А сейчас у Черна болела голова. Он чувствовал себя так, будто ему следовало лечь спать еще несколько недель назад. Но нужно было как–то отреагировать на происходящее.
— Господа… — начал он.
— У–ук.
— Да, да, извини, а также обезь…
— У–ук.
— Разумеется, я имел в виду приматов…
— У–ук.
Некоторое время аркканцлер молча открывал и закрывал рот, пытаясь направить свои мысли в нужное русло. Согласно университетским законам, библиотекарь являлся членом Волшебного Совета. Никому так и не удалось отыскать правило, которое запрещало бы орангутанам участвовать в заседаниях, хотя волшебники потратили на поиски немало времени и до сих пор украдкой навещали библиотеку.
— Кто–то явился с того света, — наконец объявил аркканцлер. — Возможно, это какой–то призрак. Нам срочно нужны колокол, книга и свеча.
Казначей вздохнул.
— Мы уже пробовали это, аркканцлер.
— Что–что? — наклонившись к нему, переспросил Черн.
— Я сказал, мы это уже пробовали! — громко повторил казначей прямо в ухо аркканцлеру. — Сразу после обеда, помните? Мы еще использовали «Муравьев Поиминнованых» Горбонрава и звонили в Старого Тома.[3]
— Да неужели? И как, помогло?
— Нет, аркканцлер.
— Что–что?
— Да и кроме того, раньше у нас неприятностей с призраками не случалось, — заметил декан. — Волшебники с того света не возвращаются.
— Что ж, — радостно возвестил аркканцлер, хватаясь за этот довод как за спасительную соломинку, — возможно, это было что–нибудь совершенно естественное. Журчание какого–нибудь подземного ручейка, например. Движение песка… Или просто печные трубы засорились. Знаете, они ведь могут издавать очень странные звуки, эти печные трубы… Особенно когда ветер дует в соответствующем направлении.
Он откинулся на спинку кресла и одарил всех сияющей улыбкой.
Остальные члены Волшебного Совета обменялись многозначительными взглядами.
— Аркканцлер, звуки, доносящиеся из печных труб, уж никак не похожи на топот бегущих ног, — устало сказал казначей.
— А может, это где–нибудь из крана капает? — предположил декан.
Казначей смерил его хмурым взглядом. Он был именно в ванной, когда через его комнату пронеслось невидимое вопящее нечто. Это впечатление было не из тех, которые жаждешь испытать снова.
Аркканцлер кивнул декану и, проговорив: «Ну, тогда, значит, все улажено», снова задремал.
Казначей какое–то время молча смотрел на Черна, а потом снял со старика шляпу и осторожно подложил ему под голову.
— Ну? — утомленно спросил он. — У кого–нибудь есть предложения?
Библиотекарь поднял руку и сказал:
— У–ук.
— Да, молодец, умница, — рассеянно отозвался казначей. — Еще кто–нибудь выступит?
Орангутан свирепо воззрился на него. Другие волшебники покачали головами.
— Это дрожь в структуре реальности, — высказал догадку декан. — Да, именно дрожь.
— И что нам с нею делать?
— Понятия не имею. Можно, конечно, прибегнуть к старому доброму…
— О нет, — возразил казначей. — Только не это. Слишком опасно…
Его слова прервал вопль, который начался в дальнем конце комнаты, а затем, расширяясь, прокатился вдоль стола, сопровождаемый топотом бегущих ног. Волшебники, опрокидывая стулья, бросились в стороны.
Пламя свечей вытянулось в длинные тонкие язычки октаринового света и погасло.
А потом наступила тишина, та особая тишина, которая наступает после действительно неприятного шума.
— Ну, хорошо, сдаюсь, — наконец промолвил казначей. — Мы попробуем прибегнуть к Обряду АшкЭнте.
Обряд АшкЭнте — это самый серьезный ритуал из тех, что могут провести восемь волшебников. Он служит для вызова Смерти, самой осведомленной сущности во всей вселенной.
Однако волшебники прибегают к этому обряду с крайней неохотой, и это понятно, ведь те из них, кто достиг высшей ступеньки иерархии, обычно очень стары и предпочитают лишний раз не привлекать к себе внимание Смерти.
Обряд проходил в полночь в Главном зале Университета среди огромного количества благовонных пирамидок, подсвечников, рунических надписей и магических кругов. Строго говоря, все эти детали были совсем не обязательны — просто с ними приятнее. Полыхнула магия, заклинания были прочитаны, чары должным образом наложены.
Волшебники смотрели на магическую октограмму, но она по–прежнему оставалась пустой. Какое–то время спустя стоящие кружком фигуры в мантиях начали тихонько переговариваться друг с другом.
— Наверное, мы что–то сделали не так.
— У–ук.
— А если его нет дома?
— Или он занят?..
— Как думаешь, может, стоит завязывать с этим делом и идти спать?
