В нарочито узком коридоре, это чтоб легче держать оборону, один стражник и один слуга вблизи моей двери. Оба лишь проводили меня равнодушными взглядами, в Баллимине как-то все забыли, что это я привел сюда Ротильду, а не она прибыла сама, ведя в арьергарде мужа-консорта.
Бобик ворвался следом, сытый и довольный, обычно поджарое брюхо отвисает, как у коровы, пробежался по обширной комнате и тяжело грохнулся в самом центре на ковер.
— Завтра, — сказал я ему, — завтра похудеешь, морда. Будет тебе веселая пробежка до самого Геннегау!
Он посмотрел на меня сонно и уронил голову на лапы. Если завтра в путь, то надо не просто успеть поспать, но и выспаться, говорил весь его вид.
Я снял через голову перевязь с мечом и поставил у изголовья. Все верно, завтра после коронации сразу же унесусь к морю… и начнется настоящая работа: флот, железная дорога, посмотрим, что успели придумать наши алхимики, чтобы ускорить технический прогресс, а уж социальным я обеспечу, пусть только ахают и разводят руками, удивляюсь такому сладкому падению нравов…
Бобик поднял голову и посмотрел очень внимательно и настороженно. Я повернулся в постели, со стороны двери по направлению к ложу идет молодая женщина в почти полностью прозрачном платье.
Двигается медленно и очень неторопливо, переступая ногами, как манекенщица, очень эротично, сочная и налитая чувственностью от пяток и до кончиков ушей, крупная грудь с оттопыренными дойками колышется при каждом шаге.
На середины комнаты, глядя мне прямо в глаза, с улыбкой обнажила левую грудь, нежно-белую с сильно вытянутой вперед красной выпуклостью на конце.
Голова моя моментально накалилась, в черепе суматошно носятся тысячи, миллионы мыслей, идей и даже планов, сердце начало бухать мощно, перекрывая потоки крови в мозг, он сейчас ни к чему, и направляя в более необходимые места, а я таращил на нее глаза и не двигался, стараясь понять, что делать… и делать ли.
Она грациозно остановилась у незримой черты, сочное тело покачивается, по нему пробегает сладостная волна, выставляя лакомые для жадного хватания места, а полные губы раздвинулись в удивленно-иронической улыбке.
— Ты не ждешь меня?
Сердце мое стучит все так же мощно, но моя гостья заговорила, а это дает преимущество мне, поговорить я умею, это работать не очень, и я ответил ровным голосом, надеюсь, ей не видно, как дрожат под одеялом колени:
— Как тебе сказать… Вообще-то обычно договариваются заранее.
Она в удивлении приподняла брови.
— А если сюрприз?
— Сюрпризы я подношу другим, — заявил я.
Бобик некоторое время слушал, переводя взгляд с нее на меня, потом уронил голову и начал посапывать мирно и спокойно.
— Я же чувствую, — проговорила она чувственным голосом, — как ты весь… да ты уже насыщаешься мною!
— Это не я, — заверил я. — Тело мое еще не есть я, ибо я не язычник, это они — цельные натуры. А я вот такой весь из себя амбивалентник. Да и вообще… я хоть и дурак местами, но не самый последний, потому не брошусь вот так, ага. Хватать то, что предлагают вроде бы бесплатно и с доставкой в постель, ну я ж не рыба, что даже не смотрит на крючок в червячке?
Она покачала головой.
— Не понимаю. Пусти меня к себе!
— В другой раз, — ответил я твердо.
— Какой?
— Ну, сперва выберем, — объяснил я, — удобное для обоих место и время. Понимаешь, мое мужское достоинство… настоящее мужское, бунтует против того, чтобы женщины нами руководили и сами выбирали единолично, как, когда, почему и на каких условиях. Я хоть и консорт, но я им тут наконсортю!
Она произнесла уже чуточку растерянно:
— Не понимаю… Я согрею твою постель и утолю жар в твоих чреслах. Или ты почему-то боишься меня?
В голосе ее было недоверие, что вот я, такой большой и сильный, могу чего-то бояться, и я автоматически напряг плечи и бицепсы, вырисовывая мускулатуру почетче, но взял себя, дурака, за горло и сказал высокомерно:
— Я не боюсь, просто я мудр и осторожен. И, самое главное, не стыжусь в этом признаваться.
— Но ты же мужчина!
— Еще какой, — сказал я хвастливо, почему и не похвастаться, когда уже знаю, что ничего между нами не будет, — а вот у тебя облом, правда?
