— Да, это мое судно, — решительно изрек он, стремясь снова завладеть инициативой. — А вот что ты на нем делаешь, хотел бы я знать? Из дома, небось, сбежала? Будь ты мальчишкой, я бы предположил, что ты отправилась на поиски счастья.
— А разве девочки не могут искать счастья?
— По-моему, им полагается искать счастья с богатыми юношами, — ответил незнакомец, одаривая ее улыбкой на двести карат и протягивая смуглую ладонь, пальцы которой были унизаны перстнями. — Пойдем позавтракаем.
— Вообще-то мне хотелось бы воспользоваться вашим туалетом, — сказала Эск. Незнакомец разинул рот.
— Но это же баржа!
— И что с того?
— А то, что здесь имеется только река. — Он похлопал Эск по руке и добавил:
— Но ты не волнуйся, она привыкла к такому обращению.
* * *
Матушка стояла на причале, и ее башмак выбивал дробь на деревянном настиле. Невысокий человечек, чья должность примерно соответствовала начальнику Охуланского порта, испытал на себе полную силу ее взгляда и заметно поник. Впрочем, лицо матушки не выглядело так зловеще, как, к примеру, выглядят клещи для выдирания ногтей, зато ясно намекало, что клещи для выдирания ногтей — это не самая худшая перспектива, которая может ожидать человека в жизни.
— Так, говоришь, уплыли еще до рассвета? — переспросила она.
— Д-да, — отозвался человечек. — Э-э, я не знал, что им нельзя уплывать.
— А ты случаем не видел на борту одной из барж маленькую девочку?
“Тук-тук”, — угрожающе постукивал ведьмовской башмак.
— Гм-м. Нет. Мне очень жаль… — Лицо начальника порта вдруг просияло. — Но это были зуны. Если девочка с ними, значит, ей ничего не угрожает. Говорят, зунам можно верить. Они очень чтят семейную жизнь.
Матушка повернулась к Хильте, которая трепетала, как ошарашенная бабочка, и вопросительно подняла брови.
— О да, — пискнула Хильта. — У зунов хорошая репутация.
— М-м, — неопределенно отозвалась матушка и, повернувшись на каблуках, зашагала обратно к центру города.
Начальник порта обмяк, словно из его рубашки только что вытащили вешалку.
Квартирка Хильты располагалась над лавкой торговца лекарственными травами и позади дубильной мастерской. Из нее открывался великолепный вид на крыши Охулана. Хильте квартирка нравилась, поскольку обеспечивала уединение. А это уединение, как выражалась пухленькая ведьма, “очень ценят мои наиболее разборчивые клиенты, которые предпочитают совершать деликатные покупки в атмосфере спокойствия, где девиз — осмотрительность”.
Не скрывая пренебрежения, матушка Ветровоск оглядела гостиную. Здесь было чересчур много бахромы, кистей, занавесок из бус, астрологических таблиц и черных кошек. Матушка терпеть не могла черных кошек. Она принюхалась и обвиняюще спросила:
— Это что, дубильная мастерская рядом так смердит?
— Благовония, — ответила Хильта, мужественно собираясь с силами, чтобы противостоять матушкиному презрению. — Очень нравятся клиентам. Настраивают на нужный лад. Ну, сама понимаешь…
— Я, Хильта, считаю, что достойным уважения делом можно заниматься, и не прибегая к светским штучкам, — заявила матушка, усаживаясь и принимаясь за долгий непростой труд по вытаскиванию шпилек из шляпы.
— В городах все по-другому, — возразила Хильта. — Приходится идти в ногу со временем.
— И зачем это? Не знаю. Чайник на плите?
Матушка перегнулась через стол и сняла бархатную накидку с Хильтиного хрустального шара — сферы кварца величиной с ее собственную голову.
— Никогда не умела обращаться с этими треклятыми кремниевыми штуковинами, — проворчала она. — Когда я была девушкой, нам вполне хватало миски воды с капелькой чернил. Ну, посмотрим.
Она вгляделась в пляшущую сердцевину шара, пытаясь с его помощью сконцентрировать свой мозг на местопребывании Эск. Хрустальные шары и в лучшие-то времена нелегко использовать, а общение с ними, как правило, гарантирует жестокую мигрень. Матушка им не доверяла, считая, что от них попахивает волшебниками. Ей всегда казалось, что эти чертовы штуковины как нечего делать могут высосать ваше сознание, словно улитку из раковины.
