Ознакомительная версия.
«Кстати о природе, я вдруг заметил, что ты…»
— Пустыня, одно слово, — продолжал Гаспод. «Ты — разговариваешь».
— Удивляешься, небось? — осведомился Гаспод, вновь вцепившись в Виктора своим пронзительным взглядом. — Гадаешь про себя, как это так случилось, что собака вдруг заговорила?
— Даже и не думал ни о чем таком, — заявил Виктор.
— Вот и я не думал, — сказал Гаспод. — Но недельки две назад пришлось. В жизни ни единого клятого словечка не произнес. Работал на одного типа там, в большом городе. Фокусы и всякое такое. Мяч держал на носу. Разгуливал на задних лапах. Прыгал через обруч. В конце обходил всех со шляпой в зубах. Ну, знаешь — выступал. А тут недавно женщина какая-то потрепала меня по башке и говорит: «Ой, — говорит, — какая собачка славная. Смотрит так, как будто каждое наше слово понимает». Ну а я и думаю: «Хо-хо, дамочка, больно надо мне то, что вы несете, слушать». И вдруг слышу эти самые слова из собственной клятой пасти. Я, конечно, шляпу в зубы и ноги оттуда, пока они глазами хлопали.
— Почему? — удивился Виктор. Пес закатил глаза.
— А как по-твоему? Представляешь, что за жизнь у говорящей собаки? И угораздило меня пасть открыть…
— А зачем ты тогда со мной заговорил? — удивился Виктор.
Гаспод бросил на него хитрый взгляд.
— А вот заговорил. Но ты попробуй, расскажи кому-нибудь о том, что с тобой случилось… — предложил он. — А вообще, с тобой можно. У тебя взгляд подходящий. Я такой взгляд за милю узнаю.
— Ты это о чем?
— Сейчас ты себе как бы не принадлежишь. Угадал? — ухмыльнулся пес. — У тебя такое чувство, будто кто-то другой думает за тебя, — так?
— Э-э-э.
— Вот от этого появляется такой загнанный, затравленный взгляд, — пояснил пес, подбирая с земли шляпу. — Два пенса, — невнятно произнес он, держа ее в зубах. — Не то чтобы я мог их как-то потратить, но… всего два пенса! — Гаспод презрительно передернул плечами.
— Про какой загнанный взгляд ты говоришь? — спросил Виктор.
— Да у вас у всех такой взгляд. Много званых, да мало избранных — типа того.
— Какой взгляд?
— Как будто бы тебя позвали сюда, а ты сам не знаешь, зачем. — Гаспод снова попытался почесать ухо. — Я видел, как ты играл Коэна-Варвара.
— Э-э-э… ну и как тебе?
— Ну, пока старина Коэн об этом не узнает, можешь жить спокойно.
— Я спрашиваю, когда он отсюда ушел? — прокричал Достабль.
Подмяв под себя небольшую сцену, Рубина гудела что-то голосом корабля, севшего в тумане на мель.
— ГрооООоууонноггхрххооООо…[6]
— Он только что ушел! — громыхнул Утес. — Я хочу послушать песню, можно?
— …ОоуооугрххффрпроооООо…[7]
Себя-Режу Достабль тщетно пихал в бок Детрита, который вдруг бессильно опустил кулаки, завороженно внимая пению.
До сих пор жизнь старого тролля была проста и неказиста: одни люди тебе платят, другим ты бьешь лица.
Теперь эта жизнь начала осложняться. Детриту подмигнула Рубина.
Странные, непривычные чувства бушевали в изношенном сердце Детрита.
— …ГроооОООооохоофооООоо…[8]
— Пошли, — приказал Достабль.
Детрит тяжело поднялся на ноги и в последний раз с тоской и восторгом посмотрел на сцену.
— …ОооОООгооООмоо. Оохххоооо[9].
Рубина послала ему воздушный поцелуй. Детрит вспыхнул, как свежеотшлифованный гранат.
Гаспод вывел Виктора из закоулка и повел по мрачным, поросшим чахлым кустарником и осокой пустырям взморья, что простирались за окраиной города.
— Что-то в этом месте неладно, — бурчал он.
— Оно не похоже на другие, — сказал Виктор. — А что, по-твоему, в нем неладно?
Гаспод взглянул на него с таким видом, точно намеревался презрительно сплюнуть.
— Вот, к примеру, я, — продолжал он, словно не услышал вопроса. — Пес. В жизни ничего во сне не видел, ну, иногда, может, за кем-то там гонялся. Ну, еще секс, понятно. И вдруг — я начинаю видеть клятые сны. Причем цветные! Перепугался до чертиков. Раньше-то я вообще не знал, что такое цвет. Собаки все видят в черно-белом — да ты это и сам, небось, знаешь, ты же у нас грамотный, читать умеешь. А красный цвет, доложу тебе, это вообще беда. Ты себе считаешь, что с первых зубов грыз белую косточку с какими-нибудь серыми разводами, и вдруг получается, что годами жрал что-то жуткое и красно-бордовое.
