Ознакомительная версия.
У них я отогревался душой. После Афгана. Сколько лет прошло, а память ничего не забывает. Столько хорошего со временем забываешь, а вот Афган стоит перед глазами. Могу поминутно рассказать о каждом дне, проведенном там. Где мы были такого-то числа, что делали, кто из ребят и офицеров был рядом. Куда нас направили, какое было задание, кто что сказал и кто что сделал, кого ранили, кто и как погиб. Кого и где мы убили. Все помню.
А вот как, благодаря мне, наша сборная выиграла кубок республики по боксу, я забыл. Мне мужики недавно рассказывали, так я слушал, будто это про кого-то другого. Ну, чисто американский боевик. Брюс Ли, блин, русский Шварценегер. Я уложил в нокаут противника на последней минуте третьего раунда, после того, как проиграл по очкам оба первых. Встреча была командная, силы примерно одинаковые. Все друг друга знали, не первый раз уже встречались, и наперед подсчитывали, кто как может выступить. После меня должно было быть еще два боя, но у ребят почти не было шансов на победу. А счет был такой, что без моей победы никуда. Ну, я и выиграл. Счастливы все были неимоверно.
К чему это я веду. Как-то мы встретились всей командой, обмыли прошлые годы, начались воспоминания, и кто-то вспомнил тот мой бой. А я гляжу на него с открытым ртом и не могу вспомнить. Ты не поверишь, решил, что ребята хотят мне приятное сделать, чтобы от Афгана отвлечь. Слушал я, слушал, и говорю: «не лепите мол мне лапшу на уши, напридумывали тоже, ну чистое кино. Я вас понимаю, вы считаете, что я после Афгана совсем дурной стал, вот и прикалываетесь». Чуть до драки не дошло. А когда пришел домой, то полез в шкаф, достал оттуда папочку свою заветную, да и нашел там грамоту. И выписка из судейского протокола там была. Мне ее сделал тренер и вручил вместе с грамотой, чтобы на память сохранил. О том, как вытянул на последней минуте и свой бой, и всю команду. Я как глянул на эту грамоту, так все и вспомнил. Хоть беги назад.
Я теперь часто вспоминаю то время. Меня ведь бокс от тюрьмы спас. Нет, не спрашивай и не говори сам. Я ведь знаю, что ты хочешь сказать. Не надо понимать все так буквально. Ты уже решил, что была у меня в жизни ситуация, в которой меня спасло только умение как следует бить морды? Вот уж не думал, что ты так примитивно жизнь понимаешь. Бить морды меня, конечно, бокс научил, и не спорю: это придало мне определенный авторитет в той среде, где я вырос. Жил-то я в рабочем квартале, а там сила и точность удара кулаком, действительно, определяли многое. Но спорт помог мне не этим.
Мы росли почти как беспризорники. Были родители, был дом, чтобы поесть и переночевать, и в школу ходили почти регулярно. Но все остальное время было наше, никому не подконтрольное. Вот и шалили. Сначала по мелочи, потом больше. У пацанов по десять копеек отбирали на сигареты. Когда выпивать начали, тут уже копейками не обойдешься, стали мужичков пьяненьких подкарауливать. Выбирали одиноких, здорово набравшихся. Он идет такой весь в себе, занят тем, чтобы домой на автопилоте добраться. А ты его легонько так толкнешь, он и валится. Нам это казалось очень забавным. Стоим, хохочем. Только он поднимется ты его опять – раз! Глядишь, он уже в другую сторону рухнул. Так их и звали – клоунами. Ходить на клоунов оказалось делом веселым, но неприбыльным. Карманы у них обычно были пустыми, если только это не был день аванса или получки.
Со временем в разряд клоунов перевели и менее пьяных, а затем и просто всех одиноких путников, добиравшихся по плохо освещенному кварталу домой от метро. Когда дело подошло к концу школы, промысел стал регулярным. Пошел слух, что в квартале пошаливают. А денег нужно было все больше, появились серьезные расходы. Хотелось и прилично одеться, и магнитофон купить. У многих появились девушки, а на них тоже нужны деньги. Родители, конечно, ничего дать не могли, – на еду да на школьную форму хватало? – и на том спасибо партии. Вот мы и решили ларьки союзпечати потрошить. Кто придумал эту глупость, что там они собирались найти – не знаю. Но только зазвенела в первом же ларьке сигнализация, да и повязали их всех.
Какое отношение ко всему этому имеет мой спорт? Самое непосредственное. После того, как я записался в секцию, у меня уже не было времени на все эти проделки. После седьмого класса я перешел в республиканскую спортивную школу и почти все время там и проводил. То занятия, то тренировки, то соревнования. Лето и каникулы – в горах, на сборах. Когда сдал на первый разряд, стали платить стипендию, так что вопрос о деньгах не стоял так остро. Ну и отошел я от них, просто времени не оставалось на эту дурь. И сели пацаны все вместе, но без меня.
