— Знаешь, — зашептала она через минуту. — А давай купим ему нормальный, маленький костюм, и пошлем?!
Банов обернулся. Посмотрел на Клару с любовью и восхищением. Такая простая и в то же время необычная идея! Почему он до этого не додумался? Видно, только женщина своим заботливым умом может придумать, как облегчить страдания другого человека.
Банов наклонился и поцеловал Клару в губы.
И тут же кто-то сзади дернул его за плечо.
Он обернулся.
Перед ним стояла низенькая, метра полтора ростом, старушка в старом синем жакетике и грубой зеленой юбке.
— Вы в музее, граждане! — строго сказала она. — Не забывайте этого!
После музея они пошли в ГУМ. Сразу нашли отдел мужской одежды.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил неожиданно появившийся перед ними молодой продавец.
— Да, — сказала Клара. — Нам нужен костюм небольшого размера…
— На вас? — спросил продавец Банова.
— Нет… — смутился тот. — Для нашего товарища… Хотим сделать подарок…
Продавец понимающе кивал и слушал.
— Он примерно вот такого роста, — Банов поднял ладонь, одновременно меряя глазами расстояние от ладони до пола. — Даже чуть ниже…
— Первый рост! — выпалил продавец, тоже измерив это расстояние опытным взглядом. — А какая полнота? Худой?
— Вот так где-то, — неуверенно показал двумя ладонями Банов.
— Сорок шестой, — сказал продавец. — Какой цвет? Банов вопросительно глянул на Клару.
— Что-нибудь уютное, — проговорила она. — Домашний цвет… Может, темнозеленый или нежно-синий.
— Да, и обязательно с жилеткой, — добавил Банов. — У вас есть жилетки, чтобы там много карманчиков было?
— Конечно! — гордо произнес продавец. — Пожалуйста, следуйте за мной.
Продавец привел их в другой отдел, где в несколько рядов висели сотни разных костюмов.
«Надо бы и мне костюм купить», — подумал Банов, но тут же сообразил, что на два костюма у него денег не хватит.
— Сорок шестой первый рост… — продекламировал продавец, остановившись у длинной секции костюмов нужного размера.
Клара потрогала материю одного костюма.
— Чистая шерсть! — сказал ей продавец. Потом он прошелся серьезным взглядом по висевшим костюмам. Вытащил один, потом второй, потом третий.
Положил их на стоявший рядом стол.
— Ну вот, — сказал он довольным голосом. — Пожалуйста! Нежно-зеленый, немнущийся… вот этот мнущийся, темно-синий… а вот это самый модный сейчас цвет — бежевый.
Клара подошла поближе.
Банову все три костюма нравились, но какой из них лучше — он не знал.
— Может, бежевый? — спросила Клара.
Банов пожал плечами. Потом подумал, что Кларе должно быть виднее, какой костюм лучше. Она все-таки женщина.
— Да, — сказал Банов. — Давай бежевый! С аккуратным свертком они вышли на улицу и остановились.
— А на почте примут? — спросила Клара.
— Должны, — не совсем уверенно произнес Банов. — Там же были посылки и письма…
— Давай на Главпочтамт пойдем, там обязательно примут! — предложила Клара.
На Главпочтамте им пришлось простоять в очереди около получаса.
Банов за это время прямо на свертке написал адрес:
«Москва. Кремль. Ильичу.» и с нетерпением ожидал, не скажет ли чего-нибудь почтовая служащая, принимающая посылки.
Наконец подошла их очередь, и директор школы протолкнул сверток в окошко.
— Ильич — это имя или фамилия? — спросила приемщица посылок.
— Фамилия, — отрывисто бросил Банов и тут же сообразил, что сказал не то, однако приемщица больше вопросов не задавала, и Банов решил молчать.
— Напишите обратный адрес! — женщина, работавшая за окошком, просунула сверток обратно.
Банов достал ручку, быстро нацарапал свой адрес и вернул ей сверток.
— Сорок копеек, — сказала она.
— Так много? — вслух удивился Банов. — Вы не ошиблись?
— Нет, не ошиблась! — резко ответила женщина. — Я здесь уже десять лет работаю!
Банов торопливо расплатился.
На улице он глубоко вздохнул и снова посмотрел на Клару с любовью во взгляде. Он представлял, как обрадуется Кремлевский Мечтатель, когда неожиданно для себя найдет в одной из посылок костюм подходящего размера. Он представлял себе, как он оденет его, посмотрит на себя — а интересно, есть ли у него зеркало в шалашике? — во всяком случае посмотрит на брюки, на пиджак, на жилетку… Да! Он будет наверняка счастлив и даже не догадается, что это счастье подарила ему женщина. Женщина по имени Клара Ройд. Это останется для него тайной…
И тут же Банов задумался о том, что каждый день рождаются сотни, а может быть, даже тысячи тайн, и существуют они как бы отдельно от людей и даже после их смерти, и только некоторые из них оказываются случайно разгаданными, а все остальные будто повисают, растворяются в воздухе, и люди дышат ими, даже не зная об этом, люди вдыхают, и выдыхают их, но почти все тайны остаются тайнами на века.
Давно позади осталось одинокое дерево-кладбище, застывшее среди неподвижных снегов.
Бежали молчаливые лайки-собачки, и полозья саней негромко поскрипывали, оставляя за собой на белой бумаге снега две полоски, неширокие и неглубокие.
Дмитрий Ваплахов сидел впереди, а позади него, закутанный в оленьи шкуры, оставшиеся после похорон, дремал народный контролер.
Еще одно дерево пронеслось мимо и осталось по левую сторону от саней.
А впереди лежала неразличимая граница снега и такого же выбеленного неба.
Ваплахову хотелось есть, и, чтобы отвлечься от ощущения голода, задумался он о своем пропавшем народе. Задумался и стал сравнивать свой народ с русским, чтобы найти что-нибудь такое, чем гордиться можно перед русскими. Но, конечно, не вслух гордиться, а так, в мыслях. Ведь сказал недавно русский человек Добрынин, что надо гордиться своим народом. Но как ни сравнивал Дмитрий, а никакой особой разницы между русскими и урку-емцами не видел. То есть разница была, но не особенная и не важная. Оба народа были умные, красивые… Вот только урку-емцев, конечно, слишком мало, и нет у них ни городов, ни домов. Бродят они по земле, счастье ищут уже который год… И тут вместо ощущения гордости пришло к Ваплахову чувство стыда. Понял он, что русские давно уже не ходят, живут себе в домах, а значит счастье свое они нашли. А раз нашли они счастье, а урку-емцы все еще ищут, значит все-таки русские умнее. И неприятно стало Дмитрию. Вернулся он мыслями к еде, чтобы отвлечься от урку-емцев. Вернулся, облизнулся на морозе, представив себе что-то съедобное. И тут увидел слева дымок, столбиком уходивший в небо. Поднимался дымок из-за холма, и обрадовался ему урку-емец. Стеганул собачек, подтянул левой рукой поводок, чтобы поворачивали они туда. «Охотники, наверно, — подумал он. — Или военные…» И тут же решил, что военные лучше охотников, добрее, и поесть больше дадут, и как бы душа у них пошире. Русские, одним словом. Охотники же тоже люди хорошие, могут и накормить, и спать уложить, но все это без радости, без улыбки… А Дмитрию улыбки очень нравились, но както так получалось, что только русские в его жизни улыбались широко и многозубо. Даже его сородичи так не умели. «Может, оттого, что у русских рты больше?» — подумал Дмитрий.
А собачки уже вынесли сани на вершину холма, и увидел Ваплахов внизу в ложбинке странный длинненький домик, из трубы которого летел в небо дымок, и какие-то темные квадраты вокруг, словно снег был специально счищен с земли. И еще какие-то вещи, непонятные и плохо различимые с этого расстояния: словно священные столбы были вкопаны в землю через равное количество шагов, а между ними что-то натянуто, то ли веревка, то ли связанные между собой кожаные полоски.
— Ары-арысь! — прикрикнул на лаек Дмитрий, и побежали они во всю прыть вниз с холма, к человеческому жилищу, наполненному теплом.
А Добрынин все дремал. Ему было тепло и сладко. И хотелось ему как в детстве сунуть в рот большой палец правой руки. Но хорошо укутал его урку-емец, и руками, сцепленными в замок на животе, даже пошевелить было трудно.
Проехав мимо столбов, остановились сани у длинненького домика. Ваплахов, оглянувшись на дремлющего начальника, поднялся на ноги, подошел к высокому деревянному порогу, отсчитал шесть ступенек и стукнул в двери один раз, но сильно. Пока ждал, взгляд его скользнул вниз, и обратил он внимание на то, что домик этот стоял на столбах и довольно высоко над землей, что также удивило урку-емца.
Дверь открылась, и в ее проеме замерло бородатое лицо мужика лет пятидесяти, выражавшее удивление.
— Кто там? — прокричал сиплый голос внутри домика, и этот бородатый мужик, обернувшись, как-то заторможенно ответил, словно не веря собственным словам:
«Люди…»
Потом он перевел взгляд на урку-емца и заметил сани, стоявшие внизу.
— Дмитрий, развяжи! — донесся до Ваплахова голос народного контролера.
— А?! Счас! — ответил урку-емец и, быстро спустившись, на глазах у все еще стоявшего в дверном проеме бородача раскутал своего начальника.
