– Я имел в виду его, – сказал Ринсвинд.
Один яркий, как звезда, глаз взглянул ему в лицо.
– Меня жовут Коэн, парень.
Руки Бетан остановились.
– Коэн? – переспросила она. – Коэн-Варвар?
– Он шамый.
– Погоди-погоди, – вмешался Ринсвинд. – Коэн – это такой здоровенный мужик, шея как у быка, а на груди мускулы, словно мешок с футбольными мечами. То есть он величайший воин Диска, легенда при жизни. Помню, как мой дед говорил мне, что видел его… мой дед говорил мне… мой дед…
Он запнулся, смешавшись под буравящим его взглядом.
– О-о, – сказал он. – Разумеется. Прости.
– Да, – вздыхая, отозвался Коэн. – Правильно, парень. Я – жижнь при легенде.
– О боги! – изрек Ринсвинд. – Сколько ж тебе лет, если точно?
– Вошемьдешят шемь.
– Но ты был самым великим! – воскликнула Бетан. – Барды до сих пор слагают о тебе песни.
Коэн пожал плечами и негромко взвыл от боли.
– Я ни ражу не получал от их гонораров отчишлений, – он уныло посмотрел на снег. – Это шага вшей моей жижни. Вошемьдешят лет я отдал этой профешшии, и што нажил жа это время? Ревматижм, геморрой, нешварение желудка и што ражличных рецептов шупа. Шуп! Я ненавижу шуп!
Бетан наморщила лоб.
– Шуп?
– Суп, – пояснил Ринсвинд.
– Да, шуп, – с несчастным видом подтвердил Коэн. – Понимаешь, мои жубы… Когда у тебя нет жубов, никто тебя вшерьеж не принимает. Тебе говорят: «Пришядь у огня, дедушка, поешь шуп…» – он остро взглянул на Ринсвинда. – Паршивый у тебя кашель, парень.
Волшебник отвел взгляд, не в силах смотреть Бетан в лицо. И вдруг сердце его упало. Двацветок до сих пор сидел, прислоненный к дереву, и пребывал в мирно-бессознательном состоянии. Вид у него был такой укоризненный-укоризненный.
Коэн вроде тоже вспомнил про туриста. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, шаркающими шагами подошел к неподвижному телу, приподнял большим пальцем оба века, осмотрел царапину, пощупал пульс и наконец изрек:
– Он наш покинул.
– Умер? – переспросил Ринсвинд.
В дискуссионной комнате его сознания дюжина эмоций разом вскочила на ноги и подняла галдеж. Облегчение разливалось соловьем, когда его перебил Шок с каким-то процедурным вопросом, а потом Ошеломление, Ужас и Потеря затеяли между собой перепалку, которая закончилась только тогда, когда Стыд из соседней комнаты заглянул узнать, из-за чего шум.
– Нет, – задумчиво ответил Коэн. – Не шовшем. Прошто ушел.
– Куда ушел?
– Не жнаю, – пожал плечами Коэн. – Но, кажетшя, я жнаком кое ш кем, у кого найдетшя карта.
Далеко в заснеженном поле светилось в темноте с полдесятка красноватых точек.
– Он не так уж и далеко, – заметил старший волшебник, вглядываясь в маленький хрустальный шар.
Волшебники за его спиной откликнулись дружным бормотанием, приблизительно означавшим, что как бы далеко ни был Ринсвинд, он не может быть дальше, чем славная горячая ванна, хороший ужин и теплая постелька.
Вдруг волшебник, который шел замыкающим, остановился.
– Слушайте! – поднял палец он.
Они прислушались. В тишине раздавались едва слышные звуки, говорящие о том, что зима начинает сжимать землю в своем кулаке: потрескивание скал, приглушенный шорох мелких существ в норах, прорытых под снежным покровом. В далеком лесу завыл волк, застыдился, когда его никто не поддержал, и умолк. Нежно и серебристо шелестел лунный свет. Сипели волшебники, старающиеся дышать тихо.
– Я ничего не слышу… – начал один из них.
– Тс-с!
– Ну хорошо, хорошо…
И тут они услышали это: тихое отдаленное похрустывание, словно что-то очень быстро двигалось по насту.
– Волки? – спросил кто-то.
Все разом подумали о сотнях поджарых, голодных тел, прыгающих сквозь ночь.
– Н-нет, – отозвался предводитель. – Шаги слишком ровные. Может, это гонец?
Звук стал громче, четкий ритм, будто кто-то очень быстро ел сельдерей.
– Я пошлю вверх вспышку, – сказал предводитель.
Он скатал снежок, подбросил в воздух и поджег струей октаринового огня, ударившей с кончиков пальцев. Окрестности озарились ослепительным голубым светом.
Наступила тишина.
– Ты, тупой болван, теперь я ничего не вижу, – пожаловался другой волшебник.
