Ознакомительная версия.
– Вот так, дочь! Учись, пока я жив! – назидательно сказал он, целуя Пипу в макушку.
Проявив дозированную нежность, Дурнев повернулся и вновь поплелся к своим огородникам.
– Стой! Руки вверх! – приказала Пипа, целясь папочке в спину указательным пальцем.
Самый добрый депутат остановился и послушно задрал к потолку свои морковного цвета ладони.
– Мы договаривались: за каждую пятерку я получаю полтинник! И нечего отлынивать! – потребовала Пипа.
Умиленный дядя Герман полез в карман и, вытащив бумажник, принялся в нем рыться. Не дождавшись, пока он отыщет полтинник, Пипа выдернула у папули из пальцев бумажник и нагло завладела сразу несколькими сотенными купюрами.
– Зачем так много? – удивился самый добрый депутат.
– Как зачем? А кассету купить? Недавно вышел новый фильм о Гэ-Пэ! Он в нем такая симпатяжка! Глаза добрые-добрые, и ни одного прыщика!..
Дядя Герман зевнул. Слушать про Гэ-Пэ ему было неинтересно, тем более что за последние два года дочь уже прожужжала ему этим Гэ-Пэ все уши. Коридор был обклеен плакатами с Гэ-Пэ, на блюдцах в кухне тоже был Гэ-Пэ. Более того, его умное тонконосое лицо в круглых очках смотрело даже с полотенца в ванной, которым Пипа вытирала руки.
– Умница, доча! Никогда не упускай своей выгоды! Но хватит про Гэ-Пэ, а то я взвою!
Вернув себе порядком облегченный бумажник, дядя Герман привлек к себе Пипу и прицелился для нового поцелуя в макушку любимого чада, но в этот момент звонок в коридоре пробудился от сна и произвел нечто среднее между похоронным маршем и «Танцем маленьких лебедей».
От неожиданности дядя Герман промахнулся и больно стукнулся о Пипину голову носом.
– Нинеличка, солнце мое, не посмотришь, какой болван звонит нам в дверь? Что за мода приператься без приглашения? – поморщился он.
– Сейчас, кисик! Твоя рыбка только скушает махонький кусочек ананасика! А то индюшачьей грудке так одиноко у нее в желудочке! – отозвалась тетя Нинель.
– Не верь ей, пап! Она съела днем десять йогуртов и рыбное филе! Да еще моя коробка с шоколадными конфетами куда-то пропала… – наябедничала на любимую мамочку Пипа. Она всегда была больше папиной дочкой.
Тетя Нинель щелкнула пультом телевизора. На его двадцатый канал выводилось изображение с недавно установленной на площадке камеры. В настоящий момент камера послушно снимала крупную серую плитку и железную дверь генерала Котлеткина.
– Я никого не вижу! Никого нет, Герман! – удивленно сказала тетя Нинель.
– Как никого? А кто тогда звонил? – нахмурился самый добрый депутат.
Он метнулся к телефону и набрал консьержку. Консьержка заверила его, что к ним никто не поднимался.
Дядя Герман и тетя Нинель переглянулись. Оба одновременно подумали об одном и том же. Или, точнее, об одной и той же. Семейная идиллия была разрушена.
– Неужели снова Гроттерша? Я только начала приходить в себя! Ведь прошло всего два года, как она в последний раз у нас была! – простонала тетя Нинель.
– Ха! Танька еще полбеды! Главное, чтобы нам не подкинули новую сиротку! Мам, посмотри, там нет какого-нибудь футляра или хотя бы помойного ведра? – фыркнула Пипа.
– Оставайтесь здесь! Я сам! – решительно приказал дядя Герман.
Он на цыпочках прокрался к двери и, не доверяя видеокамере, выглянул в глазок. Затем Дурнев осторожно повернул замок, снял цепочку и резко рванул дверь на себя. Он смутно надеялся застигнуть кого-то врасплох, но застигать было некого. Площадка была действительно пуста.
Пожав плечами, дядя Герман уже хотел закрыть дверь, как вдруг заметил на коврике длинный конверт. В правом верхнем углу конверта был аккуратно выведен московский адрес Дурневых. Марка отсутствовала. Это означало, что конверт никак не мог быть доставлен обычным способом, через почту.
– Германчик, что там такое? – испуганно крикнула тетя Нинель, подбегая к мужу.
– Да вот, – ответил самый добрый депутат.
– Какой странный конверт! Не из Америки? Надеюсь, там внутри не сибирская язва? – опасливо сказала тетя Нинель.
– Ерунда! Я уже болел в детстве сибирской язвой. Кажется, вскоре после свинки. Или после менингита? Ну, неважно. В любом случае это было до того, как меня укусила бешеная собака, – отмахнулся дядя Герман и отважно вскрыл конверт.
Внутри оказался плотный лист бумаги. По центру крупными золотистыми буквами было выведено:
«Господин Герман Дурнев!
