И сейчас Эйвина я воспринимала как такого же сироту, какой и сама являлась. Разница лишь в том, что теперь у меня появился свой дом. Но зачем нужен дом, если в нем не будет жить тот, кому он действительно необходим?
— Конечно, я весь внимание, — посерьезнел парень, явно приготовившись услышать нечто важное.
О да, это было очень важно!
— К этому жилищу ты уже привык, но теперь оно мое, — твердо сказала я, стараясь не замечать, как парень побледнел. Несмотря на то, что я блефовала, на страдания подмастерья было больно смотреть. — Однако мне очень нужен помощник. Одна я с таким большим хозяйством не справлюсь, а, признаться, денег на то, чтобы кого-то нанимать, у меня нет, — добавила я спокойно. — Поэтому я бы хотела нанять тебя в качестве… моего подмастерья. — Теперь уже я покраснела.
А как иначе: я даже не колдунья, зачем мне подмастерье? Смешно же…
Но Эйвин не смеялся, наоборот, на его лице появилась счастливая улыбка, но он все же ждал, пока я закончу.
— В общем, ты будешь помогать мне ухаживать… за всем “этим”, — добавила я, указывая на все вокруг так, словно это была не старая халупа с тремя комнатушками, а целое поместье, — также будешь кормить Лягурмеллу и Шалю, иногда приносить Хмуре яблоки. Ну… и все вроде. А я взамен предоставляю тебе комнату для проживания.
— Я согласен! — излишне быстро проговорил Эйвин, словно едва сумел дождаться, пока я договорю. Казалось, что он весь аж светился от счастья.
Глядя на него, даже я почувствовала себя хорошо.
Однако, как только прозвучало это его “я согласен”, случилось нечто странное. По дому словно прокатилась легкая ураганная волна. Стены задрожали, занавески на окнах колыхнулись, а люстра на потолке дернулась, звякнув старыми каменными каплями из желтого агата.
Через секунду все затихло. Я оглянулась по сторонам, но вроде бы ничего другого больше не происходило.
— Это что было? — не поняла я.
— А это какая-то глупая недоведьма впустила в избу домового, — мрачно прокомментировал Хмуря, неожиданно появившийся на окне.
— Почему же глупая, очень даже умная и распрекрасная почти-ведьма, — подмигнул мне Эйвин, вставая из-за стола и убирая тарелки с чашками. — Кстати, самое время сказать твоему фамильяру, что ты от него хотела, Мартелла. Уверен, он справится с поставленной задачей.
— Что это вы там замыслили, я не понял? — прищурился Хмуря, а я только и успела, что подумать: разве вороны умеют прищуриваться?
Кажется, у Хмури были брови. Маленькие перьевые брови. Нет, ну точно были!
— Сперва ты скажи мне, что за способ добыть искру Солнца из принца, — покачала головой я, переводя взгляд на Эйвина. Обрадовать ворона-то я всегда успею. А вот самого важного пока так и не узнала.
— Добыть искру Солнца из принца? — переспросил Хмуря и вдруг так громко засмеялся, что едва не вывалился из окна, на карнизе которого сидел.
Я нахмурилась. Уже привыкла, что ничего хорошего смех этого нахала не сулит.
— Не обращай внимания, Мартелла, — неожиданно спокойно ответил Эйвин, улыбаясь с легким превосходством, пока подставлял грязные тарелки под умывальник. — Вроде умный фамильяр, а ржет, как жаб с болот.
— Лучше смеяться от большого ума, чем от его отсутствия, — резко оборвал Хмуря и жестко посмотрел на Эйвина. — Говори давай, чегой-то вы еще там удумали, пока меня не было?
— Тебе это не понравится, — покачал головой парень, вытирая руки полотенцем и опираясь о столешницу бедрами.
Как только прошла та странная волна по дому, а у меня появился новый подмастерье, Эйвин, казалось, даже выглядеть стал лучше. С лица исчезла привычная бледность, щеки перестали казаться впалыми, как у скелета. А в глазах и вовсе появился озорной блеск.
— Очень не понравится, — добавил он тем временем, ухмыльнувшись.
А я вдруг поняла, что парень насмехается над Хмурей, и ворона это страшно злит.
Ой, как мне неожиданно сделалось хорошо!
