— А на хера? — удивился тот. — Пусть орет.
Однако сэр Роберт был прав, а сэр Персиваль — неправ. Ибо чернокнижник начал орать, и орал он совсем не то, что ожидал услышать сэр Персиваль.
— Господи! — заорал Мелвин. — Видишь ты, что чист я перед тобой, и нет на моих руках крови, и на душе моей нет пятна! Предаю свою душу в руки твои, и проклинаю богомерзкого безродного колдуна Роберта и другого богомерзкого безродного колдуна Бенедикта! Да не будет им успеха ни в каком деле и да захавает адский Сатана их зловонные души! А тебя, господи Иисусе, не прошу ни о чем, ибо чист я перед тобой и не нуждаюсь ни в каком особом милосердии!
— Чего он не разгорается? — бормотал сэр Персиваль себе под нос. — Палача сожгу на хуй самого… Господи, ниспошли ветер, чего тебе стоит…
Подул ветерок.
— А-а-а!!! — завопил казнимый Мелвин.
— Чего сразу не взмолился, долбоеб? — сурово вопросил сэра Персиваля сэр Роберт.
Сэр Персиваль хотел было ответить: «А сам-то чего не взмолился, ваше высочество?», но постеснялся и промолчал.
И в этот момент случилось чудо. Никто не понял, как именно это произошло, но только что поганый чернокнижник корчился в очистительном пламени, и вдруг — раз! цепи обвисли, и нет у столба никого, а вокруг разлетается какая-то мелкая летающая херня. Что это была за херня — никто толком не разглядел. То ли голуби, то ли летучие мыши, то ли феи, а одна бабка из Фэрпорта клялась, что видела среди этих существ трех миниатюрных ангелов. А в следующую секунду Роберт понял, что с алхимическими предосторожностями он сильно переборщил.
Красное пламя в мгновение ока стало ослепительно-белым, вспухло грибовидным пузырем и с адским грохотом разлетелось во все стороны. А когда блеск затух, а гром утих, стало видно, что никаких летающих существ вокруг костра больше нет, а трое зрителей из первого ряда катаются по земле, безуспешно пытаясь сбить эллинский с одежды огонь. А костер больше не горит, ибо задуло пламя колдовским ветром.
— Пиздец, — сказал отец Бенедикт.
Сэр Роберт Локлир повернул голову, и отцу Бенедикту захотелось вскочить и поклониться. Ибо взгляд сэра Роберта был грозен.
— Я вас не понял, святой отец, — отчеканил Роберт.
— Простите, ваше высочество, вырвалось, — пробормотал отец Бенедикт и почтительно склонил голову.
— Однако святой отец прав, — заметил Реджи Хеллкэт. — Вы же сами видели, ваше высочество…
— Заткнись, — сказал ему сэр Роберт.
Реджи заткнулся.
Сэр Роберт оглядел их суровым взглядом и произнес, негромко, но очень весомо:
— Никакого пиздеца не было. Господь покарал чернокнижника священным пламенем и сжег дотла. Это понятно?
— Народ станет болтать… — тихо сказал Перси.
— Народ глуп, — заявил Роберт. — А мы с вами — нет. И потому правда на нашей стороне. И я настаиваю, чтобы вы, отец Бенедикт, разъяснили народу правду в ближайшей проповеди.
— Конечно, ваше высочество, — склонил голову святой отец.
После этого сэр Роберт поднялся с трона и покинул ложу, никому ничего не сказав и ни на кого не глядя. На лице у него лежала печать великой заботы.
— Сдается мне, его высочеству это колдовство знакомо, — заметил Реджи.
— Нам с тобой оно тоже знакомо, — сказал Перси. — Помнишь, как чернокнижника вязали?
— Я говорю про другое колдовство, — сказал Реджи. — Про то, которое огонь разбрызгало.
Отец Бенедикт вдруг хмыкнул, как будто ему пришло в голову нечто неожиданное. Высокородные бароны уставились на него выжидательно, но тот покачал головой и ничего не сказал. А затем встал и пошел прочь.
— Сдается мне, отцу Бенедикту это колдовство тоже знакомо, — сказал Реджи.
Перси хмыкнул, но не так, как отец Бенедикт, а так, как хмыкают, когда кто-то говорит глупость. И тоже пошел прочь.
Сэр Реджинальд и леди Изабелла остались вдвоем. Реджи куртуазно поклонился и сказал:
— Прошу ваше высочество простить моим товарищам их невольную неучтивость. Сия неучтивость обусловлена исключительно нервным потрясением, но отнюдь не недостаточной воспитанностью. Позвольте предложить вам руку.
— Ну ни хуя себе захуярило, — сказала леди Изабелла и оперлась на протянутую руку.
Это были первые слова, которые она произнесла с самого начала казни.
