Во время своей проникновенной речи я наблюдала за Алеисом. Он слушал очень внимательно, не спуская с меня глаз. Когда по завершении, я вопросительно уставилась на него, он поднялся и очень официально мне поклонился.
— Я Алеис лорд Олланни, сын герцога Туадара, от имени всех жителей Андарры, выражаю вам признательность за безвозмездно предложенную помощь в спасении наследной принцессы Лиален и принимаю ее с благодарностью и своим восхищением вашей решительностью.
«Пижон!»
Уже к середине этой речи мои глаза стали съезжаться к носу в попытке рассмотреть друг друга, а с ее завершением, им потребовалось время, чтобы вернуться на определенное природой место.
«А как насчет ответной любезности?»
Всегда пожалуйста!
— Я Элериниара Дэрион дочь целительницы Виадарии, заявляю вам, Алеис лорд Олланни, что если вы еще раз загнете такую фразу, то останетесь без напарника, потому как мои мозги на подобную нагрузку не рассчитаны. Еще немного в том же духе, и я стану пускающей слюни идиоткой. Достаточно было сказать — по рукам. У вас в Андарре все так выражаются?
Лорд Олланни улыбнулся. В первый раз за все время нашего знакомства он улыбнулся мне!
— Только дворянство. Это неотъемлемая часть придворного этикета. Всех отпрысков благородных семей обязательно учат этому.
— Как должно быть ужасно скучно на ваших сборищах?
— К счастью, такой способ изъясняться используется только во время официальных приемов. Между собой мы, как правило, говорим проще.
Я фыркнула.
— Не мудрено, как бы иначе вы смогли понять друг друга. Пока доберешься до сути, собеседник уже заснет.
Он снова улыбнулся!
— Элериниара? Странное имя. Но очень красивое.
Комплимент? Мне?! Его тут случаем в мое отсутствие по голове не били? Или опять жар начался?
— Красивое, но очень уж труднопроизносимое. Лучше зовите меня Рина. И мне привычней, и язык из узла распутывать не придется.
— А почему не Элери? Тоже красиво и просто.
— На севере моей родины, есть крепость с таким названием. Вот уже пять столетий туда ссылают особо опасных преступников. Так что это имя мне не льстит.
Та-а-ак. Пока мы друг другу не хамим, надо побольше выяснить.
— Если не секрет, как сын герцога, — это ведь вроде нашего князя? — попал в няньки к принцессе. Неужто в отцовской вотчине занятия не нашлось? Например, учиться на будущего герцога?
— На будущего герцога учиться мой старший брат Олвер. Он наследник. А у меня единственная перспектива — служба моему королю. Он приказывает, я исполняю. Конечно, личная охрана принцессы, это чуть менее почетно чем охрана его королевского величества, так у меня и заслуг-то особых еще нет.
— А что важней для службы — заслуги или титул?
— В армии — деньги и титул. Если они есть, заслуги можно купить. Королевские стражи смотрят, чего стоишь ты сам. Прежде чем принять в свои ряды, они тщательно проверяют кандидата. Купленные заслуги могут не выдержать пристального внимания.
— Но вас приняли. В чем же ваши подвиги?
— Заслуги, это необязательно подвиги. Преданность, честь, следование долгу — все это ценится нашим королем. А ведь именно он принимает окончательное решение при утверждении кандидата. Я в армии с малых лет. Мой дед, матушкин отец, всю жизнь прослужил трону Андарры и добился значительного положения. Сыновей у него нет, мама его единственный ребенок. В продолжение своего дела, ему осталось уповать только на внуков. Олвер как наследник, постоянно находится при отце, а я… лишний. Вот меня и передали деду на воспитание. Думаю это к лучшему. Кто знает, что могло произойти, расти я дома с мыслью, что брат получит все, а я ничего. Вряд ли что-то хорошее. История Андарры кишит такими примерами. А благодаря деду, у меня есть место.
— А не обидно, что дед за вас определил вашу судьбу?
— Дед дал мне возможность. А воспользоваться ей или нет, это он оставил на мой выбор. Который я и сделал. И потом, я такой не один. Вы ведь тоже стали целительницей из-за матери?
— Вообще-то, я еще ни кем не стала. Кроме целительства, у меня есть и другие способности. Это лишь одна из дорог лежащих предо мной. Прежде чем решить по которой идти, надо хотя бы постоять на каждой.
