Лавочкин гаркнул:
– Стоять на месте! Я твои штучки предвижу.
«Застращал идиота», – подумал Панцер.
– Я не застращал идиота, а оказал на него непреодолимое воздействие, – спокойно выдал солдат.
Ему самому было чертовски боязно, но блеф увлек, а тут еще и дар чтения мыслей вернулся.
От Гориллыча, кстати, исходила теплая волна любопытства. И все.
Зато Панцер сдрейфил не на шутку, схватился сухой ручонкой за голову, словно намереваясь спрятать мозги от Колиной «прослушки».
Гномы давно оставили дела и, раскрыв рты, следили за разговором.
– Страхенцверги среди вас есть? – громко спросил парень.
– Я из них, – помахал один из бородачей.
– Привет от родни. Очень гостеприимная у тебя семья. – Рядовой вернулся к троице угнетателей. – Вариантов два. Смерть и повиновение.
Коля сделал шаг к старикам и рыжему. Плешивцы сдали назад, гигант остался на месте. Солдат обратился к нему:
– Тебе я предлагаю дружбу, железный…
Россиянин хотел сказать «мастер», так как понял, что заросший мужик – специалист по металлу, но тот прервал Лавочкина:
– Ганс. Железный Ганс.
Память вытолкнула на поверхность нужную сказку. Парень аж крякнул:
– Тот самый Железный Ганс?!
– Самоличной персоной, – прогудел здоровяк, явно польщенный Колиным возгласом.
– Выбрался из грязи и стал служить Дункельонкелю, значит.
Ганс потер нос:
– Позволительно и так преподнести, не спорю. Хотя… Ладно. Мешать тебе не буду, но и помочь не в силах.
Панцер затряс головой. Коля попробовал надавить на старика:
– Ну-ка, не дергаться! Что вы тут собираете?
– Так я тебе и сказал, – проблеял Панцер. – Эта тайна умрет вместе со мной.
– Хм. Ну, похоже, вам с ней недолго осталось, – сострил Лавочкин. – Эй, Мангельштамм, что это за машина?
– Панцер, – жалобно выдавил плотный, косясь на начальника.
Глистообразный пронзил соратника яростным взглядом.
– Ясно, – резюмировал парень. – В молчанку играем. Хоть ты, Железный Ганс…
Ему не дали договорить. Коля услышал грозные вопли и обернулся. Со стороны железнодорожных путей к нему бежали вооруженные люди, причем не только его двойники, но и настоящие «человеки».
– Вы дали знак? – спросил разведчик стариков и Ганса.
Те молчали. Ответил гном-Страхенцверг:
– Нет, просто если на участке останавливаются работы больше чем на три минуты, прибегает охрана.
«Повод не важен, главное – пора убегать», – смекнул солдат. Он махнул рукой, мол, привет всем, и драпанул обратно к ящикам.
У него была неслабая фора. Нырнув в «квартал», парень после первого же ящика свернул влево, надеясь, что давешний часовой еще торчит на своем месте. В Колиной голове созрел план с переодеванием. Серая роба и меч сделают настоящего Лавочкина неотличимым от клонированного.
К счастью, гомункулус стоял на посту. Среагировав на топот рядового, он нахмурил брови и пролопотал:
– Стой, тебя не должно быть здесь.
– Как тебя зовут? – пропыхтел солдат.
– Зед зед зед ноль шестьдесят пять. – Слова вывалились из чурбана, как шары из лототрона.
– ZZZ-065?! Отличное имя для мальчика, – усмехнулся Коля. – А кто это там у тебя сзади?
Гомункулус повелся на провокацию.
Бить по голове свою копию, даже такую тупую, было трудно, но парень справился.
Задребезжал выпавший из руки меч, Лавочкин подхватил обмякшее тело. Оттащил в ближайшую нишу, образованную плотно, но неровно сдвинутыми ящиками.
Стянув робу и штаны с клона, солдат переоделся. Собственные пожитки он распихал по мешкам. Там же взял кусок веревки и связал часового.
Поблизости раздались топот и отрывистые команды. Стало быть, охрана сориентировалась и начала поиски диверсанта.
Коля выскользнул из ниши, направился к оброненному гомункулусом мечу.
– Чурбан, иди сюда! – окрикнул его хриплый мужской голос.
«Елки!» – Парень замер, нарочито неуклюже развернулся. Скомандовавший человек наверняка был офицером. Среднего роста, умеренного веса. Неприметный мужик. Основная примета – черная военная форма.
– Почему без оружия?
– Выронил.
– Как выронил?
– Разжал пальцы.
Коля вошел во вкус: воспроизводил безжизненные интонации и идиотские ответы двойника, словно в театре играл.
– Почему ты разжал пальцы? – Офицер испытывал крайнее раздражение из-за необходимости расспрашивать чурбана.
– Пытался схватить нарушителя.
Теперь мужик заинтересовался, зашагал к Лавочкину.
