– Баб, отказывайся, – тихо и серьезно проговорила Надя. – Ну, не твое это.
– Почему? – заупрямилась Серафима Павловна, раскладывая на кровати «смертное» платье. Все-таки жаль, что не придется надеть. На игре наверняка подберут более подходящий костюм, чтобы на экране хорошо смотрелось. – Думаешь, твоя бабушка старая, так уже и постоять за себя не сумеет?
Серафима Павловна попыталась улыбнуться.
– Я просто хочу, когда ты будешь умирать… – голос Нади сорвался в глухую хрипотцу, – …хочу держать тебя за руку, а не пялиться в телевизор, потому что даже проголосовать не могу, так как звонки от родственников игроков не принимаются к учету.
Серафима Павловна со стыдом вспомнила, как звонила друзьям, знакомым, ученикам; просила послать эсэмэс за Сергея, когда того взяли на шоу «Я держусь». Зрители проголосовали за другого игрока: молодого еще парня с артрозом тазобедренного сустава. Солнечные кадры, где парнишка, прикованный к коляске, играл с двумя маленькими детьми, наяривал на балалайке «Семеновну» и «Малыш, я тебя люблю», ловко перемежались видами полутемной комнаты, где заплаканная жена колола ему, бледному, покрытому холодным потом, обезболивающие. Сергей не умел ни балагурить, ни петь. Он всегда был слишком серьезным и немногословным, чтобы нравиться незнакомым людям. Знакомые голосовали, звонили, сочувствовали. И от этого было особенно стыдно.
Надюшка уверяла, что позаботится о нем, когда для Симы придет время. Казалось, и сам Сережа не хотел надолго задерживаться здесь без нее. Но как-то очень тяжело было думать, что он не доживет до своей таблетки.
И в этот момент появился Костя.
– Отказывайся, баба Сим, – повторила Надя. – Ты не сможешь. Там нужно будет…
– Просто пытаться бежать, – не уступала Сима, внутренне радуясь, что можно будет наконец оправдаться перед внучкой, перед смотрящими с небес Даней и Аллочкой, перед всеми – за то, что не сумела оставить школу. – Ты же помнишь притчу про лягушку, которая упала в молоко и била лапками…
– Ба, – оборвала Надя, – из того, в чем тебя заставят барахтаться, масла не взобьешь. Там будут люди, которым есть что терять и есть за что драться, – медленно, тщательно выбирая слова, продолжила она.
– Они просто старики, как и я… – Сима неуверенно улыбнулась. – Нам по семьдесят лет. У всех таблетка на тумбочке. Это вы, молодые, думаете, что это легко – оружие, ужасы всякие… А когда доживаешь седьмой десяток, и пару метров пробежать – уже испытание.
– Баб… – Надежда потерла едва заметный шрам над бровью, заслоняя ладонью глаза. – Ты смотрела хоть одно шоу? Ты хоть знаешь, что такое «Зажились!»?
Серафима Павловна покачала головой: то ли признаваясь в своем незнании, то ли отказываясь слушать. Наконец, потеряв терпение, Надя встала между бабушкой и кроватью, на которой лежало распластанное платье:
– Туда берут не просто стариков. Только тех, кому очень нужно еще немного пожить. Или очень хочется. Ведь кому-то на самом деле не хватает семидесяти. Хочется умереть в тепле и уюте, среди заботливых медсестер в каком-нибудь райском уголке вроде «Старой школы». И в эту «Старую школу» попадают либо очень богатые, либо очень злые… Они будут очень стараться тебя убить. И тебе нечем будет ответить, потому что ты другая… А если ты это ради нас – то отказывайся. Ни мне, ни деду такой жертвы не надо.
По бокам снизу тихо зашипело. Коридор начал медленно заполняться газом. Серафима Павловна закашлялась, сгибаясь.
– Время, Серафима Пална, время, – трещал в наушнике Дима. – Бегите.
Легко сказать. Усталое тело отказывалось служить. Боль ледяным панцирем охватила бок, парализовала руку. Оставалось лишь ковылять, сильно припадая на левую ногу.
Где-то в отдалении на трибунах взвыли зрители, приветствуя чью-то новую победу.
– Это они – герои тридцатого выпуска шоу «Зажились» – супруги Семенчуки, – разносилось над головой. – Крепкая семья – вот счастье человека и опора общества. Что такое «Дружба» по сравнению с любовью! Ур-ра победителям! Соболезнования зрителей и устроителей семье и друзьям Евгения Степаныча. Он заплатил высокую цену за свободу и лечение дочери.
Сима подняла голову. На экранах мелькнуло лежащее вниз лицом тело Февралюшина, и теперь маячили счастливые Семенчуки – белая олимпийка на плече Аркадия Игнатьича набухает красным, в руках его супруги – трофейная «Дружба» и плоскорез Фокина.
