— Я же говорил, что она все равно заметит нас, дорогая. — раздался из темноты до жути знакомый голос. — Клархен, деточка, не ткни меня в темноте чем ни будь острым.
Очуметь! Басмиони…
— И зажги светильник. — еще один голос, куда более знакомый, был полон язвительности и желчи. — Пока на что ни будь острое не налетела я.
Фрау Хельга — офигеть и не подняться!
— Как вы вошли? — разыскивая трут и кресало поинтересовалась я, все еще ничего не соображая. — У меня же дверь на засов заперта.
Масляная плошка на прикроватной тумбочке зажглась, высветив две неверные тени у входа в мою… хм… опочивальню.
— Тоже мне, великая преграда. Чтоб кондотьер, да не вскрыл… — усмехнулся Басмиони, вступая в круг света. Увидев кинжал рядом с плошкой он одобрительно цокнул языком. — О, старые навыки сохранились, это хорошо.
— Лучше б у нее под боком лежал не кинжал, а муж, Витторио. — фрау Хельга по хозяйски расположилась на одной из лавок. — Она все ж таки женщина, а не кондотьер в юбке. Пора б уже, девочка моя, было тебе обзавестись мужем и кучей детишек.
Угу, спасибо за совет. Сама-то ты скольких родила, я все спросить не осмеливаюсь?
— Свою судьбу с ведьмой свяжет только умалишенный. — хмыкнул Басмиони.
— Ты ж связал. — ехидно парировала моя наставница.
— Я ж и говорю, только умалишенный. — добродушно улыбнулся бывший сержант.
За прошедшее время он не изменился совсем, только лысина стала еще более обширной.
Кстати, в отличие от большинства плешек, лысина сигнора Басмиони появилась весьма героически, и он ей даже гордился. При штурме замка Фальтеншлос защитники вылили на карабкающихся по лестницам кондотьеров смолу. Басмиони успел прикрыться щитом, однако часть расплавленной и полыхающей жижи угодила ему на вершину шапеля, под который он, как назло, надел только хауберг и тонкий подшлемник. В горячке боя он и не заметил, что его макушка полыхает подобно факелу, а когда шлем прогрелся в достаточной степени, стена была уже полностью освобождена от защитников, а его темя — от волос. Такое вот боевое ранение, знаете ли…
А всех уцелевших защитников Фальтеншлоса он потом лично побрил. Включая капеллана.
Дверь в комнату снова скрипнула, и на пороге появился заспанный Гансик в одном исподнем.
— Клархен, а с кем ты?.. Ух! Ты духов вызвала, да? А говорила, что не умеешь!
Судя по выражению физиомордии бывшего сержанта, Басмиони никак не мог определиться: стоять ему или падать.
— Хороший мальчик. — сдавлено прохрипел он. — Твой?
— Лысый, ты выжил из остатков ума. — подала голос фрау Хельга. — Когда б она успела родить и вырастить такого взрослого парня? Тебя как зовут, чадо?
— Духам свое имя называть нельзя. — пискнул шкода, неуверенно переводя взгляд с меня на моих посетителей.
— Ганс, это не духи. — сказала я, устало опускаясь на край своей кровати. — Это мои старые друзья. Мы вместе воевали.
Да, неплохо бы одеться. Я девушка приличная, в комнате посторонний мужчина, а на мне из одежды только ночнушка и чепец.
* * *
— Вот так вот, значит?.. — задумчиво произнесла фрау Хельга, заваривая очередную порцию трав.
Вот в чем мне с ней не сравниться никогда, так это в душистых отварах и настоях. Талант у человека к этой деятельности. Вроде бы кладу все то же самое, что и она, в тех же пропорциях… А получается жалкое подобие того вкуса и аромата, что всегда присутствует у ее зелий.
Мы сидели на кухне, все четверо, и я подробно, не упуская ни малейших подробностей, излагала своей наставнице и сержанту события последних дней. Ганс прижался к моему боку, тихонько посапывал, но, о чудо, молчал.
— Лоли надо вытаскивать. — мрачно произнес Басмиони. — Этого Анхеля-Адонаиса-Ансельма тоже. Сдается мне, это как раз тот человек, о котором Метробиус нам рассказывал.
— Какой человек? — встрепенулась я. — Вы о чем? Вы… Вы вместе с Лоли приехали? Кстати, зачем? Сами же говорили, что надо по разным уголкам Ойкумены разбегаться.
— Говорили, не спорю. — бывший сержант отхлебнул из чашки и удовлетворенно причмокнул. — Но тогда мы всего не знали. Дорогая, ты не просветишь Клариче? У тебя это лучше выйдет.
— Да, конечно. — Хельга задумчиво накрутила локон на палец. — Начну с того, что убили мы того некромага не до конца.
— Как это — не до конца? — изумилась я. — Нельзя быть чуточку беременной и немного мертвым. Вы сами мне это сколько раз говорили.