«Он увидит вырубленного мной клона!» – понял солдат. Он округлил глаза, показал пальцем за спину приближающегося офицера:
– Нарушитель!
Мужик пригнул голову, крутнулся на пятках.
Пусто.
– Где?! – проревел он.
– Проследовал далее, – неспешно ответил рядовой.
– Куда?
– Влево, – после мхатовской паузы выдавил Коля.
Офицер со всех ног бросился к левому проходу. Солдат нервно захихикал.
Прихватив мешки, он подбежал к мечу. Поднял.
Соваться в лабиринт, где шныряют охранники, было нельзя. Рядовой просек: надо перейти железную дорогу и скрыться в соседнем массиве ящиков.
Осторожно высунув голову, парень убедился, что путь свободен. Вдалеке топтались такие же серые Лавочкины, как и он. Ни одного черного мундира.
«Итак, Колян, топаешь, как гусь, вперед. Неспешно, по-деловому. У тебя приказ, ты его выполняешь», – дал себе установку солдат и стартовал.
Он обливался потом. Чудилось, все смотрят исключительно на него. Солдат в любой момент ждал окрика, но – обошлось.
Убедившись, что никто не заметил, парень спрятался за ящик. Сел, переводя дух.
«Ну, Штирлиц фигов, куда дальше? – задался вопросом Лавочкин. – Обшарят тамошние закоулки, наткнутся на ZZZ-065, придут сюда. Значит, либо наружу, либо…»
Глава 10. «Бутылочку не выбрасывайте», или Снятие безбилетника с поезда
– А денек-то нынче какой! – протянул прапорщик Дубовых, обозревая водопад, озеро и лес. – Жаль, Хельгуша не видит.
У драконов в долине был сущий курорт. Если, конечно, запастись средством от комаров-мутантов.
Мысленно попрощавшись с вотчиной Страхенцвергов, Палваныч взял курс на северо-восток, углубился в заросли гигантских деревьев. Прапорщик намеревался попасть в Наменлос за два дня. Пеший порядок движения значительно уступал в скорости перелету на ковре. Да и утомился Дубовых почти сразу…
– Отвык или постарел? – спросил себя путешественник.
Так и не ответив на вопрос, он сделал привал: сел под сосной. Могучие корни сосны частично вылезли из земли. Прапорщик облюбовал местечко, похожее на кресло: корни – подлокотники, ствол – спинка.
Толстенный ствол, казалось, упирался в небо. Где-то там, под небесным куполом, зеленела густая крона. Внизу – ни веточки.
– Эволюция, ядри ее в бомбу, – выразился Палваныч.
Он привалился к стволу, прикрыл глаза. Сначала Дубовых слышал лишь свое сопение, но потом, когда сбитое при ходьбе дыхание успокоилось, прапорщику почудилось, будто кто-то зовет на помощь.
Палваныч застыл, словно превратился в большое мясистое ухо. Лесные шумы мешали выловить полезный сигнал, но путник различил тихий-тихий зов:
– Выпустите меня!.. Выпустите меня отсюда!..
Минуту-другую Дубовых пытался определить, откуда доносится крик. Получалось – откуда-то из-под земли, чуть правее того места, где сидел сам Палваныч.
Слегка разрыв песчаную почву, он наткнулся на стекло. Стал осторожно раскапывать.
– Бутылка!
Прапорщик повертел бутылку в руках. Грязная, мутная. Внутри что-то бултыхалось. Палваныч с грустью вспомнил дом.
Там всегда в холодильничке стоял-потел пузыречек водки. А прапорщик принимал каждый божий день. Для положительного резуса и жизненного тонуса, как он любил выражаться. Долгое воздержание сыграло с Палванычем не одну шутку: в волшебном мире он и похмельем страдал, и без ежедневных доз впадал в хмурое состояние, и даже чуть не заболел белой горячкой… Местное пойло его совсем не радовало, но рефлексы есть рефлексы – Дубовых сорвал старую сургучную печать с горлышка и выдернул торчащую пробку.
Не успел он поднести бутылку к носу, чтобы понюхать, как из бутылки повалил горячий сизый дым. Стекло стало индеветь, а дым изящной дугой заструился к земле. Прапорщик отстранился от странной емкости подальше, вытянув руку, но не разжимая пухлых пальцев. Надежда не умирала: «Вдруг все же удастся глотнуть?»
Дымоизвержение закончилось. Клубы сгустились в своеобразный кокон на земле, потом дым необычайно быстро развеялся, и перед Палванычем предстал огромный смуглый мужик. Полуголый. С бычьими мышцами. Атлет, в общем.
Дубовых подумал, что за этого спортсмена ухватились бы баскетбольные и боксерские тренеры. А глянув на свирепую рожу с маленькой бородкой, прапорщик понял: сам бы атлет пошел в бокс. Такие любят не мячики об пол долбить, а головы.