— Позвольте, я отведу ваше высочество на кухню, — предложил Реджи. — Вам следует выпить немного вина для успокоения нервов.
— О да, — лаконично ответила Изабелла.
И они пошли успокаивать ее нервы.
5
Будучи профессиональным военным, сэр Реджинальд, сразу понял, что в костре полыхнул эллинский огонь. А будучи неглупым человеком, часом позднее он догадался, кто, зачем и по чьему приказу засунул в костер кувшин с эллинским огнем. А еще через час Реджи разумно предположил, что эллинский огонь отнюдь не является единственным алхимическим зельем, ведомым его высочеству, и как только Реджи это понял, природа странного взрыва стала для него совершенно ясна. А сэру Персивалю природа взрыва была ясна с самого начала.
Отец Бенедикт знал об эллинском огне ровно столько, сколько знает о нем любой образованный человек духовного сословия, то есть ничего не знал. Зато он знал, что такое скорчер (хотя и не ведал, что эта штука называется именно так).
Многие обращали внимание, что отец Бенедикт все время ходит с одним и тем же посохом и никогда с ним не расстается, даже ночью ставит в изголовье кровати. Монахи Локлирского аббатства шутили, что отец Бенедикт ходит с этим посохом даже в баню. Это не было правдой, потому что когда отец Бенедикт шел мыться, он всегда оставлял посох в предбаннике.
Многие полагали, что посох отца Бенедикта чудотворен, но конкретный механизм чудотворения был известен только ему самому. Этот механизм был очень прост: направляешь набалдашник на цель, суешь палец в дырку от сучка, и в следующее мгновение из посоха вырывается неведомая субстанция, воспламеняющая и разрывающая все на свете, за исключением хладного железа. Хладное железо просто раскаляется докрасна.
Когда отец Бенедикт произнес слово «пиздец», все подумали, что он говорит о летучих существах, на которых распалось тело проклятого чернокнижника за мгновение до неминуемой смерти. Но на самом деле святой отец этих существ даже не разглядел, он их принял за расплывчатых стеклистых червячков, которых время от времени видел из-за глазной болезни, пока не получившей названия в этой вселенной. «Пиздец» он сказал потому, что подумал, что кто-то разметал костер чернокнижника артефактом, подобным тому, что он некогда отобрал у побежденного дьявола и встроил в свой посох. Другими словами, где-то в окрестностях замка бродит непобежденный дьявол, а это уже реальный пиздец, потому что дьявола, имеющего такой артефакт, можно победить только сдуру, а дважды такие чудеса в одной жизни не случаются. При этом сэр Роберт прекрасно знает про «колдовство, которое разбрызгало огонь», но поделился этим знанием только с двумя самыми приближенными вассалами. Почему он держит это знание в тайне? Не вошел ли он в сношения с нечистой силой? На болоте он, правда, молился господу нашему Иисусу, но это само по себе ни о чем не говорит, чернокнижник Мелвин тоже делал вид, что молится. Очень трудно отличить искреннюю молитву от нечестивой имитации. Если не знать заранее, что есть что — практически невозможно отличить.
— Господи! — воскликнул Бенедикт. — Умоляю тебя, просвети, наставь и укрепи неразумное чадо свое! Не оставь в беде недостойного раба своего! Наступает нечистая сила на детей твоих, одолевают бесы и демоны! Душа его высочества в страшной опасности! Помоги, господи, не оставь, умоляю!
Долго и истово молился Бенедикт, и на исходе второго часа пришла к нему в голову дельная мысль.
— Благодарю тебя, господи, за отеческое наставление! — сказал Бенедикт.
Отбил двенадцать земных поклонов и пошел выполнять божью волю. Разыскал сэра Реджинальда и обратился к нему сурово:
— Исповедуйся, сын мой, не держи греха в душе.
— Дык я регулярно, — ответил ему сэр Реджинальд.
Тогда отец Бенедикт насупил брови и изрек:
— Немедленно.
— Хуясе у вас агентура, святой отец, — сказал сэр Реджинальд.
— Не агентура, а божье откровение, — поправил его отец Бенедикт.
— Хуясе, — повторил сэр Реджинальд.
И стал исповедоваться. Бенедикт узнал, что вчера, когда все перепились, господин барон спиздил из замковой сокровищницы три больших алмаза, ранее принадлежавших поганому чернокнижнику Мелвину. Очень хорошие алмазы, большие, красивые, хотя один треснут. Вот только продать их трудно — очень уж приметные. Но по осени будет ярмарка, приедут норвежские пираты…
— Достаточно об этом, — прервал отец Бенедикт исповедь грешника. — Положь драгоценности где взял, а в субботу доставишь в монастырь не одну подводу, как обычно, но две. Такова твоя епитимья. Продолжай каяться, чадо. Как еще попутала тебя нечистая сила?