«Хорошая штука, в огороде половину инвентаря заменяет», – подумала Серафима Павловна. Голова нещадно кружилась, подсовывая странные, неуместные мысли.
– А Серафима Пал-лна Божонина проходит газовый коридор! Она на полпути к центру лабиринта! – напомнил о ней ошалевшим от восторга зрителям Костя. – Ну же! Поддержим клас-с-сную даму!
Над верхушками живых изгородей появилось изображение заполненного газом коридора. В нем – скособоченная фигура, едва ковыляющая в сторону развилки. Серафима Пална попыталась выпрямиться, собирая остатки сил, перешла на шаркающий бег. Кто-то из зрителей оценил ее усилия: захлопали, засвистели.
– Не сдаваться судьбе выучили нас! Серафима Божонина – первый класс! – принялись скандировать несколько десятков голосов.
«Ребята», – с удовольствием подумала Сима. Цепляясь за жесткие листья магонии, свернула в правый коридор. Кондиционер обдал зимним холодом, очищая воздух. Серафима прислонилась спиной к изгороди, стараясь отдышаться.
– Камера пять. – Снова незваный гость в наушнике, Костя. Обормот Дмитрий опять напутал с пультом. – Коридор 4-В. Переключайте с Божониной на Лопатина. Повторяю, Семен, переводи на слесаря, три-ноль-ноль-один. Кирилл, веди своего на Семенчуков. Дима, твоя сдает. Как биотелеметрия?
– АД 190 на 110, пульс сто тридцать, – отрапортовал Дима.
– Дай допвыдержку на коридор секунд пять, отдышаться, а потом гони. Фонтан А, через шестой А. Семен, крупный план слесаря…
– Я вас снова слышу, – восстановив дыхание, просипела Серафима Павловна, усмехнулась. – Повторяю, Божонина на линии.
– Дима, твою… – В наушнике щелкнуло.
Хорошо. Лишних пять секунд. Серафима Павловна закрыла глаза, сняла с ног туфли. Судя по звукам с экранов и трибун, камерам сейчас не до нее.
– Вот ч… – едва не выругалась она, когда во все стороны брызнули листья и клочки сетки-основы. Прорубая тонкую стенку лабиринта, прямо на нее вывалилась Екатерина Михайловна Семенчук. В ее руке еще ворчала пила. В открывшуюся в стене рану хлынул яркий свет, звук и запах ледяной воды, бьющейся в фонтане. Середина лабиринта.
Смерть – здоровая базарная старуха с бензопилой в полной руке – шагнула к Серафиме Павловне. Та лишь беспомощно выставила перед собой тонкое лезвие милосердия, другой рукой нашаривая в кармане шокер.
Разводной ключ едва не проломил толстухе череп. Покачнувшись, Екатерина Михайловна повернулась к нападавшему.
– Аркаша! – крикнула она в прореху в живой изгороди, наступая на нового противника. – Тут двое. Училка и еле…
Серафима Павловна поднялась, цепляясь за стену, и, едва грозная старуха Семенчук снова обратила к ней взор, Сима ткнула шокером в красное от напряжения лицо соперницы. Лопатин действовал почти одновременно с нею – разводной ключ наконец достиг цели. Из виска медленно заваливающейся навзничь Екатерины Михайловны брызнула темная кровь. Выскочил и влажно шлепнулся под ноги Симе искусственный глаз. На него мигом налип гравий.
– Катя! – крикнул из-за стены Семенчук.
– Серафима Пална! Держитесь! Двадцать шесть минут! – Голос Димы пробился через бьющийся в висках пульс и рев затихающей бензопилы. – Направо, там еще один выход в центр. У вас хорошие шансы зайти в тыл обоим.
Что-то крича на своем, слесарском, Лопатин рвал из рук мертвой Екатерины Михайловны бензопилу. Над головой, ловко модулируя голосом, завывал Костя. Ему вторили зрители. От этой какофонии закладывало уши.
– Туда! – Ивану Александровичу наконец удалось расцепить мертвые пальцы мадам Семенчук. – Серафима Пална, твою… вашу мать! У Семенчука оружия с трех игроков.
– Бегите, – прошептала Сима, чувствуя, как отказывает левая нога. Одышка заставила опустить голову, чтобы протолкнуть в легкие хоть немного воздуха.
– Ну уж дудки, меня Сашка сожрет, если я вас тут кину. – Лопатин подхватил Симу под руку и поволок по коридору.
– Саша Лопатин? – переспросила Серафима Павловна, запоздало понимая, отчего старый слесарь казался ей смутно знакомым. – Саша Лопатин ваш внук?
– Да, – огрызнулся слесарь. Его силы тоже были на исходе. Травма колена давала о себе знать – Лопатин тяжело припадал на правую ногу.
– Как он? – не удержалась Сима, понимая, что не время для светской беседы, так же хорошо, как то, что скоро не будет времени ни для каких бесед.
