— Вот оно что, — улыбнулся Слагор. — Неженатый сосед тебя не устраивает?
— Скорее, неженатый сосед не будет устраивать моего мужа.
— А жена, разъезжающая с неженатым соседом, его устраивает?
— Мы с мужем доверяем друг другу, — заявила я.
И поняла, что сама в это не верю.
Мобра оказалась шумным жизнерадостным городом, живым городом, и эта живость была заметнее на контрасте с тихо умирающим Хасценом. Здесь никого не удивлял гибридный кар Слагора, потому что таких гибридов по улицам разъезжало немало — большие колеса удобнее для езды по пустыне, близ которой и стоит Мобра.
Местные тоже были, в каком-то смысле, «гибридами»: в толпе на рынке смешались темноволосые и светловолосые люди, высокие и низкие, тоненькие и крупные. Мой взгляд цеплялся за интересные лица и цветотипы. Например, я увидела девочку с серебристо-светлыми, практически белыми волосами, и глазами черными-черными, как у центавриан, и смуглого черноволосого мужчину с льдистыми синими глазами. Удивляли меня не только лица и типажи, но и одежда: многие, в том числе и люди с типичной орионской внешностью, были одеты в легкие пестрые ткани и обвешаны многочисленными побрякушками, тоже яркими, легкими, звенящими, привлекающими внимание.
Рынок Мобры говорил на разных языках, имел сотню лиц; здесь можно легко заблудиться и быстро устать. Следуя за Слагором, я глядела по сторонам восторженно, как ребенок. Вот такой я люблю Луплу, такой — яркой, шумной, пестрой — она и запечатлелась когда-то в моей памяти!
Немного погодя мой восторг поубавился. Ханзи припекал голову, да и разболелась она от множества криков, окриков, разговоров и ругани, и, пока мы шли к загонам, меня десять раз задели, два раза пихнули и один раз — ущипнули за попу. Да еще и есть захотелось зверски — аппетит раздразнили соблазнительные запахи, плывущие от палаток, где продавали жареное мясо в лепешках, пузатые пирожки, какие-то сушеные стручки на палочках и домашнюю вкуку.
Слагор будто и не замечал толкотни и шума, и уверенно лавировал в толпе; я едва а ним поспевала. Он шел в сторону, откуда раздавалось милое моему сердцу «ко-о». Помимо этих протяжных звуков «приближалось» кое-что еще — запах…
Кооки много едят и много какают.
— Гляди под ноги, — предупредил сосед, но я уже вляпалась.
Остановившись, я попыталась как-то очистить жирную вонючую субстанцию с ботинка, водя им по земле. Когда я с этим закончила, Слагор уже говорил в отдалении с мужчиной в темно-сером свободном платье с поясом, сплетенным из ярких нитей (у пустынников и женщины, и мужчины носят платья).
Я подошла к мужчинам.
— …Исть шорны, исть коришневы, исть бэлы, — перечислял густым мужественным голосом с акцентом пустынник, — исть шорно-бэлы, исть кирасны, исть совсэм бэлы.
— И красные кооки есть? — удивился Слагор.
— Да, брат, и кирасны, — кивнул пустынник. — Глядеть будешь?
— Нет кооков с таким окрасом, — шепнула я соседу. — Он тебе коричневых сбагрить хочет, таких берут только на мясо.
Пустынник глянул на меня недобро, и снова обратился к мужчине:
— Идем, покажу. Красивные, уо-ох.
Из загона раздалось нервное «ко-о, ко-о».
— Слышь, поют как, уо-ох? — расплылся хозяин в улыбке, показывая белые зубы.
Слагор поглядел вдаль, на кооков, которые сосредоточились всей своей большой группой в дальнем углу закона. С такого расстояния можно было увидеть отчетливо только то, что какие-то из них светлые, а какие-то темные.
— Будешь смотреть кирасны? — спросил пустынник у Тулла.
— Лучше золотистых возьми, — снова встряла я. — Есть у вас золотистые кооки?
— Исть, — надменно ответил мужчина.
— Покажите.
Какой-то мальчишка по указке продавца зашел в загон, накинул на одного из кооков веревку и повел животное к нам, безжалостно дергая за веревку. Бедный коок сопротивлялся не из упрямства, а от испуга, и, когда пацан резко на него прикрикнул, чтобы тот шел быстрее, «сложил» свои длинные ноги и припал к земле.
