Он остановился и некоторое время в задумчивости молчал. Иван, пытаясь попасть ему в тон, пропел тихонько:
Отпусти ж ты нас с Богом, по совести,
Не марай своих рук ограблением...
Садко встрепенулся, пелена туманная с глаз его спала, и он ответил без аккомпанемента:
— Быстрый ты больно. Это я так, для красного словца. Душа у меня поэтическая. А ты этим воспользоваться решил. И не стыдно тебе? — он укоризненно покачал головой. — Эх, чего говорить-то. Все люди одинаковые. Ладно, хватит уж нам лясы точить.
И он вернулся к Смолянину:
— Может хоть колечко у тебя хоть какое есть? Перстенек золотой, самоцветный...
— Не могу я кольца носить, — ответил застенчиво Смолянин, и растопырил перепончатые пальцы.
— Что это у тебя? — спросил Садко с дрожью в голосе.
— Так плавать удобнее, — ответил Смолянин.
— Что ж ты, брат, сразу не сказал, что свой — водяной. Я б и думать не стал, отвязывать ли... Вы простите мне жадность непомерную! — обратился он к остальным. — Не со зла я это, не из корысти. У царя морского, окаянного, характер мой уж больно испортился.
Вытирая слезы раскаяния принялся он снимать с потерпевших путы, приговаривая:
— Коль простить меня не пожелаете, отрубите постылую голову.
Столь резкая в нем перемена показалась Ивану подозрительной. Но тут припомнилось ему, как давеча сошелся он с Емелей на том лишь основании, что тот, как и сам он, левшой оказался. И решил Иван подозрения отбросить.
Богатыри, переводчик и кавказец, принялись разминать затекшие руки и ноги. Садко, потупившись, уселся на ворох лиан.
— Что с ним делать, казнить, али миловать? — указал на него Илья, обращаясь к спутникам.
— Не пристало спасителя наказывать, — ответил за всех Алеша Попович, находя в кучке сложенных Садко трофеев свой меч и вкладывая его в ножны. — Да сдается мне, и сам он раскаялся.
На том и порешили.
Причалив к острову Буяну, наши герои сняли с мачты скатерть-самобранку и подкрепившись принялись готовиться в дорогу.
— А пойдем с нами, Садко-богатый гость, — предложил Иван. — Зла на тебя мы не держим. Кто старое помянет, тому глаз вон. А мужик ты неплохой, видать.
— Эх, ребята, — ответил тот. — И рад бы я к богатырским подвигам отправиться, так ведь жить без воды не могу уже. Словно не человек, а амфибия...
Что ж делать. Попрощались они трогательно. Особенно долго жал Садко так поразившую его перепончатую руку Смолянина. Присели на дорожку, да и в путь отправились.
Глава пятая, в которой молодой боян поет загадочную былину, а Илья наступает на горло собственным чувствам, за что те жестоко мстят
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Шли-шли богатыри по острову Буяну, да и проголодались.
— А не пожевать ли нам бананчиков? — весело предложил Иван.
— А пожевать! — дружно откликнулись Илья с Аленой. Мнение мудреца с толмачом спрашивать не стали. Хоть и проявил Кубатай нечаянный героизм, а Смолянин неуместный оптимизм, но все же до богатырей они еще не доросли.
Раскинули богатыри скатерочку, постучали по ней требовательно, И появились яства. Бананы, ананасы, киви, авокадо, огурцы соленые, сала шмат, да медовухи жбан.
Только собрались богатыри голод утолить, как из-за пригорка путник вышел. Насторожился Илья, Алеша за меч взялся, Кубатай сабелькой начал помахивать... Да вдруг Иван-дурак в путника вгляделся, и радостно сообщил:
— Богатыри! То свой, я его на сходке боянской видел! Это боян Воха, что на гишпанском инструменте играет! Воха, иди сюда!
Молодой боян подошел к ним. Гишпанским инструмент висел у него на груди, а за спиной была объемистая торба.
— Откуда ты здесь, Воха?! — приветствовал его Иван. — На острове Буяне, вблизи царства Кащеева?
Боян слегка смутился, но ответил с достоинством:
— Какой же остров Буян, коль не идет по нему боян... А иду я из царства Кащеева. Ходил я к кикиморам да лешим, носил им из Киева сало да медовые пряники. Они мне за то грибков сушеных да огоньков болотных отсыпали. Продам я их на базаре Киевском с выгодой, буду сидеть на лавочке, да былины сочинять.
— С нечистью торгуешь?! — возмутился Кубатай. — Мы, бояны, должны быть выше этого!
— Что ж делать, кушать-то хочется, — вежливо ответил Воха, поглядывая на скатерть-самобранку.
— Садись, отведай нашего угощения! — гостеприимно предложил Иван.
— Не откажусь, — согласился боян. — От самобранки не убудет, а мне накладных расходов меньше.
Достав из-за голенища деревянную ложку он принялся черпать медовуху, закусывая то огурчиком соленым, то бананом сладеньким. Илья хмуро уставился на бояна, и вполголоса сказал:
— Молодой да прыткий. Салабоны дедов ровняют!
