— Пацан с тобой? — спросил лодочник. — Вы не долго. Корреспондент решил, что на «пацана» не следует обижаться.
— Видишь, красный фонарь из воды торчит? — указал пальцем Крюков. — Это и есть мой корабль, где я ногу потерял. Я над ним бычков ловлю. Греби туда.
«Символично… старый моряк ловит бычков над своим погибшим кораблем», — думал корреспондент, колотя веслами.
Подплыли к бакену и привязались. Оказалось, что и солнце взошло, — корреспондент греб спиной к рассвету и пропустил восход. Насадили рачков и швырнули грузила в воду. Федор Иванович вынул из сумки полевой бинокль и начал сосредоточенно осматривать морские окрестности.
— Что вы там высматриваете?
— Так… наблюдаю, — ответил Крюков, отложил бинокль, вытащил фотоаппарат и принялся щелкать.
— А нас пограничники не задержат? — удивился корреспондент.
— За что?
— За фотоаппарат.
— Мне можно.
Солнце поднималось. Никто не хотел клевать. Море было бесцветное, оцепеневшее и трудноподдающееся описанию. Бычки, наверно, еще спали. Корреспондент решил, что будет писать очерк короткими фразами, и пожалел, что не захватил блокнот.
— Я думаю, бычки здесь не водятся, — сказал он, вытаскивая крючок с нетронутой наживкой.
Ты лучше ни о чем не думай, — ответил Крюков. — Вот тебе море, вот рассвет — зачем тебе бычки? Я в детстве сильно удивился, когда узнал, что Синего моря нет. Прям-таки был поражен. Пришел старик кликать золотую рыбку, а Синего моря нету! Черное есть, Красное, Желтое — есть, а Синего нет. Вот хам какой-то… яблоко съел, а огрызок в море.
— Загрязнение среды, — подтвердил корреспондент.
— Точно. Ты умеешь под слова проблемы подводить. Молодец, это в жизни пригодится. Наверно, распишешь в своей статье, как я подплываю к погибшему кораблю? Есть море, в котором он плыл и тонул, да? Утесова любишь? И на берег выброшен к счастью… Только я не знаю, кто меня в тот день на берег выбросил. Волны не было, как сейчас. Штиль. Мы идем вдоль берега в порт на ремонт. Вдруг откуда ни возьмись появляется «юнкере» и небрежно так пуска-ет нас на дно. Мимоходом. И дальше полетел. Помню взрыв и больше ничего. То, что у тебя не клюет, — это ты не умеешь. Дай сюда.
Федор Иванович оторвал креветке голову, плюнул, передвинул грузило и швырнул в воду. Внизу сразу кто-то дернул, и Крюков вытащил на свет божий громадного черного бычка. Тот корчился на крючке и распускал веером плавники.
— Гляди, кнут! — сам же удивился Федор Иванович, взвешивая на пальце это страшилище. — Напугал! Иван Грозный! Ладно, иди домой…
Он осторожно освободил бычка и швырнул его в воду.
— Я его домой отпустил, — сказал Федор Иванович удивленному корреспонденту. — Меня в тот день кто-то домой отпустил, и я с тех пор всех домой отпускаю. Ты лови, лови, на меня не смотри. Как думаешь, могли меня в тот день дельфины на берег притащить?
— Дельфины? — задумался корреспондент. — Нет. Дельфины иногда выталкивают на поверхность — такой у них условный рефлекс. Но на берег никого не тянут.
— Верно. Дельфины отпадают. Кто же тогда? Прям-таки загадка природы. Гляди: отсюда после бомбардировки я летел, или плыл, или черт знает что со мной происходило — полтора километра до берега. Без ноги… А хотя бы и с двумя. Как это понимать? Как я туда добрался?
— Может быть, вас спасательная шлюпка подобрала?
— Не— было здесь в сорок первом году спасательных шлюпок. И пляжа не было. Меня Семен подобрал… тот, который лодки выдает. Я ему каждый год в этот день бутылку водки ставлю за то, что он меня спас. Святое дело. Он пьет, а я смотрю. Здесь до войны его хата стояла. Он в окно наблюдал, как «Бесстрашный» на дно идет, вдруг видит — на берегу матросик кровью исходит. Он тоже не пони-мает, откуда я взялся… я его спрашивал, спрашивал… не понимает.
— Может быть, вас… взрывная волна? — предположил корреспондент.
— Нет, невозможно. Но должна же быть какая-то связь…
— Кой-какая связь тут есть. Черное море одно из самых загадоч-ных мест на Земле… ты не замечал? Везде пишут, например: оно принадлежит к Атлантическому океану. Согласен? Почему же в нем нет океанской фауны и флоры? Где тигровые акулы, серые киты, кашалоты?
— Кашалоты… — повторил корреспондент, начиная — подозревать, что инвалид не в своем уме. — Откуда им взяться в Черном море?
