Если бы не вспыхивающие при нашем приближении указатели, можно было подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.
Указатели приводят нас к большому одноэтажному зданию, обнесенному высоким забором.
Небольшая калитка в заборе заперта. Я нажимаю кнопку звонка, и через несколько минут появляется худой, высокий человек, облаченный в синий халат. Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.
— Ну что ж, заходите!
Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.
— В кабинеты заходить нельзя, — говорит наш проводник.
— Мы имеем разрешение.
— Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.
— Но тут же ясно написано в пропуске, — настаиваю я.
— Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.
Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.
— А они тут зачем? — спрашивает Тони, указывая на клетки.
— Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.
— Ну их к черту! — говорит Тони. — Поедем домой, Свен.
— Когда у них обед? — спрашиваю я.
— А вот сейчас буду звонить,
Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.
Я почему-то испытываю невольное волнение.
Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.
Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками, плюют сквозь прутья.
Гориллы идут медленным шагом, высокомерные, в ярких халатах, слегка раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.
Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая обезьянка с детенышем на руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать взгляда от приближающейся процессии.
Шум становится невыносимым.
Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.
Гориллы проходят мимо, не удостаивая нас даже поворотом головы, и скрываются в маленьком домике расположенном в конце двора.
— Все! — говорит сторож. — Через час они пойдут обратно; если хотите, можете подождать.
Я подхожу к одной из клеток.
В глазах маленькой мартышки — тоска и немой вопрос, на который я не могу ответить сам.
— Бедная девочка! — говорю я. — Тебе тоже не хочется быть хуже своих сородичей.
Она доверчиво протягивает мне лапку. Я наклоняюсь и целую тонкие изящные пальчики.
Тони трогает меня за рукав.
— Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже… здравому смыслу.
Назад мы идем уставшие и злые. Тони что-то насвистывает сквозь зубы. Это меня раздражает.
У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю,
— Снимите шляпу, Свен, — высокопарно произносит Тони. — Сегодня мы присутствуем при величайшем эксперименте, кладущем начало расширенному воспроизводству лопоухих.
Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.
— Вы идеалист, Свен, — говорит Тони, вытирая ладонью кровь с губы. — Неисправимый идеалист. И ударить-то по-настоящему не умеете. Бить нужно насмерть. Писатель!
Я приближаюсь к ним, сжав кулаки и проклиная себя за то, что у меня никогда не хватит духа поднять руку на женщину. Тони идет сзади, я слышу его дыхание у себя за спиной.
Первой нас замечает Лилли. У нее пьяные, счастливые глаза.
— Поздравьте нас, мальчики, — говорит она. — Все получается просто великолепно! И гороскоп изумительный!
Мы молчим.
Лой берет ее под руку, Лилли оборачивается к Тони:
— Я вернусь через десять дней. Пожалуйста, не напивайся до бесчувствия.
Мы оба глядим им вслед. Когда они доходят до поворота, Тони говорит:
— Поедем ко мне. У меня есть спирт, полная бутылка спирта.
***
Проходит всего три дня, но мне кажется, что мы постарели за это время на десяток лет.
Я улетаю. Тони меня провожает.
— Вот письмо к Торну, — говорит он, протягивая мне конверт. — Думаю, что Торн не откажется вас взять. Ему вечно не хватает людей. Ведь археология не входит в список официально признанных наук. Приходится рыть лопатами.
— Спасибо, Тони! — говорю я. — По правде сказать, мне совершенно наплевать, чем они там роют. Меня интересует совсем другое.
— Чепуха все это, — говорит Тони. — Двадцатый век. Не понимаю, что может вас интересовать там.
— Не знаю. Мне хочется вернуться в прошлое. Понять, где и когда была допущена роковая ошибка. Может быть, я напишу исторический роман.
— Не напишете, — усмехается он, — ведь сами знаете, что не напишете.
Я смотрю на часы. Пора!
— Прощайте, Тони!
— Подождите, Свен! — Он обнимает меня и неловко чмокает в щеку.
Я поднимаюсь по трапу. Тони смотрит на меня снизу вверх.
— Скорее возвращайтесь, Свен!
— Я вернусь! — кричу я, но шум мотора заглушает мои слова. — Вернусь месяцев через шесть!
Ошибаюсь я ровно на год…
***
Стоит мне снова переступить порог моего дома, как у меня появляется такое ощущение, будто этих полутора лет просто не существовало. В мире все идет по-старому.
Первым делом я звоню Тони.
— Здравствуйте, Свен! — говорит он. — Очень рад, что вы уже в городе.
— Не могу сказать того же о себе, — отвечаю я. — Ну, как вы живете?
Тони мнется.
— Послушайте, Свен, — говорит он после небольшой паузы, — вы сейчас где?
— Дома.
— Можно, я к вам приеду?
— Ну, конечно, Тони!
Через десять минут раздается звонок в дверь.
— А вы молодцом, Свен, — говорит он, усаживаясь в кресло. — Вас просто не узнать!
— Похудел на десять килограммов, — хвастаю я.
— Ну что ж, могу только позавидовать. Как там Торн?
— Молодчина Торн! И ребята у него отличные!
— Будете писать?
— Вероятно. Нужно еще о многом подумать.
— Так…
Мне хочется разузнать о Лилли, но вместо этого я задаю дурацкий вопрос:
— Как ваши тараканы?
Лицо Тони расплывается в улыбке.
— У меня теперь их целая конюшня. Некоторые экземпляры просто великолепны!
Почему-то мы оба чувствуем себя очень неловко.
— Жаль, что у меня нечего выпить, — говорю я, — но в экспедиции…
— Я не пью, — перебивает Тони, — бросил.
— Вот не ожидал! Вы что, больны?
— Видите ли, Свен, — говорит он, глядя в пол, — за ваше отсутствие произошло много событий… У Лилли ребенок.
— Ну что ж, — говорю я, — она этого хотела. Надеюсь, теперь ее честолюбие удовлетворено?
Он хмурится:
— Не знаю, как вам лучше объяснить. Вы помните, был гороскоп.
— Еще бы!
— Так вот… по гороскопу все получалось очень здорово. Должен был родиться мальчик с какими-то необыкновенными способностями.
— Ну?
— Родилась девочка… идиотка… кроме того… с… физическим уродством.
У меня такое чувство, будто мне на голову обрушился потолок.
— Боже! — растерянно шепчу я. — Несчастная Ли! Что же теперь будет?! Как все это могло произойти?!
Тони пожимает плечами:
— Понятия не имею. Может быть, вообще генетические гороскопы сплошная чушь, а может, дело в стимуляторах. Они ведь там, в Центре, жрут всякие стимуляторы мозговой деятельности лошадиными дозами.
Я все еще не могу прийти в себя:
— А что же Ли? Представляю себе, каково это ей!
— Вы ведь знаете, Лилли не терпит, когда ее жалеют. Она очень нежная мать.
— А Лой? Он у вас бывает?
— Редко. Работает как одержимый. У него там что-то не ладится, и он совершенно обезумел, сутками не ложится спать.
— Скажите, Тони, — спрашиваю я, — как вы думаете, можно мне повидать Лилли?
— Можно, — отвечает он, — я за этим и приехал, только мне хотелось раньше обо всем вас предупредить.
***
— Здравствуй, Свен! — говорит Лилли. — Вот ты и вернулся.
Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
— Да, — говорю я, — вернулся.
— Как ты съездил?
— Хорошо.
— Будешь что-нибудь писать?
— Вероятно, буду.
Молчание.
— Может быть, вспомним старое, сыграем? — говорит Тони. — Смотрите, какие красавцы! Все как на подбор!
— Спасибо, — отвечаю я, — что-то не хочется. В следующий раз.
— Убери своих тараканов, — говорит Ли, — видеть их не могу!
Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо.
Из соседней комнаты доносятся какие-то мяукающие звуки. Лиллн вскакивает. Я тоже делаю невольное движение. Она оборачивается в мою сторону. В ее глазах бешенство и ненависть.
— Сиди, подлец! — кричит она мне.
Я снова сажусь.
Ее гнев быстро гаснет.
— Ладно, — говорит она, — все равно, пойдем!
— Может, не стоит, Ли? — тихо спрашиваю я.
— Согрей молоко, — обращается она к Тони. — Идем, Свен.
В кроватке — крохотное, сморщенное личико. Широко открытые глаза подернуты мутной голубоватой пленкой.
— Смотри! — Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
— Ну вот, — говорит Лилли, — теперь ты все знаешь.
Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