— То, что не понравится, я уже понял… — проворчал фамильяр, и его колдовские зеленые глаза опасно сверкнули. — Спелись дармоед и недоведьма. На мою голову…
Глава 8
Примерно 18 лет назад.
Месяц Золотых листьев, 13 число.
— Ты уверен, что хочешь того, что сейчас произойдет? — звучал шипящий, пронизывающий до дрожи голос, в котором слышалось щелканье жвал и ощущался голод смерти.
— Уверен, — негромко ответил мужчина, не поднимая головы.
Он чувствовал на себе взгляд сотен блестящих фасеточных глаз, которые буквально мечтали узреть его разодранным на части. Жаждали его гибели.
Самый древний и сильный монстр Костлявой пади стоял перед ним, ожидая его ответа, а сотни его детей из рода Трясинных пауков хрустели конечностями поблизости.
Это должно было быть страшно.
Это было… никак.
— Хорошо, Дрейгон, твой ответ меня устраивает. Но мне не нужна жертва, смысл которой тебе не ясен. Я хочу знать, что ты осознаешь, кем станешь после того, как я тебе помогу. Ты должен понимать, что превратишься в чудовище, которое будет гораздо хуже, чем любой из моих детей.
Мужчина повернул голову, краем глаза замечая бесконечность шевелящихся тел, покрытых блестящими волосками. Их огромные ноги перебирали по земле, будто в нетерпении, словно надеясь, что “отец” вот-вот позволит им полакомиться свежей плотью.
Лашкарахест — Гнилая пасть болот и Проклятье Костлявой пади — и вправду считался отцом Трясинных пауков. Он был самым старым их представителем из всех известных. Даже Дрейгон не знал, сколько ему лет. Но молва гласила, что эта тварь, которую, по-хорошему, следовало убить при первой представившейся возможности, обладала особой магией. Кто или что наделило колдовской силой паука — неизвестно. Каким образом он обрел разум и научился говорить — тем более.
Возможно, когда-то пару столетий назад Лашкарахест был всего лишь чьим-то оригинальным фамильяром. Какой-нибудь эксцентричный колдун, обладающий недюжинной магической силой, решил, что будет смешно заиметь в качестве волшебного животного не сову или кота, как это было принято, а ядовитую болотную тварь размером с сарай. Прошли годы, и, судя по всему, тварь у колдуна претерпела магические изменения и обрела голос, став еще опаснее, чем была прежде.
Если бы Дрейгон был в подходящем настроении, он бы оценил шутку. Да и вообще, когда-то он и сам любил подобные выверты. Наставники многократно ругали его за это, но…
Казалось, что все это было так давно, будто и вовсе происходило не с ним. Минувшие годы чудились ему прошлой жизнью, от которой он хотел отгородиться как можно быстрее.
Однако стоило признать, что наставники в чем-то оказались правы. Одна из его шуток все же обернулась бедой.
— Я понимаю, — ответил Дрейгон наконец на вопрос паука. — И мне наплевать. Я все равно умираю, Лашкарахест. Сделай то, что нужно, если ты на это способен. Или я найду того, кто это сделает вместо тебя.
Подул ветер, и длинные черные волосы мужчины взметнулись вверх, напоминая мрачные крылья или плащ цвета ночи.
Дрейгон чувствовал отвращение к чудовищу, что расположилось перед ним. Но ничего не мог поделать: у него не было иного выхода, кроме как просить помощи.
— Хорош-ш-шо, — прощелкал жвалами отец Трясинных пауков. — Но за свой дар я возьму не только дань, но потребую и правду. Я вижу, ЧТО именно убивает тебя. Но этого мне мало…
В этот момент его огромные блестящие, как капли ртути, глаза словно зашевелились, и в их отражениях мужчина увидел свое бледное лицо…
Или это была душа?..
Осунувшаяся, разбитая, уничтоженная.
Дрейгон не помнил себя таким, но из отражения на него глядел мертвец.
Это было как откровение. Он и так знал, что от него былого уже почти ничего не осталось, но не подозревал, что все настолько плохо.
Паук тем временем продолжал:
— Я вижу, что убивает тебя, но хочу знать: кто же сделал с тобой это? Кто превратил твои чувства в смертоносное проклятие? Я хотел бы познакомиться с ним, мы с ним так похожи… Кто же тот страшный колдун, который извратил твое существо?
