Привет, Данвин! — ответила девушка, слегка наклонив голову и хлопая ресницами. Ее юбка как-то сама собой задралась повыше.
— Что поделываешь? — поинтересовался Данвин.
— Да ничего особенного, просто ожидаю, не появится ли какой-нибудь симпатичный юноша, желающий приятно провести время.
Данвин огляделся. На скамейке перед постоялым двором дремали четыре старика, Грета, жена мясника, развешивала белье. Больше никого не было.
— Я дам тебе знать, если встречу такого, — пообещал Данвин. — А сейчас мне надо купить свечей.
Хильди вздохнула:
— Данвин, ты хоть когда-нибудь вырастешь?
— Я и так уже вырос, — сказал он, немного обидевшись. — Одо доверил мне деньги. И я выше половины мужчин в этом селении.
— Да, ты выше и шире, — согласилась Хильди. — Но я не в курсе насчет мужчины.
Данвин сморщился, пытаясь понять, что это значит, но девушка уже махнула рукой и сказала:
— Не обращай внимания. Иди покупай свои свечи.
— Ладно. — Он двинулся дальше вниз по улице селения, гадая, о чем говорила Хильди: если он выше других мужчин и шире в плечах, то каким же образом он не больше?
Иногда он удивлялся Хильди. Она как будто не работала ни в одной из лавок, она не держала никакого скота. Когда бы он ее ни встречал, она просто болталась без дела, но деньги у нее водились. Правда, немного. Судя по внешнему виду, купить теплые вещи она не могла, но никогда не выглядела голодной.
Милая девушка, подумал Данвин. В прошлом месяце он даже решил, что она не хуже овцы, и видел несколько странных снов с ее участием.
И все же: что она имела в виду, спрашивая, когда он вырастет?
Старики, сидящие перед гостиницей, о чем-то заспорили.
— ..Ничего-то ты не знаешь, — говорил лысый Фернанд. — Все было совсем не так!
— А вот и знаю, — отрезал Тадеус. — Они пытали короля Фумитория шесть месяцев, а он все это время смеялся им прямо в лицо!
— Он не мог смеяться шесть месяцев, — заметил Арминтер. — У него бы сел голос.
— Ну и сел, — сказал Тадеус. — Так он шепотом смеялся.
Данвин остановился послушать. Почти все сведения по истории, географии и политике он получил, слушая этих старых чудиков, постоянно собиравшихся на скамейке.
— Гудж просто оттяпал ему голову, — настаивал Фернанд. — Он не мучил короля шесть месяцев.
— А вот и мучил, — настаивал Тадеус. — А старый Фумиторий смеялся.
— Шесть месяцев? — допытывался Беризариус.
Тадеус уступил:
— Хорошо, может быть, он иногда прерывался. Надо же человеку есть и спать. Так что я полагаю, даже старый Фумиторий смеялся не все время.
— Да уж, с росомахами не посмеешься, — вставил Арминтер.
Тадеус согласился:
— Верно. Над росомахами нельзя смеяться, они от этого сатанеют.
— А я говорю, он отрубил ему голову мечом — и все, — объявил Фернанд. — И не было там никаких офигенных росомах.
— Ну и ерунду ты говоришь. Его мучили шесть месяцев, а он смеялся над ними, — оборонялся Тадеус. — За исключением росомах.
— Отрубил ему голову, объявил себя королем, а потом уложил его дочку в койку, вот и все, на что Гудж оказался способным, — доказывал Фердинанд. — И никто никого не мучил.
Старый Беризариус внес предложение:
— Ладно тебе, ведь в точности неизвестно, что он делал с бедной королевой Артемизией. Ее он, может, малость и помучил.
Арминтер согласился:
— Ну, это естественно: мужик всегда мучает свою жену.
Тадеус тоже согласился:
— Я думаю, это нормально для тех, кто может позволить себе такое дело. Им не надо беспокоиться, убрано ли в доме и приготовлен ли ужин.
