Ознакомительная версия.
До прибытия очередного романа оставалось несколько дней, а последний был прочитан еще на той неделе и уже отправлен во время субботней генеральной уборки горничной Матреной на родную полку в библиотеку. Вот его-то царица и решила перечитать на ночь глядя.
Ах, какие безумные страсти, какая роковая любовь, какие бездны отчаяния и Пиренеи – или эмпиреи?… счастья открывались перед потрясенным читателем! Над их описанием они с Матреной вечера напролет обливались слезами – то радости, то сочувствия. Чего ведь только на свете не бывает!.. Вот и вправду говорят, что интересно там, где нас нет…
Желаемая книжка обнаружилась сразу, но Елена решила прихватить еще одну, чтобы лишний раз не гонять Матрёну в дальний конец дворца и, тем более, не ходить самой – а вдруг больше не захочется?
Какой бы еще роман взять перечитать? Вот этот? Или этот? Или тот?… Ах, нет – как я могла забыть! – вот он, их любимый, написанный благородной синьорой Лючиндой Карамелли «Роковой поцелуй» – на верхней полке. Они прочитали его самым первым, но такие страсти, такие переживания забыть невозможно.
Такую душераздирающую историю несчастной любви не грех и еще раз перечесть. Ох, и навидалась, видно, в своей жизни синьора Лючинда!.. Шесть романов только у них на полке, а сколько еще не прочитанных? А как она ухитряется выбрать время среди головокружительных балов, охот, похищений, побегов с пиратами, украшения новых дворцов и замков, подаренных ей влюбленными королями, сесть, сосредоточиться и записать такое, чтоб это еще и весь белый свет прочел – совершенно не понятно… Мужественная все-таки женщина, эта синьора.
Елена покрутила головой, откашливаясь и нетерпеливо указывая пальчиком на стремянку, но в библиотеке весьма некстати кроме нее никого не оказалось. И тогда царица отказалась от тяжелой лестницы, приставленной кем-то, как назло, к самому дальнему шкафу, взяла колченогую скрипучую табуретку у окна, поднесла ее к своему стеллажу и, держась одной рукой за стойку, осторожно поднялась. Вот он, «Поцелуй», только руку протя…
Внутри у табуретки что-то противно скрипнуло, хрустнуло и треснуло, ножка ее предательски подломилась, царица ахнула, покачнулась, ухватилась было свободной рукой за полку, но, не удержавшись на перекошенной, как карга – ревматизмом, табуретине, сделанной еще, видно, при прадеде прабабки ее мужа, заскользила и повалилась на пол.
Сверху ее закрыл книжный обвал.
* * *
Чернослов прислушался под дверью: ужин шел своим чередом – звенели кубки, ножи и вилки, ровным гулом доносились голоса, перекрывая переливы гуслей.
Лейтенант Ништяк его Черной Сотни, как придумали они называться, вопросительно глянул на него, но колдун, торжествующе усмехнувшись, покачал головой. Грубая сила, лобовая атака… Фи. Ему пришло в голову кое-что получше.
Чернослов был любителем театральных эффектов. Причем провинциальный ли это был театр, существующий исключительно молитвами актеров, или столичный баловень меценатов – безразлично. Чем эффектнее, чем театральнее – тем лучше.
Ну какое впечатление могут произвести ворвавшиеся в сердце – или желудок? – замка посреди мирной трапезы солдаты в чужих доспехах? Максимум – пара подавившихся, да и то не насмерть.
А вот какое впечатление произведет вот это?…
И Чернослов, самодовольно ухмыльнувшись в жиденькую, как суп бедняка, бороденку, щелкнул пальцами, и обе створки дверей, со скрежетом и визгом выдрав десятисантиметровые кованые гвозди петель из косяков, грохнули об пол. Еще щелчок – и центральная люстра обрушилась с потолка на стол, давя и калеча гостей и хозяев…
Если бы была.
Заклинание колдуна, направленное на моментальный разрыв цепи предполагаемой люстры, не найдя назначенной цели, закрутилось радужным колесом, засвиристело, пробило дыру в самой серединке расписанного под гжель потолка и, ухая и рассыпая розовые и желтые искры, ушло в ночное небо.
Огоньки сотен свечей в зеркальных подсвечниках на стенах на мгновение нервно заколебались и снова выпрямились, как стойкие солдатики.
Два человека за столом натужно закашлялись. Кто-то одиноко захлопал в ладони и выкрикнул: «Браво!..» Через секунду его поддержали другие.
– Бис!..
– Бис!..
– Молодца, старикан!
– А кролика теперича из шапки достань, ловкач!..
– Не, пусть с веревками теперь хвокус покажет!..
– Ларишка, Ларишка, чего они говорят, ащь?… – натужно закричала в ухо соседке старуха в жемчугах и синей парче.
– Хвокус, говорят, бабушка, с веревками надо показать!
– Ащь?…
– Хвокус!!!.. С веревками!!!..
– Какие такие веревки!!! Кролика давай доставай!!!
И под ноги колдуну полетела пригоршня медяков.