На этом нас прервали. Служанка принесла затребованную мной воду. Алеис решил, что я хочу помыться, и собрался выйти. Пришло время поделиться с ним своей бредовой идеей.
— Вот.
Я вытряхнула из сумки вещи. Лорд Олланни брезгливо приподнял двумя пальцами что-то напоминающее штаны.
— Вы обобрали местную помойку?
— Нет, княжий двор. Это одежда тамошней прислуги.
Лорда Олланни передернуло.
— И что вы с ней хотите делать? Продать старьевщику. Он может и заплатит, чтобы вы унесли это подальше.
— Я чего-то не понимаю? Мы Лину,…принцессу Лиален, уже не спасаем?
Алеис воззрился на зажатую в своей руке тряпку, а потом потряс ею перед моим носом.
— И как ЭТО может нам помочь?
— Нам надо пробраться в замок. Тихо, не привлекая внимания. Кто имеет туда доступ кроме князя и его гостей? Стража и прислуга. Стражи у князя так мало, что их всех знают в лицо. К тому же я девушка, а в Фанаире, женщин-воинов всерьез не принимают.
— Думаете прислуги у него больше?
— Вы же сами лорд, много вы обращаете внимание на прислугу. Скольких из них вы знаете по именам?
Он опять смутился.
— Ну… э… Моего камердинера…, дедушкиного денщика, он мне был вместо няньки… и нашу кухарку, но с таким характером, ее весь Руот, столица Андарры, знает. Боевая. Стражники, бывает, после смены заскочат на кухню перекусить, да что-нибудь не то уведут. Так она как начнет за это всю королевскую стражу без разбору по двору гонять, его величество самолично посмотреть выходит. А потом предлагает нашему капитану ее в отряд взять. Дескать, с таким стражем нас все бояться будут.
— А сколько прислуги в вашем дворце?
— Много.
— То-то. Здесь конечно челяди на один чих, да их все едино господа не знают. В случае чего, можно сказать что новенькие.
— Вы предлагаете мне это надеть?
Он с ужасом воззрился на меня.
— Я предлагаю вам выполнить свой долг перед Андаррой.
Его физиономия скисла, принимая обреченное выражение.
— Вы знаете куда ударить.
— Оттаптывание больных мозолей мое невинное хобби. Да не переживайте так. Я это сейчас постираю. А потом совершу подвиг. Постараюсь все это подшить.
— В чем же героичность этого действа?
— Я шить ненавижу. К тому ж не сильна в этом. Может вы умеете?
— Увы. Я иголку в жизни не держал.
— А попробовать не хотите?
— Пожалуй, обойдусь.
Даже конец мира не вызвал бы у меня столь же разочарованного вздоха как его отказ.
Оставив меня заниматься экипировкой к нашему «визиту», Алеис отправился на разведку.
Постирушка заняла целый час. После третей смены воды, я поняла, что больших успехов мне не добиться. Все что удалось, это из буро-пятнистой, сделать одежду равномерно бурой. Пойдет. Переусердствовать тоже нельзя, не то, в общей массе замызганной прислуги, будем как оперная пастушка в розовом с рюшами платьишке, гоняющая украшенным бантом посохом стадо грязных баранов.
Развесив «туалеты» по всей комнате для просушки, я решила выйти «в люди» — посидеть в общем зале, послушать о чем говорят. Еще на лестнице до меня донесся тихий перебор струн и негромкое пение, показавшееся мне смутно знакомым. Ну-ка, ну-ка. Знаю я парочку менестрелей, а этот голос и вовсе навевает кой-какие воспоминания. Я заспешила вниз.
Так и есть! За центральным столом, низко склонившись над лютней, почти завесив ее своими длинными черными волосами, сидело самое большое разочарование нашего деревенского кузнеца — его старший сын Огал.
