Ни один уважающий себя убийца ни за что на свете не воспользуется лифтом.
Дабы рассказ наш не утратил связности, пора упомянуть, что в этот же самый момент величайший математик за всю историю Плоского мира безмятежно возлежал за ужином.
Небезынтересно также отметить, что, благодаря некоим особым личностным качествам, математик за ужином ел то, что подавалось к обеду.
Звуки гонгов, разнесшиеся над неуклюжей громадой Анк-Морпорка, возвестили полночь. Теппик карабкался вдоль украшенного резьбой парапета, что на четвертом этаже одного из зданий по Филигранной улице, и сердце его гулко билось в груди.
Неподалеку, в последних отблесках заката, он различил четкие очертания человеческой фигуры. Притаившись за самой омерзительной на вид горгульей, украшающей водосток, Теппик задумался.
Авторитетные слухи, ходившие по классу, утверждали, что если он устроит погребение экзаменатору до испытания, то экзамен будет зачтен автоматически. Теппик вытащил метательный нож номер три и задумчиво взвесил его на ладони. Разумеется, неудачное покушение, любой неверный ход незамедлительно обернутся провалом и полной утратой привилегий[2].
Фигура в отдалении не шевелилась. Взгляд Теппика скользил по бесконечным дымовым и вентиляторным трубам, горгульям на водостоках, висячим мостикам и лестницам, составляющим декорации верхней сцены города.
«Ну конечно, – подумал Теппик. – Наверняка это уловка, манекен. Провокация, чтобы я напал, а значит, Мерисет притаился где-то рядом.
Неужели мне удастся перехитрить его? Маловероятно.
С другой стороны, может, он и рассчитывает на то, что я решу, будто это манекен? Если, конечно, и этот ход им не просчитан…»
Теппик заметил, что непроизвольно барабанит пальцами по макушке горгульи, и мгновенно внутренне собрался. Какие действия логичнее всего предпринять в данном положении?
Далеко внизу в пятне фонарного света мелькнула какая-то загулявшая компания.
Теппик вложил оружие в ножны и выпрямился.
– Сэр, – сказал он, – студент явился для прохождения экзамена.
– Отлично, – довольно невнятно произнес бесстрастный голос.
Теппик устремил взгляд вперед. Смахивая пыль с впалых щек, перед ним возник Мерисет. Вынув изо рта кусок трубы, он отшвырнул его в сторону и достал из-за пазухи небольшую дощечку. Даже в такую жару он был укутан с ног до головы. Мерисет относился к числу людей, способных замерзнуть в кратере вулкана.
– Так-так, – произнес он голосом, в котором звучало нескрываемое неодобрение. – Неплохо, господин Теппик, неплохо.
– Чудесная ночь, сэр, – сказал Теппик.
Экзаменатор холодно взглянул на него, давая понять, что следующее замечание насчет погоды неминуемо обойдется в минус балл, и что-то отметил на доске.
– Для начала – несколько вопросов.
– Как вам угодно, сэр.
– Чему равна максимальная длина метательного ножа? – проскрипел Мерисет.
Теппик закрыл глаза. Всю последнюю неделю он читал исключительно «Основы ножеметания» и теперь испытывал танталовы муки: страница, смутная и недосягаемая, плавала где-то рядом – преподаватели никогда не спрашивают про длину и вес ножей, со знающим видом утверждали студенты постарше, они думают, что длину, вес и траекторию ты знаешь наизусть, а потому никогда…
Панический ужас раскалил мозговые извилины и заставил шестеренки памяти крутиться с бешеной скоростью. Наконец страница попала в фокус.
– Максимальная длина метательного ножа может равняться десяти пальцам при нормальной и двенадцати при повышенной влажности, – без запинки отчеканил он. – Расстояние, на которое производится метание…
– Назовите три яда, которые применяются путем внутриушного вливания.
Подул ветерок, но прохладнее не стало, жар всколыхнулся и вновь неподвижно застыл.
– M-м… Осиный воск, сэр, ахорийский пурпур и мастика, сэр, – отбарабанил Теппик.
– А как же спайс? – прошипел Мерисет, словно змея, готовая к броску.
Теппик застыл, раскрыв рот. Несколько мгновений он лихорадочно пытался вспомнить ответ, одновременно стараясь избежать буравящего взгляда мучителя.
– Н-но… спайс – это не яд, сэр, – наконец выдавил он. – Это крайне редкое противоядие против яда некоторых змей, которое добывается… – Он перевел дыхание и продолжил несколько более уверенно (не зря же он корпел все эти дни над старыми словарями): – …Которое добывается из печени мангусты, обитающей…
– Что означает этот знак? – перебил Мерисет.
– …Обитающей… – растягивая слоги, повторил Теппик.