Я получил звание мастера спорта, поступил в институт. У меня завелись новые знакомства, увлекла учеба. Я впервые стал изучать предметы, которые могли помочь мне в будущей работе. Многое приходилось наверстывать из пропущенного в школе. Но мне было интересно, я получал реальные знания, которые мог тут же применить на практике.
А потом был Афган. Что и как там было, рассказывать не буду. Незачем. Когда я вернулся, устроился тренером в республиканской школе – в той самой, где сам учился. Днем я работал, вечерами пил водку и спал с женщинами. Потом женился. Но все проходило как будто на автопилоте. Большая часть меня продолжала жить там, в Афгане.
Я все никак не мог вернуться с войны. Первые месяцы, если меня неожиданно будили, то я, не просыпаясь, вскакивал и мог серьезно покалечить будившего. Потом внешне все успокоилось, но боль ушла внутрь. По ночам во сне я снова возвращался туда, горел в БТРе, полз под пулями, спасал и никак не мог спасти своего раненого командира. Нашего товарища лейтенанта, которому потом присвоили Звезду Героя. Посмертно и без объявления в газетах. Тогда было так.
Все, не буду больше о войне, а то совсем отвлекся. Так вот. У Арика по субботам вечерами всегда собиралась интересная компания. Летом сидели допоздна в небольшом тенистом дворике, зимой набивались в крошечную кухню. Пили чай, говорили и спорили без конца. Кроме музыкантов там бывали и журналисты, служившие в местных газетах, и писатели, связанные по рукам и ногам тематическими планами издательства. Я думаю, что они и жили вот так: от субботы до субботы, ради того, чтобы вечером собраться у Арика и поговорить обо всем на свете. Пели песни, читали стихи. Обсуждали до хрипоты все новости. Высказываемые мнения обычно отличались от официально принятых, зато были аргументированы значительно грамотнее и более объективны. Доставалось всем, включая самых именитых. И таким образом сидели до глубокой ночи, да так, что потом приходилось возвращаться пешком, потому что метро уже было закрыто. Но все равно сидели и никак не могли наговориться. Вот так: от души, обо всем наболевшем, без помех и без оглядки. Хотя как раз оглядываться им все же следовало. Но об этом чуть позже.
Одного из гостей Арика звали Виктор. Бывал он там не часто, но знал он всех, и принимали его всегда с радостью. Высокий пузатый бородач каким-то неведомым образом умудрялся расположить к себе с первой же минуты. К собеседнику он обращался несколько книжно – «старик», что только прибавляло ему обаяния. Он был весельчак и балагур; не имея ни слуха, ни голоса, с удовольствием играл и пел под гитару, нимало не смущаясь присутствием профессиональных музыкантов, которые потихоньку фыркали над его особо «удачными» пассажами.
Работал Виктор в центральной психиатрической больнице. Эта его работа была, разумеется, предметом всеобщего внимания и поводом для всевозможных шуток. Он и сам не раз рассказывал байки и о пациентах, и об обслуживающем персонале, включая и самих врачей. О себе, однако, он говорил по другому. Он был не врач-психиатр, а профессиональный психолог. Он объяснял, что то, чем он занимается – на самом деле не психиатрия, а психоанализ. На Западе есть отдельная область науки, говорил он. Психоаналитики работают совершенно независимо от психиатрических клиник, и занимаются отнюдь не психами, а нормальными людьми, помогая им решать свои проблемы.
Виктор тоже работал не в самой больнице. Это называлось «Кабинет профилактики нервных и психических заболеваний». Последний рубеж для потенциальных клиентов больницы. Человек, попавший к Виктору, мог избежать госпитализации. Для его пациентов это был шанс привести себя в норму без применения неприятных процедур, которые практиковались в больнице. Позже я узнал, что Арик попросил его помочь мне, и он тут же согласился, потому что и сам видел, что я не совсем в порядке.
И вот однажды вечером Виктор подошел ко мне и предложил выйти во двор, покурить на свежем воздухе. Мы вышли и закурили. Как обычно, он выложил из своего неистощимого запаса очередную байку про психов, потом завел разговор о своей работе. Мы успели докурить, прежде чем он перешел к главному. Он предложил мне поговорить о том, что меня беспокоило. Я стал отнекиваться, – мол, ничего не происходит, все нормально. Он стал настаивать. Я попытался отшутиться, – мол, вечно тебе психи мерещатся, успокойся, ты же не работе, а к нормальным людям в гости пришел. Тогда он усмехнулся и сказал: «Или мы с тобой сейчас спокойно, на месте, во всем разбираемся, или я завтра присылаю к тебе на работу официальную бумагу с просьбой отправить их сотрудника товарища Еремина С. Ю. в психиатрический диспансер на обследование. Там и посмотрим, насколько ты нормальный».
Ознакомительная версия.