— Что такое…
— Изыди, — прервал я, подумал и с великой неохотой перекрестил ее, продолжая рассматривать ее крупную колышущуюся грудь и невольно представляя, как ухватил бы и потискал, — изыди, исчадие!
Она жалобно вскрикнула, отступила. Ее тело странно изогнулось, медленно начало опадать к полу, затем оттуда выметнулась крупная неопрятная птица и с разочарованным карканьем вылетела в окно.
На полу осталось платье. Я поморщился, прислали вообще слабенькую, я таким был в самом начале, пока не научился захватывать и одежду. Не уважают меня, сволочи, обидно.
Повернулся лицом к стенке, спину сторожит Бобик, постарался заснуть и поскорее задушить слабое сожаление, что не пустил в постель, эх, как бы дал волю тому второму «я» в себе, что заложил хитроумный Змей, вдувший Еве и заделавший ей двух сыновей.
Воображение некоторое время играло, пока погружался в сон, распалялось даже, рисуя картинки, что именно и как проделывал бы в эту жаркую душную ночь, даже изумился, что давно не приходит Санегерийя, что это с нею…
Или со мной?
В окна хорошо видно, как утреннее солнце поднялось на востоке, огромное, косматое. Башни грозно и величественно озарило желтым огнем, затем пламя сползло на стены и верх широкого каменного моста, но внизу пугающая ночная чернота, где грозно рычит и грохочет камнями жутковатая темная река, изредка взблескивающая серебряными звездами то ли выпрыгнувшей рыбы, то ли взбитой пены.
Я тряхнул головой, как Бобик, когда тот сбрасывает остатки сна, сел на постели и спустил ноги на пол.
Дверь распахнулась, словно в коридоре услышали, как просыпается консорт. Величественно и степенно вошел слуга, настолько важный и весь в золоте, что просто великий полководец, усыпанный наградами.
Поклонившись, проговорил с самым невозмутимым видом:
— Ваше высочество, я это вот… уберу с вашего разрешения.
Я посмотрел на него туповато.
— Чего?
Он указал на середину пола, где ночью лежал Бобик, и теперь там только скомканное женское платье, то самое, что почти прозрачное.
— Если вы не против, — уточнил он. — Не уверен, что Ее Величество одобрит такие вот…
— Убери, — согласился я. — Уверять, что у меня никого не было, наверное, не стоит?
— Не стоит, — согласился он.
Он торопливо запихнул платье под свой камзол, я видел, что удивляется, насколько мало занимает места, но, понятно, отнес к тому, что дама явилась ко мне полуголая, все мы такие, верим худшему. Впрочем, поверил бы я, что вот к кому-то явилась вот такая, истекающая сладким чувственным соком лакомая пышечка, а тот отказался?
Он окинул покои беглым, но цепким взглядом, однако больше забыть у меня нечего, ношение трусиков и бюстгалтеров все никак не введу в употребление, все некогда, я же весь из себя отец народа и вечно у карты мира.
— Ваше высочество…
Он удалился, все такой же невозмутимый, но в глазах мелькнуло нечто такое, все-таки даже слуги состоят, кто бы подумал, из самцов и самок, и я подумал невольно, что, может, и не стоит признаваться в непорочности, а то будут думать разное, в том числе и обидное.
А вообще-то нужно самому выбирать бабс и ни в коем случае не подпускать к себе слишком инициативных. Среди них могут быть как суккубы, так и простые убийцы, не говоря уже об оборотнях, нечисти, нежити и прочих перевертнях, умеющих прикидываться людьми, а вообще-то все это больше всего обожает прикидываться женщинами.
Может быть, потому, что особенно и прикидываться не надо?
Дверь распахнулась снова, двое ярко одетых мастеровых из цеха пошива платья, судя по их платкам на шее, вошли и, склонившись, держат створки, пропуская… нет, не королеву, вошел толстый человек с алым платком главного портного, а за ним, боже правый, церемониймейстер, что сразу же гаркнул:
— Парадный костюм принца-консорта!
Из коридора прозвучали фанфары. В покои начали вносить какую-то безумно яркую и всю в золоте хрень со множеством висюлек из рубинов, сапфиров и даже изумрудов, даже я чувствую, что либо со вкусом у кого-то не в ладах, либо костюм готовил дальтоник.
— Сапоги принца-консорта!
Снова фанфары, пышно одетые портные, подмастерья и помощники главного сапожника, а то и генерального, внесли сапоги, каждый на отдельном подносе из золота.
— Шляпу принца-консорта!
Под торжественный рев труб внесли шляпу, похожую больше на папскую тиару, но пошире, с золотым гребнем на самом верху, где еще и целый сноп разноцветных перьев, огромных и роскошных.