– А я говорю – с веревками! – и еще одна пригоршня мелочи, пущенная мощной рукой, осыпала его с ног до головы, оставив попутно на лице несколько маленьких круглых синячков с трехглавым орлом.
– Да кому твои узлы-веревки интересны, боярин Никодим!
– А твои кролики, боярин Демьян? Не наелся ты, что ли?
– Чего они говорят, Ларишка, ащь?…
– Хвокус!!! Какой!!! Показать!!!
– Пушть лучше ш платками, ш платками чего-нибудь ижображит! – посоветовала старуха.
– С кроликами!
– Нет, с веревками!
– Лучше ш платками, ш платками, милок!..
– А кто вообще хвокусника пригласил на ужин? – перекрывая разрастающуюся ссору, раздался возмущенный голос царицы. – Что у нас тут – праздник какой?
– И верно, – сбавил тон сторонник веревок. – Чего это вы тут… Тут такое горе, беда практически, а вы как дети бестолковые… Что вам тут – праздник?!
– И потолок зачем-то испоганил… – недовольно пробурчал второй спорщик.
– Ларишка, Ларишка, чего они говорят, ащь?
– Несчастье, говорят!!! Гнать надо хвокусника!!!
– А-а… Это-то да… Это надо… Ладно, пошмотрели – и будет, – прошамкала смущенно любительница платков. – Штупай шебе, мил человек. Попожже приходи. Жавтра.
– А двери на место поставь, ловкач, – почти сердито указал царь.
– А то на кухне не накормят, пока двери назад не вернешь, я распоряжусь. Ну, не стой же на месте, как болванчик. Наведи порядок и ступай, кому говорят, – махнула на самозваного фокусника как на муху рукой старая царица Ефросинья.
Чернослов стоял перед столами, там, где обычно выступали во время пиров скоморохи и престидижитаторы, и от растерянности не находил нужных волшебных слов.
Уж на ТАКОЙ эффект он точно не рассчитывал.
С паническим гневом сообразил он, наконец, что теряет инициативу, и снова взмахнул рукой, яростно бормоча под нос отрывистые неразборчивые фразы – то ли заклинания, то ли ругательства.
За подсвечниками со звонким хрустом полопались зеркала, срезая и гася толстые белые свечи, и сразу стало темнее и страшнее.
– Я пришел… – грозно начал было он, но голос его утонул в раскатистом реве:
– Каков нахал, а! Пришел он тут! Воевода, Букаха, ты чего сидишь, смотришь? Выволоки-ка подлеца, да всыпь ему на конюшне, как ты умеешь!
– А вот я ему! – из-за стола, сурово насупив брови и поджав губы, начал подниматься военный, некрасивый, но здоровенный. – Пусть на себя теперь пеняет, скоморох! Ох, полетят сейчас клочки по закоулочкам! Ух, как я зол!..
– Вот-вот, покажи ему!
– Ишь, приперся!
– Хвокусник, тудыть твою за парапет!
– Попрошу в приличном обществе не лаяться, граф Рассобачинский!..
– Собака лается!..
Кажется, где-то кто-то говорил что-то про какую-то инициативу?…
– Вы не поняли! – протестующе протянул чародей руки к аудитории. – Меня зовут Чернослов…
– Да хоть Чернослив!
– Покажи ему, покажи!
– Хвокусник, раскуси тебя кобыла!
– Я же попросил в приличном обществе…
– Сам собака!
– Ух, как я зол!..
– МЕНЯ ЗОВУТ ЧЕРНОСЛОВ УЖАСНЫЙ И Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ПОКАЗАТЬ ВАМ ВСЕМ ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ!
– Ларишка, Ларишка, чего он говорит, ащь?
– Приглашает нас!!! На речку!!! На пикник!!!
– А-а, на речку… На речке я давно не была. Ш лета ужо поди. Во школько выежжаем? Не прошпать бы, Ларишка! Шпроши, Ларишка, шпроши!..
В коридоре, перекрывая гогот лейтенанта, мерзко хихикали солдаты.
– МОЛЧАТЬ!!! – взревел отчаянно колдун, стиснув кулаки и подняв к продырявленному потолку выпученные глаза. – Идиоты!!! Неужели не понятно!!! Это переворот!!!
– Я тебе дам – переворот… Я тебе сейчас покажу – переворот… Ух, как я…
Воевода Букаха вылез наконец из-за стола, обогнул его и, недобро покачивая головой, вышел на финишную прямую, ведущую к виновному в нарушении спокойствия и пищеварения честных людей. Чернослов взглянул на него почти нежно: «Вот тебя-то мне и нужно…» и, не произнося больше ни слова, ткнул кулаком в направлении настроенного на легкую победу воеводы и выкрикнул страшное слово.
Воздух перед ним лопнул, грохнул, взорвался каплями раскаленного свинца, и сбитый с ног, ошеломленный, обожженный Букаха толстым гузном хлопнулся об пол и опрокинулся на спину, дрыгнув ногами.
Ознакомительная версия.