— Оставь, Илья, — урезонил его Иван. — Он нам былинок споет свежих!
— Это хорошо, это я люблю, — успокоился Илья, и друзья принялись уплетать кушанье.
Когда самобранка опустела, Илья икнул и важно спросил:
— Ну что, боян, потешишь стариков-защитничков песенкой?
— А че не потешить? — откликнулся насытившийся боян. — Про че спеть вам? Про Соловья-разбойника?
— Нет! — глухо прорычал Илья.
— Может про тварь морскую, медузой называемую, или про корабль пиратский, что к берегу пристать не может?
Илья побагровел.
— Что, боян, и песен у тебя нет нормальных?
— Сымпровизируем, — сообразив, что дело пахнет рукопашной, заявил Воха. — Слушайте.
Подергал он струны гитарные, посмотрел вдаль мечтательно, да и запел:
Василиса, Василиса, заварила ты дела,
Самоцветные сережки вдруг Кащею отдала!
А когда тебя прижало, стал Владимир ревновать,
То пришлось тебе, Премудрой, дурака себе искать!
Богатыри онемели. Алеша помотал головой и прошептал:
— Он же тайны государственные разглашает! Откуда узнал?
А боян пел дальше:
Вот собрались в путь-дорогу, на кровавый лютый бой
Илья Муромец, Алеша, и Добрынюшка седой...
— Не седой он! — заступился за друга Илья.
— Для рифмы, — не прерывая музыки сообщил боян. И продолжил:
С ними наш герой любимой, наш заслуженный дурак,
Называть имен не будем, ясно, что Иван, и так.
А еще два странных типа из заморских дальних стран,
Смолянин, толмач известный, и крутой мудрец...
— Имен не надо! — крикнул Кубатай, выхватывая саблю. Воха втянул голову в плечи и робко допел:
— Пам-пам...
— Так-то лучше, — отстояв свое инкогнито заявил Кубатай, садясь на место. — Мог бы, между прочим, «боян» спеть — и в рифму было бы, и по сути верно. Эх, учить вас, молодых, еще, не переучить...
Оправившийся Воха продолжал:
Много было приключений у героев на пути,
И не все из приключений удалось им обойти.
Вот, к примеру, чудо-юдо, что Кащей на них наслал.
Где он только эту харю семимордую сыскал?
Не брала урода сабля, не помог и кладенец,
Но по счастью чудо-юдо в разговор втянул мудрец.
Накидал вопросов кучу, перессорил семь голов,
Вот и стало одним гадом лучше в меньшем из миров!
— Че-че?! — оторопел Илья, а Кубатай грозно сдвинул брови. Воха торопливо запел заново:
— Вот и стало одним гадом меньше в лучшем из миров!
— Пойдет, — вынес вердикт Кубатай, и мир был восстановлен.
А потом пришли к речушке, что Смородиной зовут,
Быстро плот соорудили и сидят, погоды ждут.
Вот подул попутный ветер, вдаль отправился их плот,
А русалки той порою затевали хоровод.
Стали петь они зазывно, призывать богатырей,
Чтобы...
— Не надо! — хлопнул кулаком по скатерти Илья. — Не пей про Добрыню! И так на сердце горестно!
Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам,
Пам-пам-пам-пам, пам-пам-пам,
— забормотал Воха. И вдруг, изменившимся голосом, заорал:
Будь попрочнее старый таз,
Длиннее был бы мой рассказ!
— Какой таз? — поразился Иван. Смущенный Воха признался:
— Да нет, это что-то другое. Я это в былину про пиратов вставлю... Слушайте дальше...
— Дальше? — в один голос изумились богатыри. Но бояна уже несло:
Встретили в пути бояна, с ним уселись пировать,
Пару песенок послушать, удовольствие поймать.
Но не в кайф пошли былинки, неугоден стал певец,
Был он прочь с позором изгнан. Но и это не конец.
Дальше встретили девицу, ту, что силой, аки слон
Ту, что поп Гапон коварный увести хотел в полон.
Не поверили слезинкам на девических щеках,
Пару прутьев из бамбука обломали впопыхах.
Больно высекли красотку... Сердце, плачь! А горло — пой!
Больно высекли... Илюша с той поры ушел в запой.
Дальше в лес пришли дремучий, тут Алеша учудил,
Богатырь, а как ребенок, то, чего не надо, пил.
А потом судьба коварно пошутила средь болот...
И лишь трое из шестерки свой закончили поход.
Но на подступах к Кащею приключилось черте-че!
Не рискну я рассказать вам, что случилось с толмачом.
И мудрец сменил обличье, стал пушистым и с хвостом,
Впрочем, песня об Иване, мудрецы здесь не причем.
Наш Иван с Кащеем бился, много сил потратил зря,
И решил, что фрукт любимый подкрепит богатыря...
Зря Иван жевал бананы, не в бананах, видно, суть.
Фрукт сей не залечит раны, не поможет отдохнуть.
Кожура — другое дело, кожура — всему венец.
Шкурку от банана смело примени — врагу конец!
Наступила тишина. Нарушил ее Илья Муромец, привстав с места и тихо, но грозно сказав:
