Ознакомительная версия.
Она поднялась на фоне звезд, очертания ее начали меняться, завиваясь дымком.
На горизонте виднелись огни.
И эти огни ей понравились.
Несколько мгновений она приглядывалась к ним, а потом невидимой стрелой протянулась к городу и рванулась вдаль.
Действовать ей тоже понравилось.
Прошло несколько недель.
Говорят, все дороги ведут в Анк-Морпорк, в самый большой город Плоского мира.
Во всяком случае, говорят, будто так говорят.
Но это изречение ошибочно. На самом деле все дороги ведут прочь от Анк-Морпорка — просто некоторые ходят по этим дорогам не в ту сторону.
Поэты давно отказались от попыток воспеть этот город. Сейчас самые хитрые из них пытаются лишь подыскать ему оправдания. Ну да, говорят они, может, он и смердит, может, он перенаселен, может, Анк-Морпорк и впрямь похож на преисподнюю, где погасили адское пламя и на целый год разместили стадо страдающих поносом коров, зато нельзя не отметить, что город этот просто кишит неугомонной, бурной, стремительной жизнью.
Все это самая что ни на есть правда, пусть даже и сказанная поэтами. Хотя менее поэтичные люди не согласны с ними. Матрацы тоже могут кишеть жизнью, говорят они, только им почему-то оды не посвящают. Горожане искренне ненавидят этот город, и если им приходится уехать по делам, на поиски приключений или, что гораздо чаще случается, до истечения срока ссылки, они с нетерпением ждут возможности вернуться в Анк-Морпорк, чтобы снова насладиться этой ненавистью. На задние стекла своих машин они наклеивают плакатик: «Анк-Морпорк: Ненавидь или Вали». А еще свой родной город горожане называют Большой Койхрен — в честь знаменитого фрукта[1].
Время от времени очередной правитель Анк-Морпорка возводит вокруг города стену, якобы для защиты от недругов. На самом деле Анк-Морпорку враги не страшны. Наоборот, он встречает их с радостью — в особенности если у завоевателей есть деньги, которые можно потратить[2].
Город видел потопы, пожары, нашествия кочевых орд, множество революций и драконов — и все это Анк-Морпорк пережил. Порой, надо знать, по чистой случайности, но — пережил. Неунывающий, неисправимо продажный дух этого города справлялся с любыми неприятностями. Так было до сего дня…
Бддыщщ.
Взрывом выбило стекла, сорвало дверь, почти напрочь снесло дымовую трубу.
Такое на Улице Алхимиков не в диковину. К взрывам здесь относятся снисходительно. По крайней мере, взрывы — штука понятная, да и длятся недолго. Уж лучше взрывы, чем запахи, которые наползают исподтишка.
Взрывы, можно сказать, — явления природы. Или того, что от нее остается.
А этот взрыв был хорош даже по строгим меркам местных знатоков. В его черных клубах, в самой глубине, светилась багровая сердцевина, что случается нечасто. Обломки кирпичной кладки оплавились сильнее обычного. В общем, взрыв удался.
Бддыщщ.
Когда после взрыва прошла минута-другая, из дыры с рваными краями, зияющей на месте прежней двери, шатаясь, появилось некое существо — без волос, в еще тлеющих лохмотьях, оставшихся от одежды.
Неверными шагами добрело оно до толпы, собравшейся полюбоваться на разрушения, и случайно оперлось черной от копоти рукой о торговца мясными пирожками и сосисками в тесте. Торговца звали Достабль, и прозвище его было Себя-Режу-Без-Ножа. Он обладал почти сверхъестественным умением безошибочно оказываться там, где был хоть малейший шанс развернуть торговлю.
— Слово вспоминаю, — мечтательно и отрешенно произнесло существо. — На языке вертится…
— Ожог? — с готовностью подсказал Себя-Режу.
Однако тут же в нем возобладали интересы дела.
— После такой встряски, — заговорил он, придвигая свой лоток, столь забитый утилизированной органикой, что в недрах его вот-вот должен был зародиться разум, — что может быть лучше горячего пирога с мясом?
— Нет-нет-нет. Не ожог. Слово, которое говорят, когда что-то откроют. Выскакивают на улицу и кричат, — поспешно перебил тлеющий незнакомец. — Особое такое слово, — добавил он, мучительно сморщив закопченный лоб.
Толпа, смирившись с тем, что взрывов более не предвидится, обступила алхимика. Продолжение действа могло оказаться не менее интересным, чем сам взрыв.
— Ну да, верно, — сказал какой-то старик, набивая трубку. — Выскакивают на улицу и кричат: «Пожар! Пожар!» — Он торжествующе огляделся по сторонам.