— А что у тебя за сны? — спросил Виктор.
— Такие, что язык не повернется рассказать, — сказал Гаспод. — Однажды приснилось, как клятый мост водой смывает, а я должен бежать и лаять — предупреждать. То вдруг горит дом, а я вытаскиваю оттуда детей. А то еще про каких-то пацанов — они заблудились в пещерах, а я, значит, нахожу их, потом привожу к ним спасателей… А ведь я детей терпеть не могу. В общем, стоит мне положить голову на лапы, как я тут же начинаю людей выручать, выносить, спасать, вытаскивать, грабителей за хвост хватать и вообще черт-те что. Ты пойми, мне ведь уже семь лет, у меня хромота, лишаем я болею, блохи меня загрызли, кому не лень пинают меня — оно мне нужно, каждую ночь героем становиться?
— Да, занимательная штука — жизнь, когда видишь ее глазами своего ближнего, — заметил Виктор.
Пес закатил к небу желтые зрачки, так что остались видны только воспаленные веки.
— А куда, э-э-э… мы идем? — спросил Виктор.
— Идем повидать кое-кого из местных, — сказал Гаспод. — Потому что там тоже какие-то чудеса.
— Значит, мы идем на холм? А я и не знал, что на холме живут люди.
— Никакие это не люди, — ответил Гаспод.
Маленький костерок из прутьев горел на склоне Голывудского холма. Виктор разжег его потому… ну, потому, что так приятнее и спокойнее. Потому, что так принято среди людей.
Ибо ему следовало напоминать себе, что он человек — и даже, может быть, вполне вменяем.
Дело заключалось не в том, что он беседовал с собакой. Люди частенько говорят с собаками. То же самое касается и кошек. И даже в конце концов кроликов. Но вот беседу с мышью и утенком могут расценить неоднозначно.
— Думаешь, мы хотели разговаривать? — сердито спросил кролик. — Был я кролик как кролик и очень тем счастлив, как вдруг в один миг — бац! — и я уже, видишь ли, мыслю. С кроликом, который счастлив как кролик, это немножко несовместимо. Тебе нужна обычная травка, обычный секс, а какое тут счастье, когда на ум всякие мысли лезут, типа: «А если задуматься, в чем же все-таки смысл жизни?»
— Ты, по крайней мере, можешь перебиваться травкой, — отозвался Гаспод. — Трава, по крайней мере, не вступает с тобой в пререкания. Последнее дело — ты жрать хочешь, а твоя еда начинает обсуждать с тобой всякие этические проблемы.
— Не ты один вляпался, — сказал кот Виктору, словно читая его мысли. — Мне вообще пришлешь перейти на рыбу! Наложишь лапу на швой обед, а он вопит: «Караул!» — вот это бедштвие.
Наступило молчание. Собравшиеся ждали, что скажет им Виктор. И мышь тоже смотрела. И утенок. Утенок имел вид особенно воинственный.
Должно быть, он уже слыхал о том, что обычно делают с яблоками и утками.
— А взять, к примеру, нас, — молвила мышь. — Бегаю я себе по кухне, удираю от этого. — Она указала на кота, возвышающегося над ней. — Ца-рап-царап, писк, паника. Но вдруг в голове у меня раздается какой-то треск. И я вижу сковородку — понимаешь? Секунду назад я и не знала, что такое сковородка, а тут хватаю ее за ручку, этот выскакивает из-за угла и… хрясть! Он, бедолага, пошатнулся и говорит: «Кто это так меня?» А я отвечаю: «Я, кто ж еще?» И тут мы оба соображаем, что случилось. Мы заговорили.
— Коншептуализация… — процедил кот. То было крупное черное животное с белыми лапами и ушами, что ружейные мишени. Морда, иссеченная рубцами и шрамами, ясно указывала на то, что восемь из девяти своих жизней кот уже прожил.
— Давай-ка, выдай ему, — повернулась к нему мышь.
— Расскажи лучше, что вы сделали потом, — велел Гаспод.
— Отправились сюда, — сообщил кот.
— Из Анк-Морпорка? — удивился Виктор.
— Да.
— Это ведь миль тридцать!
— Да, — подтвердил кот. — И можешь мне поверить — возницы редко останавливают телеги для котов, голосующих на дороге.
— Понял? — сказал Гаспод. — Вот такие дела творятся. Все и вся намылились в Голывуд. Никто не знает, зачем сюда явился, знает только, что нужно было оказаться здесь. И ведут они себя так, как никогда себя не вели. Я тут последил чуть-чуть. Что-то очень странное происходит.
Утенок закрякал. Вероятно, его речь состояла из слов, но они были так изуродованы неслаженными действиями клюва и гортани, что Виктор ничего не разобрал.
Тогда как животные слушали с сочувственным вниманием.
— Что готовится, док? — неожиданно спросил кролик, становясь на задние лапки.
Ознакомительная версия.
