Бабушка Твилы и Гавейна сейчас обитала в частной щеботанской лечебнице на берегу моря. В данном случае этот вариант даже не рассматривался. Все прочие пациенты разбежались бы.
Сьюзен сосредоточилась – к этому у нее тоже был талант. Она даже удивлялась: и почему все остальные считают это таким сложным? Закрыв глаза, Сьюзен вытянула перед собой руки ладонями вниз, расставила пальцы и начала опускать руки.
Не успела она их совсем опустить, как часы перестали тикать. Последний удар растянулся надолго, в точности как предсмертный хрип.
Время остановилось.
Однако момент продолжал длиться.
В детстве Сьюзен пару раз навещала дедушку, гостила у него по нескольку дней и все равно возвращалась домой в тот же день, когда и уехала, – согласно настенному календарю. Это всегда ставило ее в тупик, она задавала вопросы, но ответов не получала.
Это было тогда. А сейчас Сьюзен знала – хотя ни одно из человеческих существ не смогло бы разделить с ней это знание. Просто… иногда, как-то, где-то, вдруг, часы переставали иметь значение.
Каждый рациональный миг разделяют миллиарды мигов иррациональных. Где-то вне времени едет в своих санях Санта-Хрякус, зубная фея поднимается по лестнице, Дед Мороз рисует свои узоры, а мясленичная утка откладывает шоколадные яички. В бесконечном пространстве между неуклюжими секундами Смерть двигался как ведьма, танцующая меж каплями дождя.
Люди могли бы… Нет, жить здесь люди не могли бы. Как ни разбавляй вино водой, хоть целую ванну налей – получишь лишь больше жидкости, но количество вина останется прежним. И резинка остается прежней, как ее ни растягивай.
Впрочем, люди могли бы здесь существовать.
Тут никогда не было слишком холодно, хотя воздух покалывал словно в ясный зимний день. Чисто по привычке Сьюзен достала из шкафа пальто.
– ПИСК.
– Может, ты вернешься к своим крысам и мышам? Тебя, наверное, заждались.
– Не-а, – ответил за Смерть Крыс ворон, упорно пытающийся сложить когтями красную оберточную бумажку. – Перед страшдеством всегда некоторое затишье. Вот через несколько дней придется побегать. Хомячки всякие, морские свинки… Иногда детишки забывают кормить своих питомцев. Или причиной тому чисто научный интерес: а что у зверьков внутри?
Кстати о детях. Твила и Гавейн – придется их оставить. Но что может с ними случиться? На это просто не будет времени.
Сьюзен поспешно спустилась по лестнице и вышла на улицу.
В воздухе парила снежная завесь. И это вовсе не какое-нибудь поэтическое описание. Снежинки в буквальном смысле висели как звезды на небе. Касаясь Сьюзен, они таяли, вспыхивая электрическими искорками.
На улице было много людей, но время закристаллизовало их. Осторожно лавируя между застывшими прохожими, Сьюзен добралась до парка.
Снег совершил то, на что не были способны ни волшебники, ни Городская Стража: очистил Анк-Морпорк. У города не было времени, чтобы снова выпачкаться. Утром он, возможно, будет выглядеть так, словно его засыпали кофейными меренгами, но сейчас улицы, кусты и деревья были белоснежными.
И вокруг царила тишина. Завесь снега закрыла уличные фонари. Чуть углубившись в парк, Сьюзен почувствовала себя так, словно бы оказалась где-то за городом.
Она сунула в рот два пальца и свистнула.
– Знаешь, это можно было бы проделать более торжественно, – сказал ворон, опускаясь на покрытую снегом ветку.
– Закрой клюв.
– Впрочем, ты хорошо свистишь, лучше, чем многие женщины.
– Кажется, я велела кое-кому закрыть клюв. – Они стали ждать.
– Кстати, зачем ты украл кусочек красной обертки с подарка маленькой девочки? – спросила Сьюзен.
– У меня свои планы, – таинственно произнес ворон.
Они снова стали ждать.
«Интересно, – неожиданно для себя подумала Сьюзен, – а что, если у меня ничего не выйдет? Смерть Крыс, наверное, все животики надорвет…» Этот мелкий крысюк умел хихикать язвительнее всех в мире.
Послышался стук копыт, снег расступился, и появилась лошадь.
Обойдя Сьюзен кругом, Бинки остановилась. От ее боков валил густой пар.
Седла не было. С лошади Смерти не упадешь.
«Если я сяду на нее, все начнется сначала. Я окажусь в совсем другом мире. А ведь я так упорно хваталась за этот, настоящий, мир. И вот мне суждено пасть…»
«Но тебе ведь самой этого хочется… не так ли?» – откликнулся внутренний голос.
Не прошло и десяти секунд, как в парке остался только снег.
Ворон повернулся к Смерти Крыс.
– Ты, случаем, не знаешь, где можно найти веревочку? Или шнурок какой-нибудь?