— А КОГО, СОБСТВЕННО, ВЫ ЖДЕТЕ?
Казначей медленно повернулся к стоящей рядом фигуре. Мантию волшебника всегда можно отличить: она украшена блестками, всяческими оккультными символами, мехом и кружевами, а внутри ее обычно находится приличных размеров волшебник. Однако данная мантия была очень черной, и ее материал, казалось, был выбран за свою долговечность. То же самое можно было сказать и о владельце мантии, который выглядел так, что, напиши он книгу о похудании, она стала бы гигантским бестселлером.
Смерть разглядывал октограмму с выражением вежливого интереса на лице.
— Э–э… — проговорил казначей, — Понимаешь ли… дело в том, что… э–э… по–моему… ты должен находиться внутри…
— ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ.
Смерть с достоинством проследовал в центр октограммы и выжидающе посмотрел на казначея.
— НАДЕЮСЬ, МЫ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕМ ЗАВОДИТЬ СТАРУЮ ПЕСНЮ НАСЧЕТ «МЕРЗКОГО ВРАГА РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО»?
— Мы случайно ни от чего тебя не оторвали? Может, у тебя дела какие?.. — вежливо осведомился казначей.
— ВСЯ МОЯ РАБОТА ВАЖНА, — ответил Смерть.
— Естественно, — поддакнул казначей.
— МЕНЯ ВСЕГДА КТО–ТО ЖДЕТ.
— Э–э…Э–э..Видишь ли, омерз… господин, причина, по которой мы призвали тебя сюда… состоит в причине…
— ЭТО РИНСВИНД.
— Что?
— ПРИЧИНА, ПО КОТОРОЙ ВЫ ВЫЗВАЛИ МЕНЯ. ВОТ ВАМ ОТВЕТ: ЭТО РИНСВИНД.
— Но мы ведь еще не задали вопрос!
— И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ МОЙ ОТВЕТ — РИНСВИНД.
— Послушай, мы просто хотим знать, что именно стало причиной всей этой… О–о.
Смерть демонстративно смахнул с лезвия своей косы какую–то невидимую пылинку.
Аркканцлер приставил к уху корявую ладонь.
— Что он там говорит? И вообще, кто этот парень с палкой?
— Это Смерть, аркканцлер, — терпеливо объяснил казначей.
— Что–что?
— Это Смерть, сир. Уж его–то ты должен знать.
— Передай ему, чтобы убирался прочь! Здесь для него жатвы нет! — воскликнул старый волшебник, размахивая своим посохом.
Казначей вздохнул.
— Мы сами его вызвали, аркканцлер.
— Да? С чего бы это? Чертовски глупый поступок .
Казначей смущенно ухмыльнулся Смерти и хотел было попросить прощения: аркканцлер уже в преклонных летах и так далее, — но понял, что в данных обстоятельствах это будет совершенно напрасным.
— Мы говорим о волшебнике Ринсвинде? О том самом, у которого был… — казначей содрогнулся, — жуткий Сундук на ножках? Но он же бесследно сгинул во время той заварушки с чудесником![4]. А вообще, вся эта история вызывала у волшебников огромное смущение — так всегда бывает с людьми, которые внезапно обнаруживают, что выступали не на той стороне, то есть на той, которая проиграла. Просто удивительно, сколько членов старшего преподавательского состава утверждали теперь с пеной у рта, что в данный период они были больны, навещали свою тетушку или занимались исследованиями за закрытой дверью, громко напевая при этом, вследствие чего не имели ни малейшего представления, что происходит снаружи. Одно время поговаривали, что Ринсвинду следовало бы поставить памятник, но по причине той любопытной алхимии, которая обычно действует в подобных щекотливых вопросах, памятник очень быстро превратился в мемориальную доску, затем — в иконографию на университетской Доске Почета и, наконец, в выговор за появление на рабочем месте в неподобающей форме одежды.)
— ОН ПОПАЛ В ПОДЗЕМЕЛЬНЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ. А ТЕПЕРЬ ПЫТАЕТСЯ ВЕРНУТЬСЯ ОБРАТНО.
— И он способен на такое?
— НУ, ТУТ ПОТРЕБУЕТСЯ ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНОЕ СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ. РЕАЛЬНОСТЬ ДОЛЖНА БЫТЬ ОСЛАБЛЕНА НЕКОТОРЫМ НЕОЖИДАННЫМ СПОСОБОМ.
— Но ведь этого не произойдет? — с беспокойством уточнил казначей.
Люди, которые, согласно официальным данным, в течение двух месяцев гостили у своей тетушки, больше всего на свете боятся, что вдруг, откуда ни возьмись, объявится некий человек, который будет ошибочно считать, что это совсем не так, ведь этот человек вследствие какой–то оптической иллюзии думает, будто бы собственными глазами видел, как они совершают вещи, совершать которые они просто не могли (поскольку были у тетушки).