— Ха, — процедил Феранд сквозь зубы. — Ты бы уж помучил своих жен, ежели бы возможность была.
— А вот и нет, — обиделся Беризариус. — Мы не кучка горгорианских варваров. — Он оглядел остальных, ожидая поддержки.
Наступила испуганная тишина.
— Про жен не скажу, но я не стал бы отрубать голову ее отцу, — наконец произнес Тадеус.
Арминтер запротестовал:
— Но ты же сказал, что Гудж и не делал этого, а только мучил старого короля шесть месяцев.
— Мучил, мучил! Вы меня совсем запутали. Он мучил Фумитория шесть месяцев, а потом он отрубил ему голову!
— Чего? Кто отрубил Гуджу голову?
— Это Гудж отрубил голову Фумиторию!
— А раньше ты говорил не так.
— Нет, так.
Данвин начал терять нить разговора.
— Он отрубил голову Гуджу и тогда, значит, женился на Артемизии?
— Правильно. Чтобы мучить свою жену.
— Кто же женится на Фумитории, мучителе женщин?
— Он не мог жениться на Артемизии: она его дочь.
— Дочь?
— Верно, поэтому Гудж и обезглавил Фумитория: чтобы жениться на его дочери.
— А о чем ты только что говорил?
— Когда?
— Про свою жену, о мучениях.
— Какие мучения? Я же не женат.
У Данвина голова пошла кругом. Он решил, что на сегодня хватит, и направился в маленький пивной бар при гостинице. Селение Вонючие Ягоды было слишком маленьким, свечной лавки никто не держал, и жена содержателя гостиницы Арметта раз в неделю варила воск и продавала свечки прямо на кухне.
В баре за одним из трех больших столов сидел незнакомый мужчина. Данвин вежливо поклонился и стал высматривать Арметту.
В следующий момент женщина вышла из кухни с кувшином эля в одной руке и глиняной кружкой в другой. Она поставила все это перед путником и вытерла руки о юбку.
— — Пиво прекрасное. Пейте! Мой муж — лучший пивовар в тутошних горах! — На ее лице расплылась широкая улыбка.
Арметта все делала широко.
Данвин помахал ей:
— Привет! Одо послал меня за свечами.
Путник, наливавший пиво в кружку, повернулся, чтобы посмотреть на Данвина.
Неожиданно он вытаращил глаза и чуть не разбил кувшин.
— Свечи? — Арметта нахмурилась.
— Верно, дюжину свечей.
— Это стоит два медяка.
— Я даю три, — ответил Данвин, смутно понимая, что следует торговаться.
Женщина фыркнула:
— Заметано, — и протянула руку. Данвин пересыпал медяки в ее ладонь.
— Сейчас принесу, подожди.
Арметта проплыла на кухню, а путник все пялился на Данвина, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Наконец мужчина сделал приглашающий жест:
— Присаживайся, паренек.
Данвин заколебался.
— Садись, — повторил незнакомец, указывая на стул рядом с собой.
Данвин медленно сел.
— Как тебя зовут?
— Данвин.
Путник нахмурился.
— Это гидрангианское имя или горгорианское?
— Понятия не имею. Но оно мое, и точка. — Путник продолжал разглядывать его, и Данвин добавил:
— А как вас зовут?
— Фрэнк.
— Это гидрангианское имя?
— Да, — резко ответил мужчина.
По его тону Данвин догадался, что сказал что-то не то. Извинение могло прозвучать совсем уж бестактно, поэтому он протянул:
— О-о!
Путник снова вытаращил глаза, и Данвин заерзал на стуле.
— Ну, — сказал он отчаявшись. — Вы откуда-нибудь отсюда?
— Нет, — ответил человек, назвавший себя Фрэнком. — А ты?
— Да, я да.
Путник усмехнулся:
— Ты поразительно похож на одного человека.