– ПИСК.
За ней наблюдали.
– Кто она? – спросил один.
– Мы ведь помним, что у Смерти была приемная дочь? Так вот, эта девушка – ее дочь, – сказал один.
– То есть она человек? – спросил один.
– Нечто вроде, – сказал один.
– Ее можно убить? – спросил один.
– О да, – сказал один.
– Ну, тогда все в порядке, – сказал один.
– Э… но мы же не хотим вляпаться из-за этого в неприятности, правда? – спросил один. – Такое не совсем… разрешено. Могут возникнуть вопросы.
– Наш долг – избавить вселенную от всякой сентиментальности, – сказал один.
– И нам будут только благодарны, когда все откроется, – сказал один.
Бинки легко коснулась лужайки перед домом Смерти.
Сьюзен даже не стала проверять переднюю дверь, а сразу направилась к черному входу, который, как она знала, всегда был открыт.
И мгновенно заметила происшедшие изменения. Среди них одно значительное.
Увидев маленькую дверку для кошки, Сьюзен долго ее разглядывала.
А через минуту-другую появилась и сама кошка – ярко-рыжая. Смерив Сьюзен взглядом «я-не-голодна-а-ты-мне-неинтересна», кошка умчалась в сад.
Сьюзен распахнула дверь в кухню.
Bce горизонтальные поверхности буквально устилал ковер из кошек всех мастей и размеров.
Сотни кошачьих глаз уставились на незваную гостью.
«Типичный синдром госпожи Шамкинг», – подумала Сьюзен. Эта сумасшедшая старушка частенько появлялась в «Заупокое», а одним из синдромов ее помешательства была патологическая страсть к семейству кошачьих. Причем к самым наглым и избалованным его представителям, которые точно знали время завтраков, обедов и ужинов, зато наотрез отказывались признавать существование коробок с песком.
Несколько кошек уткнулись носами в большую миску со сметаной.
Сьюзен никогда не могла понять, чем так привлекательны кошки. Обычно их заводили люди, бывшие без ума от всякого рода пудингов. Встречались даже такие любители кошачьих, которые лучше подарка, чем шоколадный котик, и представить себе не могли.
– А ну брысь! – крикнула Сьюзен. – Вот уж не думала, что он способен завести домашних животных. Причем сразу столько.
Кошки глянули на нее – «А мы и сами собирались уходить!» – и, облизывая усы, удалились.
Миска медленно наполнилась сметаной.
Все кошки до одной были живыми. Цветом тут обладала только жизнь, в то время как все остальное создал Смерть своими руками. Но цвет оказался неподвластен его гению. Как и канализация. Как и музыка.
Сьюзен вышла из кухни и направилась в кабинет.
Здесь ее тоже ждали перемены. Судя по всему, он снова пытался играть на скрипке. Музыкальные инструменты упорно сопротивлялись своему освоению, причем все без исключения.
На письменном столе был беспорядок. Открытые книги лежали стопками. Эти книги Сьюзен так и не научилась читать. Некоторые буквы парили над страницами, другие постоянно менялись местами, составляя затейливые узоры, третьи, такое ощущение, пытались читать вас, пока вы читали их.
Также на столе были разбросаны всякие замысловатые инструменты, с виду имеющие отношение к навигации, – но для плавания по каким морям и под какими звездами были они предназначены?
Несколько страниц пергамента были густо исписаны, и почерк принадлежал Смерти. Очень характерный почерк – Сьюзен больше нигде не встречала таких острых засечек на буквах.
Похоже, Смерть пытался в чем-то разобраться.
«КЛАТЧ – НЕТ. ОЧУДНОЗЕМЬЕ – НЕТ. ИМПЕРИЯ – ШТ. СКАЖЕМ, 20 МИЛЛИОНОВ ДЕТЕЙ ПО 2 ФНТ ИГРУШЕК НА ДУШУ.
РАВНО 17 857 ТОНН 1 785 ТОНН В ЧАС.
ПАМЯТКА: НЕ ЗАБЫВАТЬ СЛЕДЫ НА КОВРЕ. ОТРАБОТАТЬ ХО-ХО-ХО.
ПОДУШКА».
Она осторожно положила лист на стол.
Рано или поздно это должно было случиться. Смерть интересовался людьми, изучал их, наблюдал за ними, а наблюдение изменяет не только объект, но и наблюдателя. К примеру, человек с головой уходит в изучение личной жизни элементарных частиц, а потом, оторвавшись, вдруг осознает: он знает либо кто он, либо где он, но не то и другое одновременно. Смерть заразился… человечностью. Не в полном смысле этого слова, но симптомы внушали тревогу.
Его дом был построен по образу и подобию человеческих жилищ. Смерть даже создал для себя спальню, хотя никогда не спал. Если он пытался копировать людей, то почему бы ему было не попробовать сумасшествие? В конце концов, оно широко распространено.
