Когда пыль улеглась, Двацветок осторожно протянул руку и похлопал волшебника по плечу. Человек-шар свернулся ещё плотнее.
— Это я, — услужливо подсказал Двацветок.
Волшебник немного развернулся.
— Что? — переспросил он.
— Я.
Ринсвинд одним движением распрямился и вскочил перед маленьким туристом на ноги, отчаянно вцепившись руками в его плечи. В широко раскрытых глазах волшебника затаилось безумие.
— Не говори это! — прошипел он. — Только не произноси вслух, и мы, может быть, выберемся отсюда!
— Выберемся? Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь?…
— Не говори это!
Двацветок попятился прочь от психа.
— Не говори!
— Не говорить что?
— Число!
— Число? — переспросил Двацветок. — Послушай, Ринсвинд…
— Да, число! Между семью и девятью. Четыре плюс четыре!
— Что, во…
Ладонь Ринсвинда прихлопнула ему рот.
— Назовешь его, и нам крышка. Лучше даже не думай о нём, ладно? Доверься мне!
— Я не понимаю! — взвыл Двацветок.
Ринсвинд слегка расслабился, хотя скрипичная струна по сравнению с ним была всё равно что миска студня.
— Пошли, — скомандовал он. — Попробуем выбраться. А я попробую тебе рассказать.
* * *
После первой Магической эпохи захоронение гримуаров на Диске начало превращаться в очень серьёзную проблему. Заклинание всегда остается заклинанием, даже если его временно заключить в пергамент и чернила. Оно обладает могуществом. Это не столь важно, пока владелец книги жив, но после его смерти свод заклинаний становится источником неконтролируемой энергии, с которой не так-то легко справиться.
Короче говоря, чародейные книги испускают магию. Были испробованы различные варианты решения проблемы. Страны, расположенные неподалеку от Края, утяжеляли книги мёртвых волшебников свинцовыми пентаграммами и швыряли за Край. Поблизости от Пупа предлагались менее удовлетворительные альтернативы. Одна из них заключалась в том, что провинившиеся фолианты сгружали в контейнеры из отрицательно заряженного октирона и сбрасывали в бездонные глубины моря[8]. Однако очень скоро магия снова начала просачиваться наружу, и в результате рыбаки стали жаловаться на стаи невидимых рыб и устриц-телепаток.
Отчасти эту проблему решило оборудование специальных центров, которые занимались магическими науками. Там имелись большие помещения из денатурированного октирона, непроницаемого для большинства форм магии, и здесь можно было хранить наиболее опасные гримуары, пока их могущество не истощалось.
Так в Незримом Университете появился Октаво, величайший из всех гримуаров, прежде принадлежавший Создателю Вселенной. Вот в него-то Ринсвинд однажды и заглянул. Он смотрел на страницу не больше секунды, после чего включились различные охранительные заклятия, однако и этого хватило, чтобы одно из заклинаний выпрыгнуло из гримуара и устроилось под крышкой его черепной коробки, словно жаба под камнем.
— А что было потом? — спросил Двацветок.
— Меня вытащили. Задали трёпку, разумеется.
— И никто не знает, что это заклинание делает?
Ринсвинд покачал головой.
— Оно исчезло со страницы, — сказал он. — Никто этого не узнает, пока я его не произнесу. Ну, или пока не умру. После моей смерти оно вроде как само произнесётся. Тогда оно либо вселенную остановит, либо течение Времени прекратит, либо ещё что-нибудь вытворит.
Двацветок потрепал его по плечу.
— Что толку предаваться мрачным мыслям? — жизнерадостно заметил он. — Давай-ка ещё раз попробуем поискать выход.
Ринсвинд покачал головой. Паника, терзавшая его, несколько отступила. Скорее всего, он уже перевалил за барьер ужаса и сейчас пребывал в том мертвецки спокойном состоянии духа, которое лежит на другой стороне. По крайней мере, язык у него перестал заплетаться.
— Нам конец, — констатировал он. — Мы бродим по храму целую ночь. Говорю тебе, это настоящая паутина. Какая разница, в какую сторону идти, если всё равно окажемся в центре?
— Во всяком случае, ты пришел за мной, и это было очень любезно с твоей стороны, — заявил Двацветок. — Кстати, как ты сюда попал? Зрелище было очень впечатляющим.
— Ну, — неловко начал волшебник, — я просто подумал: «Негоже бросать в беде старину Двацветка», и…
— Так что теперь нам нужно найти этого Бел-Шамгарота и всё ему объяснить. Может быть, он выпустит нас отсюда, — сказал Двацветок.
Ринсвинд прочистил ухо пальцем.
— Здесь очень забавное эхо, — заметил он. — Мне послышалось, ты употребил слова типа «найти» и «объяснить».