Этот парень был явлением воистину уникальным. Начать с того, что на менестреля он был похож как дикий медведь на комнатную собачонку благородной леди. Под два метра ростом, с размахом плеч, лишь немного ему уступающим. Когда в свою бытность подмастерьем кузнеца ему доводилось с отцом выбираться в город, вербовщики пускали слюни при виде его могучего телосложения. Но батяня был бдителен и оттаскивал чадо за одно из развешанных тем ушей, подальше от очередного армейского зазывалы, искушающего неокрепший разум заманчивыми перспективами спасения принцесс и заполучения в собственность прекрасных дворцов, в обмен на краткосрочную (лет двадцать) службу на благо сюзерена. И все же, самую фатальную ошибку в воспитании отпрыска, совершил именно кузнец. Решив, что образованность пойдет на пользу делу и поможет найти клиентов в высших кругах, он отправил сына учиться грамоте к деревенскому жрецу. На его беду, двухметровый детина Огал оказался очень впечатлительным. Научившись складывать буквы в слова, он открыл для себя мир удивительных историй и волшебных сказок. Перечитав все книги, что были у жреца, Огал добрался до библиотеки моей мамы. Здесь он обнаружил несколько томиков стихов и — пропал. Поэзия сразила его в самое сердце, начисто отбив здравый смысл. Когда кузнец опомнился, было поздно — Огал заболел стихами. Перечитав все, до чего смог добраться, он сам взялся за перо. Следствием чего, стало повальное «вымирание» деревни, стоило только бедняге поэту замаячить на горизонте. Часами слушать его плохо срифмованные вирши о любовных муках, своими симптомами смахивающие на желудочные колики, желающих не было. Чем больше затягивала поэзия, тем меньше времени мученик искусства уделял своим обязанностям в кузнице. Осознав весь ужас совершенного им воспитательного промаха, кузнец принялся рьяно исправлять ситуацию. Увы. Не помогло даже универсальное средство внушения правильных ценностей — хворостина. Правда, в случае с сыном кузнеца ее заменил дрын весьма солидных размеров, но даже к его гласу доморощенный рифмоплет остался равнодушен. Тогда был применен другой способ отвлечения несознательной молодежи от бредовых идей. Папаня загрузил дитятко работой. Но Огал не сдался. Он продолжал творить. Иногда по ночам, но чаще во время работы: раздувая меха или долбая молотом. Случалось, так увлекался сложением очередной оды в честь местной флоры (цветочки и кустики присутствовали в каждом творении без исключения), что напрочь забывал про дело. Испорченных им заготовок хватило бы на десяток бестолковых учеников. Батяня всякий раз приходил в ярость, а местные получали возможность насладиться видом разгневанного кузнеца, гоняющего непутевое чадо оглоблей по деревне. Следующим стратегическим шагом по возвращению блудного сына на путь истинный, стала его женитьба. Кузнец здраво рассудил, что необходимость содержать жену, отвратит мечтателя от глупых идей и заставит заняться настоящим делом. Видимо поэтому, в невесты выбрали девицу поупитаннее — чтобы труднее прокормить было. Огал не стал возражал против женитьбы, напротив, принялся со всей страстью ухаживать за нареченной, посвящая ей дифирамбы собственного производства. Не прошло и варда, как девица послала подальше и жениха и его папашу. Невеста оказалась безнадежно глуха к прекрасному и не оценила вдохновенного сравнение своих женских прелестей с сочными копченными окороками. А уж иносказательное уподобление страсти возлюбленного «упыриной жажде крови» и вовсе расценила как признание им, своих нестандартных гастрономических пристрастий. Прикинув, что лучше уж всю жизнь в девках проходить, чем рано или поздно стать главным блюдом на столе супруга, девица решила отказаться от перспективы такого семейного счастья. Указав женишку на дверь, невеста на этом не остановилась, а сообщила всей округе о несоответствии возраста Огала его умственному развитию, выразившись всего одной фразой: «Он полный идиот и извращенец!». После такой характеристики, других кандидаток на роль супруги «идиота и извращенца» отыскать стало практически невозможно. Слухи расползлись даже по соседним деревням. Коварный отец приуныл. Пока он измышлял другие способы повлиять на дите, используя в качестве стимулятора фантазии универсальное народное средство — самогон, случилось страшное. В деревню забрел бродячий менестрель. Дитятко, тихо мирно кропавшее стихи для собственного удовольствия, узрело, что этим еще и на жизнь зарабатывать можно, а если повезет — то и славу сыскать. Пока папа в пьяном угаре жаловался всем на неразумную молодежь, эта самая молодежь собрала пожитки и ломанулась к менестрелю просится в ученики. Тот окинул взглядом фигуру просителя и согласился, даже не прослушав его, что и понятно: с этакой оглоблей не пропадешь. Даже если таланта не обнаружиться, можно на подсобных работах использовать. И спокойнее с ним — супротив такого быка не всякий попрет, это вам не щупленького менестреля обидеть. Так и ушли вдвоем.