Это было последнее, что они услышали перед тем, как нечто стремительное, твердое и шумное врезалось в них, вылетев из темноты, и исчезло в ночи.
Все, что они смогли найти, после того как выкопали друг друга из снега, – это плотную цепочку маленьких следов. Сотен маленьких следов, расположенных очень близко друг к другу и прочерчивающих снег прямой, как луч прожектора, линией.
– Некромантия! – воскликнул Ринсвинд.
Старуха, сидящая по другую сторону костра, пожала пальцами и вытащила из потайного кармана колоду засаленных карт.
Несмотря на царящий снаружи сильный мороз, воздух в юрте был раскален, как под мышкой у кузнеца, и волшебник уже обливался потом. Из конского навоза получается неплохое топливо, но Конному племени предстояло многое узнать о кондиционировании воздуха – начиная с того, что это такое.
Бетан наклонилась вбок.
– Какая-какая мантия? – шепнула она.
– Некромантия. Разговоры с мертвыми, – объяснил он.
– О-о, – протянула она, почувствовав неясное разочарование.
Они поужинали конским мясом, конским сыром, конской кровяной колбасой, консоме и разбавленным пивом, о происхождении которого Ринсвинд старался не задумываться. Коэн (который ел конский суп) поведал им, что люди из Конных племен рождаются в седле – этот факт Ринсвинд счел гинекологическим абсурдом – и обладают особыми познаниями по части природной магии. Жизнь в открытой степи заставляет вас осознать, насколько плотно небо пригнано к земле, и это вдохновляет ваш разум на глубокие мысли типа: «Зачем?», «Когда?» и «Почему бы нам для разнообразия не попробовать говядину?»
Бабка вождя кивнула Ринсвинду и разложила перед собой карты.
Ринсвинд, как уже отмечалось, был худшим волшебником на Диске: никакие чары не задерживались в его мозгу с тех пор, как там поселилось Заклинание, – точно так же рыба предпочитает не околачиваться в озере, в котором водятся щуки. Но все же у него оставалась гордость, а волшебники не любят, когда женщины занимаются магией, даже самой примитивной. Руководство Незримого Университета никогда не принимало на учебу женщин, ссылаясь на проблемы с канализацией, но настоящей причиной было невысказанное опасение, что если женщинам позволят баловаться с магией, они могут устыдить всех своими способностями…
– Во всяком случае, я не верю в карты Каро, – буркнул он. – Разговоры о том, что они представляют собой концентрированную мудрость вселенной, – сплошная чушь.
Первая карта, пожелтевшая от дыма и потрескавшаяся от старости, представляла собой…
Это, наверное, Звезда. Но вместо знакомого круглого диска с грубо нарисованными лучиками она воплощала крошечную багровую точку. Старуха что-то пробормотала и поскребла карту ногтем, после чего искоса глянула на Ринсвинда.
– Я тут ни при чем, – сказал он.
Она открыла Важность Мытья Рук, Восьмерку Октограмм, Небесный Купол, Озеро Ночи, Четверку Слонов, Туз Черепах и – а как же без этого? – Смерть…
Но со Смертью тоже что-то произошло. На карте должен был изображаться довольно реалистичный Смерть верхом на белой лошади, и он действительно присутствовал на картинке. Но небо было залито багровым светом, и на отдаленный холм поднималась крошечная фигурка, едва различимая при свете заправленных конским жиром ламп. Ринсвинд опознал ее с первого взгляда – позади фигурки виднелся ящик с сотнями ножек.
Сундук последует за хозяином куда угодно.
Волшебник взглянул на Двацветка, который сидел у противоположной стенки шатра, – бледная тень на куче конских шкур, – и спросил:
– Он правда мертв?
Коэн перевел его вопрос старухе, и та затрясла головой. Наклонившись к стоящему рядом деревянному сундучку и нашарив среди разносортных мешочков-бутылочек зеленый флакончик, она вылила его содержимое в Ринсвиндово пиво. Волшебник с подозрением посмотрел на смесь.
– Она говорит, это што-то вроде лекарштва, – объяснил Коэн. – Я бы на твоем меште его выпил, эти люди обижаютшя, когда их гоштеприимштвом пренебрегают.
– А оно не оторвет мне голову? – спросил Ринсвинд.
– Она говорит, очень важно, штобы ты его выпил.
– Ладно, если ты уверен, что так надо… Пиво все равно уже не испортишь.
Ощущая на себе взгляды присутствующих, он сделал большой глоток.
– Хм. Вообще-то совсем непло…
Что-то подхватило его и бросило в воздух. Если не считать того, что в другом смысле он еще сидел у огня, Ринсвинд видел себя – уменьшающуюся фигурку в пятне света, которое быстро сжималось. Окружающие очаг игрушечные человечки сосредоточенно смотрели на Ринсвиндово тело. Все, кроме старухи. Она смотрела вверх, прямо на него, и ухмылялась.