— Ну да.
Ринсвинд изумлённо уставился на озарённого адскими пурпурными отблесками туриста.
— Ты собираешься найти Бел-Шамгарота? — переспросил он.
— Да. Нам вовсе не обязательно вступать с ним в какие-то отношения.
— Ты хочешь найти Раздирателя Душ и не вступать с ним в отношения? Мы что, просто кивнем ему и спросим, как пройти к выходу? Неужели ты и в самом деле надеешься что-то объяснить Насылателю Восьмммффф, — вовремя оборвал себя Ринсвинд. — Да ты чокнутый! — закончил он. — Эй! Куда ты? Вернись!
Он бросился следом за Двацветком, но тут же со стоном затормозил.
Фиолетовый свет резанул по глазам, раскрашивая окружение в новые, неприятные краски. Это был уже не коридор, это было просторное помещение с числом стен, которое Ринсвинд не осмеливался себе представить. Отсюда лучами расходились в… 7а туннелей.
В некотором отдалении волшебник увидел невысокий алтарь с таким же количеством граней, сколько даёт два, умноженное на четыре. Однако алтарь этот, как ни странно, стоял не в центре зала. Середину палаты занимала здоровенная каменная плита, у которой было в два раза больше сторон, чем у квадрата. Очень массивная на вид плита. В странном фиолетовом свете она казалась слегка наклонённой, и один её край гордо выступал над окружающими каменными блоками.
На плите стоял Двацветок.
— Эй, Ринсвинд! Посмотри, кого я нашел!
По одному из коридоров в направлении зала неторопливо трусил Сундук.
— Замечательно, — объявил Ринсвинд. — Прекрасно. Он-то нас и выведет. Немедленно.
Двацветок торопливо копался в Сундучьих внутренностях.
— Ага, — откликнулся он. — Я только несколько картинок сделаю. Сейчас, прилажу вот эту штуковину и…
— Я сказал немедленно…
Ринсвинд замолк. В коридоре прямо напротив него стоял Хрун-Варвар, и в его похожем на окорок кулаке был зажат огромный чёрный меч.
— Ты? — неуверенно спросил герой.
— Ага. Да, — кивнул Ринсвинд. — Если я не ошибаюсь, Хрун? Давненько не виделись. Зачем пожаловал?
Хрун ткнул пальцем в Сундук.
— За ним, — сказал он.
Этот долгий диалог истощил все его силы. Наконец, голосом, в котором сочетались утверждение, притязание, угроза и ультиматум, Хрун добавил:
— Моё.
— Сундук принадлежит Двацветку, — возразил Ринсвинд. — И вот тебе мой совет. Не трогай ты этот ящик.
До него вдруг дошло, что как раз этого говорить не следовало. Хрун отпихнул Двацветка в сторону и потянулся к Сундуку…
…Который выпустил из-под себя ноги и попятился, угрожающе скалясь крышкой. В неверном свете Ринсвинду показалось, что у Сундука вдруг выросло несколько рядов огромных зубов, белых, как отбеленная древесина берёзы.
— Хрун, — быстро проговорил он, — я должен кое о чём тебя предупредить…
Хрун повернул к нему озадаченное лицо.
— Что? — спросил он.
— Насчет чисел. Если ты сложишь семь и один, три и пять или отнимешь два от десяти, ты получишь некое число. Пока ты здесь, не упоминай его, и тогда, может быть, у нас появится шанс выбраться отсюда живыми. Или мертвыми, но нормальными.
— Кто это? — поинтересовался Двацветок.
Он держал в руке клетку, выуженную из самых сокровенных глубин Сундука и набитую угрюмыми розовыми ящерицами.
— Я Хрун, — гордо возвестил Хрун. Потом он посмотрел на Ринсвинда и переспросил: — Что?
— Просто не называй это число, ладно? — повторил Ринсвинд.
Он посмотрел на меч, зажатый в кулаке Хруна. Меч был абсолютно чёрным, того оттенка чёрного, который есть не цвет, но скорее могила всех цветов. Вверх по светящемуся слабым октариновым светом клинку шла чрезвычайно витиеватая руническая надпись. Меч, должно быть, тоже увидел волшебника, потому что внезапно заговорил — голосом, похожим на скрип когтя по стеклу.
— Странно, — удивился клинок. — Почему ему нельзя произносить число восемь?
«ВОСЕМЬ, Совсем, съем», — откликнулось эхо. Глубоко под землей послышался слабый-преслабый скрежещущий звук.
А эхо, хоть и стало мягче, отказывалось затихать. Его отголоски скакали от стены к стене, снова и снова сталкиваясь между собой. В такт звуку мигал фиолетовый свет.