С удовлетворением сообщаем Вам об окончании тяжбы, длившейся с 1632 года. Причиной прекращения тяжбы послужила окончательная физическая и астральная смерть второго претендента на наследство – имп. Лигулы К.А.
Согласно решению Верховной коллегии Трансильвании, Вы признаетесь единственным наследником Вашего пращура. Кроме того, в соответствии с пунктом 13.13/666 нашего Кодекса вы автоматически назначаетесь пожизненным почетным председателем В.А.М.П.И.Р.
Приняв во внимание все факты, главная совещательная коллегия В.А.М.П.И.Р. единодушно посчитала, что высокое родство и природные свойства характера компенсируют отсутствие у Вас магических способностей.
В случае Вашего согласия унаследованные Вами регалии будут присланы вам на дом в ближайшее время.
Преданный Вам
Малюта Скуратофф,
Верховный судья
Трансильвания, Долина Малокровия,
12 мая 20… года»
Дядя Герман прочитал письмо трижды. Даже – по привычке видеть во всем двойное дно – посмотрел его на свет. Однако это ничего не выявило. Разве только то, что бумага была гербовой. В качестве же гербового элемента использован мрачный замок на скале.
Дурнев пожал плечами.
– Ничего не понимаю. Верховная коллегия! – сказал он.
– Постой, Германчик! Не отказывайся! Вдруг нам еще одну мигалку дадут? А то что за дела: езжу в супермаркет без мигалки! Мне уже стыдно показываться на глаза Айседоре Котлеткиной! У этой лимитчицы, вообрази, кроме мигалки, настоящий БМП[2] как машина сопровождения! – рассердилась тетя Нинель.
Дядя Герман с беспокойством покосился на дверь соседа и нырнул в свою квартиру.
– Тшш! Ты что, спятила? Сколько раз тебе говорить, чтоб ты с Айседоркой не ругалась! Котлеткину не сегодня-завтра еще звезду дадут! Ты соображаешь, кем он тогда будет! И потом, он мне полезен! Он вчера обещал купить у меня двести вагонов старых женских чулок! – зашипел он на жену.
– Чулки в армию? Зачем? – удивилась тетя Нинель.
Дядя Герман таинственно поднес палец ко рту.
– Тшш! Государственная тайна. Я даже и не влезаю. Может, на ракеты натягивать будут для конспирации. А может, маскировочные сетки сплетут. Тут и переделывать ничего не надо: чулки-то все равно дырявые.
Тетя Нинель выдернула у мужа из пальцев письмо. Внимательно изучила его и сказала:
– Германчик, мы же с тобой не знаем, что такое «В.А.М.П.И.Р.». Вдруг это что-то хорошее? Ну, например… ээ… «Всемирная ассоциация медовых пряников и рогаликов»?
– Чушь! Не хочу руководить пряниками! – с презрением воскликнул дядя Герман.
Его супруга вновь скользнула взглядом по исписанным строкам и страдальчески наморщила лоб в мыслительном усилии.
– Германчик, заинька, послушай!.. – начала она.
Ее супруг сперва пожелтел, а затем побагровел.
– ЧТО ТЫ СКАЗАЛА? – прохрипел он.
Спохватившись, тетя Нинель зажала себе рот рукой. Все названия зверьков с длинными задними лапами были у них в семье под строгим табу. Всякий раз, собираясь включать телевизор, тетя Нинель внимательно изучала программу, чтобы быть абсолютно уверенной, что там не окажется ничего ушастого.
– Ой, Германчик, прости! Не знаю, что на меня нашло! – пискнула она. – Я хотела сказать, вдруг В.А.М.П.И.Р. – это Всемирная ассоциация межнациональной прессы и радиовещания?
Дядя Герман перестал менять цвета. Вместо этого он приятно порозовел и слегка подпрыгнул от возбуждения.
– Точно! Ты права, золотце! Как я сам не догадался! В.А.М.П.И.Р. – Всемирная ассоциация межнациональной прессы и радиовещания! – воодушевился он.
На глаза у самого доброго депутата навернулись слезы.
– Я знал! Я предчувствовал, я надеялся! Моя общественная деятельность и незапятнанная репутация известны всем! Свободная демократическая пресса выбрала меня своим главой!.. Согласись, Нинеличка, это исключительно мудрый и дальновидный выбор! – умиленно всхлипнул он, обрушиваясь на диван.
– Да, дорогой! – согласилась тетя Нинель.
Такса Полтора Километра вылезла из-под дивана и залаяла со старческой злобой, плюя дяде Герману на тапки. Она терпеть не могла, когда над ней сотрясают крышу. Разошедшийся депутат прицельным пинком зафутболил таксу обратно.
– А ну цыц ты, пиарщица беспринципная! Знай свое место!.. Да я за свободу слова кого угодно заткну! Пусть эти ослы в Думе еще раз попробуют отключить мой микрофон! Я их… Я им… Короче, я пока не знаю, что я сделаю, но они пожалеют! – бушевал дядя Герман.
Ознакомительная версия.