— Ну что вы делаете?! — огорчилась я, и напустилась на мальчишку. — Зачем же так дергать за веревку? Да и не золотистый у него окрас, а обычный коричневый, и шерсть жесткая, я отсюда вижу. Таких не на мех разводят, а на мясо. И почему они у вас такие нервные? Вы что, диких наловили? Они же все в паразитах! — последнее слово я проговорила с особой интонацией. И содроганием.
— Твой женщина молчать бы, — процедил пустынник, обращаясь к Слагору.
— Беспородные, говоришь? — протянул сосед задумчиво.
— И дикие, зуб даю. Домашние людей не боятся и льнут, чтобы угощение получить. А этих наверняка переловили у водопоя и свезли сюда, авось удастся кому-то продать.
Выражение вроде «зуб даю», «свезли», «авось» мне не свойственны, зато их часто употреблял Прут Ховери. Еще он очень ругался на пустынников, которые любят выдавать диких кооков за домашних. Почему я это помню? И почему заговорила его словами?
— Я не врать! — дрожащим от возмущения голосом выговорил пустынник, глядя на Слагора. — Мы сами разводим кооков разных, и кирасных и золотовых!
— Моя женщина не врет, — отчеканил Тулл. — Значит, врешь ты.
— Уо-ох! — выдохнул пустынник, взмахнул рукой и явил нам свой задний вид.
Оскорбился, ишь ты! Но я-то точно знаю, как выглядят золотистые кооки, и то, что кооков красного окраса не существует.
Мы отошли и двинулись к следующему загону, но кооки там были такого же «качества», к тому же оскорбленный пустынник, которого мы уличили во лжи, начал громко ругаться и указывать на нас руками, что сделало нас не особо желанными покупателями.
— Какой коок надо, орио? — сухо спросил у Слагора другой продавец.
— Вот и ты стал для них «орио»… — проговорила я.
— Что? — не понял сосед.
— Лучше уехать, того, что ты ищешь, здесь нет.
Слагор кивнул; мы пошли к выходу из рынка, слыша за спиной ругань и возмущения. Кто-то запустил мне в спину вязкой какашкой коока. Естественно, определить, кто кинул, было невозможно — толпа надежно укрыла «метателя».
— Вот тебе и «кирасные кооки», — констатировал Слагор.
А я только тогда вспомнила о том, что хотела попросить у пустынников вернуть амулет деда. Ха! После такого они если и передадут мне что-то, то только какашку вроде той, что растекается сейчас по моей спине.
— …А дед твой где кооков покупал? — спросил Слагор позже, в салоне его кара, где мы решили пообедать купленными горячими пирожками с перченым мясом. Пирожки оказались очень даже ничего на вкус, правда, теста было значительно больше, чем мяса.
— Не знаю, — ответила я, сделав хороший глоток теплого морса из бутылки. — Но кооки у него были отличные, «красивные», как выразился тот пустынник. Подозреваю, у них он и брал; у него были знакомые из пустынного народа.
— А мне придется искать официальных заводчиков.
— Ну и ладно. Выйдет дороже и заморочнее, зато животные гарантированно будут породистые и привитые. Да и рано тебе кооков покупать, сначала надо с фермой разобраться.
— Да я так, присмотреться приезжал, — ответил Слагор, и, протянув руку, взял бутылку с морсом из моих рук, причем так нагло-элегантно, что у меня не нашлось возражений, и я лишь тихо усмехнулась. Отпив немало, он вернул мне заметно полегчавшую емкость и спросил: — Ты-то сама по какому делу в Мобру приехала?
— Да так… У пустынников осталась дедова вещь, и я хотела попросить кого-то из них ее вернуть. Но после той безобразной сцены и какашки в спину, как ты понимаешь, мне точно ничего не вернут. Да и глупость это была с самого начала — ехать сюда… Лупла меня не принимает и ясно дает это понять. Хасцен не место для такой, как я.
— Для какой? — уточнил сосед.
Вместо ответа я тяжко вздохнула. Я не то чтобы везучий человек, но и невезучей меня назвать нельзя, однако здесь, на Лупле, родной планете родителей, неприятности на меня так и сыплются, и я себя ощущаю чужой, глупой, бестолковой… я как тот дикий коок из загона, который не понимает, куда его пригнали и чего от него хотят. А ведь я сама сюда рвалась, игнорируя советы родителей и непонимание друзей. Все из-за Нева: разум заволокло розовыми надеждами и уверенностью в нашей новорожденной семье, и сердце взяло управление над моей жизнью.