Он мельком взглянул на замысловатую руну, которая изображалась на карточке в руке Мерисета, затем вновь устремил взгляд вперед, за спину экзаменатора.
– Не имею ни малейшего представления, сэр, – сказал он, краешком уха уловив чуть слышное довольное ворчание. – Однако, сэр, если ее перевернуть, – продолжал он, – то получится воровской знак, предупреждающий о том, что в доме злая собака.
На миг воцарилась абсолютная тишина. Затем, где-то в районе его плеча, вновь раздался голос старого убийцы:
– Каким категориям разрешено пользоваться удавкой?
– Но, сэр, по правилам положено только три вопроса, – запротестовал Теппик.
– Это можно считать вашим ответом?
– Нет, нет, сэр. Просто так, мысли вслух. Сэр, ответ, которого вы ждете, таков: носить при себе удавку могут все, но только убийцам третьего разряда позволено использовать ее как одно из трех возможных решений.
– Вы уверены?
– Да, сэр.
– Подумайте хорошенько, – голос экзаменатора стал таким масляным, что, казалось, им можно смазать целый железнодорожный состав.
– Мой ответ правильный, сэр.
– Что ж, прекрасно…
Теппик облегченно вздохнул. Холодная, мокрая рубашка неприятно липла к спине.
– Теперь отправляйтесь на Счетоводную улицу, – произнес Мерисет ровным голосом, – следуя всем знакам и прочему. Я буду ждать вас в комнате под башней на перекрестке с Аудиторской аллеей. И еще… соблаговолите взять вот это.
Он протянул Теппику небольшой конверт.
Теппик, в свою очередь, вручил ему расписку. Отступив в густую тень, которую отбрасывала дымовая труба, Мерисет бесследно растворился.
Итак, церемония завершилась.
Теппик несколько раз глубоко вздохнул и извлек содержимое конверта. Вексель Гильдии на десять тысяч анк-морпоркских долларов, выписанный на предъявителя. Внушительного вида бумага, украшенная печатью Гильдии – двойным крестом и кинжалом на фоне плаща.
Теперь пути назад нет. Он взял деньги. Либо он останется в живых и позднее, как предписывает традиция, передаст их в дар благотворительному фонду Гильдии, оказывающему покровительство вдовам и сиротам, либо их обнаружат на его бездыханном теле. Чек выглядел несколько потрепанным, однако следов крови на нем Теппик не разглядел.
Проверив ножи и поправив перевязь рапиры, он оглянулся по сторонам и неторопливым прогулочным шагом двинулся в указанном направлении.
Студенческая молва гласила, что во время экзамена используются не более полудюжины маршрутов и в летние ночи то тут, то там можно было видеть студентов, карабкающихся по скатам крыш, карнизам и городским башням. Домолазание по праву считалось крайне профессиональным и рискованным видом спорта, однако это была одна из немногих дисциплин, в которых Теппик чувствовал себя вполне уверенно – он был капитаном команды, одержавшей верх над «Скорпионами» в финале Настенных игр. А уж этот маршрут был едва ли не самым простым. Хоть здесь чуточку повезло.
Одним легким прыжком Теппик перелетел на самый край крыши, пробежал над спящим зданием, перепрыгнув узкий пролет, приземлился на черепичной крыше спортивного зала, принадлежащего Молодежной Ассоциации Реформистов – Поклонников Ихор-Бел-Шамгарота, мягко съехал по серому скату, не сбиваясь с темпа, вскарабкался по двенадцатифутовой стене и перемахнул на широкую, плоскую крышу Храма Слепого Ио.
Взошла полная, оранжевая, как апельсин, луна. Наверху дул ветерок, легкий, но освежающий после уличного пекла не хуже холодного душа. Теппик ускорил шаг, наслаждаясь веющей в лицо прохладой, и спрыгнул с крыши точнехонько на узкий дощатый мост, ведущий через аллею Латунных Шлемов.
На мост, который некто, вопреки всякой вероятности, умудрился разобрать.
В такие минуты вся жизнь успевает мелькнуть перед глазами…
* * *
Тетушка рыдала – несколько театрально, как отметил про себя Теппик, – поскольку в целом старая леди была не чувствительнее гиппопотама. Отец держался с суровым достоинством, хотя перед его внутренним взором продолжали стоять влекущие образы скал и бьющейся в клюве рыбы. Слуги выстроились двумя шеренгами по всей длине залы до самой главной лестницы: служанки по одну сторону, евнухи и дворецкие – по другую. Когда он проходил мимо, женщины приседали в реверансе, образуя плавную синусоиду, красоту которой мог по достоинству оценить только величайший математик Плоского мира, если бы в данный момент его не лупил розгами маленький человечек, одетый в нечто наподобие ночной рубахи.