— Эта зараза вся искрится, — пожаловалась она, дыша на шар и протирая его рукавом.
Хильта заглянула ей через плечо.
— Это не искры, это что-то означает, — медленно проговорила она.
— Но что?
— Я не уверена. Можно мне попробовать? Ко мне он привык.
Хильта столкнула со второго стула кошку и нагнулась, вглядываясь в стеклянные глубины.
— М-м. Пожалуйста, пожалуйста, — пробурчала матушка, — все равно у тебя…
— Погоди. Что-то проступает.
— Отсюда видны одни искры, — настаивала матушка. — Маленькие серебристые огоньки, и все летают по воздуху, словно в шариках со снегопадом. На самом деле очень симпатично.
— Да, но загляни за эти хлопья…
Матушка заглянула.
И вот что она увидела.
Точка обзора находилась очень высоко, и под матушкой расстилалась бескрайняя равнина, по которой пьяной змеей извивалась широкая река. На переднем плане плавали серебристые искорки, но они представляли собой лишь хлопья в могучей буре огней, которая закручивалась огромной ленивой спиралью, словно престарелый смерч, испытывающий сильный приступ снега, и воронкой устремлялась вниз, к подернутому дымкой пейзажу. Прищурившись, матушка с трудом различила на реке несколько точек.
Время от времени внутри медленно поворачивающейся воронки из светящихся точек проблескивало нечто вроде молнии.
Матушка моргнула и подняла глаза. Комната показалась ей очень темной.
— Странная погода, — заметила она, поскольку ничего лучшего ей в голову не пришло. Даже с закрытыми глазами она продолжала видеть сверкающие точки, пляшущие перед ее мысленным взором.
— Это не погода, — отозвалась Хильта. — И вообще, я не уверена, что люди могут это видеть, хотя шар показывает. Мне кажется, это магия, которая конденсируется из воздуха.
— В посох?
— Ага. Именно так и работает посох волшебника. Он вроде как перегоняет магию.
Матушка рискнула бросить на шар еще один взгляд и осторожно уточнила:
— В Эск.
— Да.
— Похоже, магии там полно.
— Точно.
Матушка уже не в первый раз пожалела, что не знает, как волшебники используют свою магию. Ей представилось, как Эск переполняется волшебством, как все ее ткани и поры раздуваются, после чего оно начинает просачиваться наружу — сначала медленно, проскакивая в землю дугами слабеньких пробоев, но постепенно собираясь в мощный разряд оккультной потенциальности. Волшебство может натворить массу бед.
— Проклятье, — выругалась она. — Мне никогда не нравился этот посох.
— По крайней мере, она движется в сторону Университета, — вмешалась Хильта. — Там разберутся, что делать.
— Так-то оно так. Как ты думаешь, сколько они уже прошли по реке?
— Миль двадцать или около того. Баржи плывут со скоростью пешехода. Зуны не любят спешить.
— Это хорошо.
Матушка, решительно сжав зубы, поднялась на ноги и протянула руку к своей шляпе и мешку с пожитками.
— Полагаю, я хожу быстрее, чем баржа, — заметила она. — Река здорово петляет, а я могу двигаться по прямой.
— Ты собираешься догонять ее пешком? — в ужасе вскричала Хильта. — Но там же леса и дикие звери!
— Прекрасно, мне не помешает вернуться к цивилизации. Я нужна Эск. Этот посох захватывает над ней власть. Я предупреждала, что так оно и случится, но разве меня кто-нибудь слушает?
— А что, нет? — спросила Хильта, отчаянно пытаясь сообразить, что матушка имела в виду под “возвращением к цивилизации”.
— Нет, — холодно ответила матушка.
* * *
Его звали Амшат Б'хал Зун. Он жил на барже со своими тремя женами и тремя детьми. Он был Лгуном.
Врагов его племени всегда раздражала не только честность зунов, абсолютность которой могла взбесить кого угодно, но еще и прямота этих людей. Зуны никогда не слышали об эвфемизмах и не знали бы, что с ними делать, даже если бы эти эвфемизмы у них появились — разве что зуны наверняка назвали бы их “способом вежливо наговорить человеку всяких гадостей”.