— Ладно, согласен, кашалоты через Босфор не пройдут… а других почему нет? Даже кефаль куда-то ушла, скоро одни бычки останутся.
— . — Мало ли что? Корму не хватает. Загрязнение среды.
— А почему нижние слои Черного моря насыщены сероводоро-дом? — запальчиво продолжал Федор Иванович. — Ни одно море не насыщено, а Черное насыщено! В Балтийском море во-он сколько островов, а в Черном — раз, два и обчелся…
— Три, — уточнил корреспондент.
— Что «три»?
— В Черном море три острова.
— Пусть три. Не имеет значения. О чем я говорил?
— О загадках Черного моря, — напомнил корреспондент. — Что из всего этого следует?
— Не знаю. Но чувствую — там внизу что-то есть, — Федор Иванович зашептал: — Неопознанный плавающий объект… понимаешь? Иногда по ночам он всплывает… я фотографировал, но плохо видно. Когда пограничники освещают его прожектором, он тут же уходит под воду. Он всплывает с какой-то периодичностью, не могу вычислить. Всплывает и идет в порт на ремонт. Понимаешь? Мой корабль. Его трудно узнать… он весь в водорослях, как плавучий остров. Чувствую — что-то в этом месте готовится. Я даже стихи сочинил… «Черное море, сероводород, Золотая Рыбка здесь живет». Я полез бы посмотреть с аквалангом… да с одной ногой плавать не научился.
«Нет уж! Бутылки я сдал, а с аквалангом не полезу», — подумал корреспондент.
— Хорошие стихи, — похвалил он. — А все ваши переживания мне психологически ясны. Многие ветераны едут за тридевять земель, чтобы взглянуть на свои памятные места. А вас всю жизнь тянет к погибшему кораблю. Он для вас как живое существо… вот и чудится всякое.
— Психологически… — усмехнулся Крюков. — Спасибо, объяснил. Это ты в свой очерк вставь.
«Чудной человек, — оцепенело подумал корреспондент. — Как о таком писать? « Леска у него на пальце дернулась — кто-то в глубине поймался. Корреспондент торопясь выбрал леску. На крючке болтался маленький серый бычок.
— Смотрите, какой глупый бычок… Проплывал мимо крючка и зацепился плавником.
Федор Иванович взглянул на бычка и опять уткнулся в бинокль. Бычок наконец опомнился, задрыгался на крючке и сделал страшный вид.
— Ну, что с тобой делать? — спросил корреспондент.
— Отпусти меня лучше в море, — прошептал бычок. — Я исполню любое твое желание.
Или корреспонденту послышалось?
— Что? — переспросил он.
— Отпусти домой… — прошептал бычок, еле дыша.
Корреспондент мотнул головой, хотел окликнуть Федора Ивановича, но передумал. Вот мерзость, что за денек выдался? Уже и бычки заговорили! Он освободил бычка и со злостью швырнул его в воду.
Бычок успел сказать: — Задумай желание! — и исчез в Черном море под затонувшим кораблем.
«Хочу, чтобы мой роман печатался весь год с продолжениями в „Молодом черноморце“, — задумал корреспондент и почувствовал себя окончательным дураком.
— Возвращаемся, — объявил Крюков и спрятал бинокль. — Жаль. И сегодня не появилось.
— Что не появилось?
— В этом месте что-то должно появиться. То, что меня на берег выбросило.
«Почудилось или не почудилось?» — соображал корреспондент, гребя к берегу.
В будке их с нетерпением поджидал лодочник:
— Не нашел? Ладно, не унывай. Прошу к столу.
Но корреспондент вдруг заспешил и не остался завтракать.
— Это Нордост на мне эксперименты ставит, — объяснил Федор Иванович, когда корреспондент удалился. — Засылает пацанов вроде этого и проверяет — поймут они меня или нет. А потом отдает мне же очерки на проверку — как я подплываю к погибшему кораблю с описанием морского пейзажа. Ни одного не напечатал я добро не даю. Чайники, ничего не понимают. Но этот вроде ничего… бутылки сдал. Может, что-то получится, а?
— Ладно, не унывай.
«Почудилось или не почудилось?» — навязчиво думалось корреспонденту по дороге в редакцию. Если Нордост возьмет роман — значит бычок волшебный!
Он вошел в отдел культуры, ожидая чуда.
— Вот что, — сердито сказал Нордост и бросил кипятильник в пив-ную кружку. — Я всю ночь не спал, читал твой роман. Я с этим десантом высаживался… но не с феодосийским, а с керченским. И до сих пор даже на рассказ не собрался… боюсь. А ты тут наплел, как мы немцев телепатией били. Иди, друг, иди. Учись. Читай «Цу-симу», это полезно. Вот твой роман, приходи через десять лет, может, я еще жив буду.
— Ничего, — пробормотал корреспондент. — Я еще над ним поработаю.
— Давай, — согласился Нордост и придвинул к себе воспоминания о Вере Холодной.