— Про беременность и сейчас скажу то же самое. А вот про слегка убитым… В общем, слушай и не перебивай, девочка моя…
* * *
Почти во всех древних языческих культах существовал бог смерти. Древние поклонялись смерти, почитали ее, приносили дары и, конечно же, изучали. Изучали не только для того, чтобы отсрочить свою, или приблизить чужую (для последнего можно и яд, в конце-концов, применить), но и для того, чтобы использовать силу самой Костлявой, как бы не выглядела она в их пантеоне.
Жрецы храмов, где божеством выступала смерть, были не менее уважаемы, чем иные их собратья, не менее богаты но куда как более таинственны. Еще бы, с явлениями природы, такими как засуха, наводнение, молнии и прочим мы сталкиваемся довольно часто и знаем, чего от них ожидать, предполагаем их последствия, а вот смерть мы встречаем всего однажды на своем пути, и что ожидает нас после этой встречи точно не знает никто.
Конечно, и теперь, и раньше, священники рассказывали своей пастве о посмертном уделе и том, что делать для того, чтоб удел сей был наиболее радужным — обычно сводилось (да и сводится) это к призывам жертвовать на храмы да соблюдать церковные установления — и им верили, потому что нужно же людям хоть во что-то верить, потому что ожидание неизвестности способно свести в могилу быстрее и вернее любого самого ужасного недуга.
Но самими жрецам одной только такой веры было мало. Да и была ли она у них, тех, кто лучше всех знал, как именно и с помощью чего вершатся храмовые «чудеса»? И смерть стали исследовать, исследовать подобно зверьку на столе прозектора, пробовать ее на вкус маленькими глотками, как делают это дегустаторы дорогих вин, докапываться до сути ее и природы, подобно тому, как землекоп пытается докопаться до водоносной жилы. Лучшие умы, величайшие философы, маги, мудрейшие жрецы, алхимики и звездочеты, ведьмы и шаманы отдавали годы на изучение смерти, и результаты не заставили себя долго ждать — даже смерть оказалась не в силах укрыть все свои тайны от пытливого человеческого разума.
Конечно же, то что удавалось вызнать, постичь, украсть у Костлявой, это были жалкие крохи, крупицы великого знания, не предназначенного по сути-то своей для смертных, но… Курочка по зернышку клюет. Знания о смерти и ее природе росли век от века. Именно тогда, в те седые времена, маги смерти разделились на, собственно, некромантов и некромагов, хотя обе эти науки оставались смежными, шли рука об руку и, порой, не могли существовать друг без друга.
Это даже не столько две различные науки оказались, сколь два пути, направления.
Некроманты повелевали мертвой плотью, поднимали или успокаивали незалежных покойников, пытались возродить умерших в их собственном теле. Однако ж, далеко не каждый хочет вернуться на Землю разлагающейся дурно пахнущей тварью, вынужденной отнимать чужие жизни ради поддержания своего существования, а если это произошло с вашей любимой свекровью… Потому некромантов не любили.
Да и не всегда в тело умершего возвращалась душа бывшего владельца тела, и если такой покойник вырывался от некромантов (а прецеденты бывали), то могла погибнуть целая страна. Говорят, что земля Атлантида, огромный цветущий остров, пришлось уничтожить именно потому, что у тамошних некромантов вырвался некий особо опасный кадавр… хотя трудно себе представить, какой силой должны были обладать маги, чтобы уничтожить целый остров размером с Сицилию и вызвать Потоп.
Некромаги же предпочли не связываться с разновидностью «предметной» магии (поскольку в некромантии предмет есть — само тело), а повелевать чистой силой, как это делают боевые маги — да и задумывалась некромагия как раздел магии боевой. Прах, тлен, распад и разложение — вот что стало основой их заклинаний. А поскольку распаду подвержено не только живое, порой некромаги, особенно обладающие чувством гармонии и вкусом, участвовали и в созидании. Например, знаменитый египетский Сфинкс был выточен из куска цельной скалы группой некромагов по распоряжению фараона. Многие храмы Анубиса, со всеми скульптурами, надписями и барельефами также были высечены ими одной лишь силой своего искусства, без единого прикосновения резца или зубила. Художникам лишь оставалось расписать храмы красками.
Но об этом ли мечтали те, кто воровал секреты у Костлявой? Конечно же нет. Мечтали они о бессмертии. Век мага долог, дольше чем у простых людей (если его, конечно, не убить), но конечен и он. Какие-то сто — сто пятьдесят лет, и сколь бы не был волшебник искусен в целительных и омолаживающих чарах, жизнь его заканчивается тем же, что и у бездомного бродяги не знающего счета и письма. Не ирония ли человеческой природы в том, что и мудрейший, и глупейший становятся в результате одним и тем же — куском разлагающегося мяса?