— Нет, не то…
— Может, «Караул!» или…
— Он верно говорит, — вступила в разговор женщина с корзиной рыбы на голове. — Есть особое слово. Иностранное.
— Точно-точно, — поддержал другой ее сосед. — Особое иностранное слово для тех, кто открытие сделал. Его изобрел какой-то иностранный чудик у себя в ванне…
— Не знаю, как вы, — сказал старик с трубкой, прикуривая от тлеющей шляпы алхимика, — а я в толк не возьму, с какой стати человеку в нашем городе бегать по улицам и кричать на варварском наречии. Неужели только оттого, что он ванну принял? Да и посмотрите на него. Разве он принимал ванну? Она ему, конечно, не помешает, но ведь он ее не принимал. Чего ему бегать и кричать не по-нашему? В нашем языке достаточно своих слов, чтобы горло подрать.
— Ну например? — спросил Себя-Режу. Курильщик призадумался.
— Скажем… к примеру… «Эй, я кое-что открыл!!!»… или… «Ура!!!»
— Нет, я-то говорю об этом чудике, из Цорта, что ли. Он сидел у себя в ванне, а тут ему и пришла идея. Он и выскочил на улицу, да как завопит!
— Что завопит?
— Не знаю. Может, «Срочно дайте мне полотенце!»?
— Пари держу, попробуй он на нашу улицу голышом выскочить, еще бы не то завопил, — живо подхватил Себя-Режу. — Кстати, дамы и господа, у меня тут такие сосиски в тесте, что от них вы…
— Эврика, — промолвил покрытый копотью алхимик, раскачиваясь взад и вперед.
— Что — эврика? — не понял Себя-Режу.
— Вот это слово. Эврика. — Неуверенная улыбка осветила его почерневшее лицо. — Это означает «Нашел».
— Что нашел?
— Что-то да нашел. Во всяком случае, я точно нашел. Октоцеллюлозу. Потрясающая штука. Я ведь ее в руке держал. Просто слишком близко к огню поднес. — Алхимик вдруг начал говорить задумчиво, растягивая слова, как при контузии. — Очень важный факт. Надо записать. Не допускать нагревания. Очень важно. Надо записать этот очень важный факт.
Спотыкаясь, он побрел к дымящимся развалинам.
Достабль смотрел ему вслед.
— Ну и что бы это значило? — недоуменно спросил он, потом пожал плечами и громко закричал: — Пирожки с мясом! Горячие сосиски! Сосиски в тесте — нежные, как самое нежное свиное место!
За происходящим наблюдала, сверкая и скручиваясь спиралью, прилетевшая с холма мысль. Алхимик даже не подозревал о ее присутствии. Знал только, что сегодня он был необыкновенно изобретателен.
Ее же привлек ум торговца. Она была знакома с таким складом ума. Ей нравились такие умы. Ум, пригодный для торговли пирожками из ночного кошмара, без труда справится с торговлей грезами.
Она рванулась ввысь.
А на далеком холме легкий ветерок игрался с остывшим серым пеплом.
Ниже по склону, во впадине, где из трещины в камне тянулся вверх крохотный кустик можжевельника, заструилась тонкая струйка песка.
Известковая пыль тонким слоем припорошила стол Наверна Чудакулли, аркканцлера Незримого Университета, и случилось это как раз в ту минуту, когда он трудился над какой-то особенно затейливой мухой для рыбалки.
Он выглянул из окна с цветными стеклами. Дымное облако поднималось над окраиной Морпорка.
— Казначе-е-ей!
Запыхавшийся казначей появился через несколько секунд. Он терпеть не мог взрывов.
— Это алхимики, мэтр, — едва выговорил он, пересиливая одышку.
— Уже третий раз за эту неделю. Проклятые пиротехники, — пробурчал аркканцлер.
— Боюсь, что так, господин, — ответил казначей.
— Чем они там думают?
— Не могу сказать, господин. — Казначей, наконец, перевел дыхание. — Алхимия меня никогда не привлекала. Слишком уж она… слишком…
— Опасна, — твердо заключил аркканцлер. — Вечно они что-то смешивают, приговаривая: «А что, интересно, будет, если добавить сюда каплю этой желтой бурды?» После чего неделями ходят без бровей.
— Я хотел сказать — непрактична, — поправил казначей. — Алхимики массу времени и сил тратят на то, чего можно добиться с помощью самой примитивной магии.
— Я думал, они пытаются гранить философские камни или что-нибудь в этом роде, — заметил аркканцлер. — Чушь все это, скажу я тебе. Ладно, меня уже нет.
Увидев, что аркканцлер начал бочком отступать к двери, казначей быстро устремился наперерез, протягивая пачку бумаг.
— Пока ты не ушел, аркканцлер, — предпринял он отчаянную попытку, — может быть, подпишешь несколько…
Ознакомительная версия.
