– Потому, что потом тебе надо будет пойти и найти философа. – сказал Ом. Тот факт, что его рот был битком набит не сказывался на голосе в голове Бруты. – Знаешь, в пустынях встречаются дикорастущие дыни. Не такие большие, как эти. Маленькие зеленые штучки. Кожура, как кожа. Не прокусишь. Я тратил годы на поедание мертвых листьев, выплюнутых какой-нибудь козой возле самых дынных плодов. У дынь должна быть более тонкая кожица. Запомни это. – Найти философа?
– Да, кого-нибудь, кто знает, как думать. Кто-то, кто может помочь мне перестать быть черепахой. – Но… Я могу понадобиться Ворбису. – Ты просто пойдешь на прогулку. Нет проблем. И бегом. В Эфебе есть другие боги. Мне не хотелось бы встретиться с ними прямо сейчас. И не смотри так. Брута выглядел паникующим. – Как мне найти философа? – сказал он. – Здесь? Кинь камень, по-моему.
* * *
Лабиринт в Эфебе древний. Он наполнен сотнями изумительных приспособлений, какие только можно сделать с потайными пружинами, острыми, как бритва ножами и падающими камнями. Тут был не один гид. Их было шесть, и каждый знал свой участок пути, через одну шестую лабиринта. Каждый год они устраивали свои соревнования, во время которых делалась небольшая перестройка. Они состязались между собой, кто сделает свою секцию наиболее смертоносной для случайного прохожего. Был список экспертов и небольшой приз. Максимум, сколько удалось одному человеку пройти по лабиринту без гида, было 19 шагов. Ну, около того. Его голова прокатилась вперед еще 7 шагов. Но это, пожалуй, уже не в счет. На каждом пункте передачи имеется крошечная комнатка безо всяких ловушек. В ней находится маленький бронзовых колокольчик. Это небольшие комнаты ожидания, где посетители предаются следующему гиду. Тут и там, высоко в потолке лабиринта, над наиболее опасными ловушками находятся обзорные оконца, ибо стражники любят хорошо посмеяться ни чуть не меньше всех остальных. Все это пропало втуне. Брута простодушно протопал по тоннелям и коридорам, даже, в сущности, не задумываясь об этом, и в конце открыл выход на поздний вечерний воздух. Он благоухал цветами. Во мгле вились ночные бабочки. – На что похожи философы? – сказал Брута. – В смысле, когда они не принимают ванну?
– Они много думают, сказал Ом. – Поищи кого-нибудь с напряженным выражением лица. – Это может означать запор. – Ну, пока они философски относятся к нему… Их окружала Эфеба. Лаяли собаки. Где-то вопил кот. Стоял тот обычный шум, создаваемый негромкими уютными звуками, который свидетельствует, что тут, вокруг, живут своей жизнью множество людей. Потом ниже по улице дверь распахнулась настежь и раздался треск весьма солидной винной амфоры, разбиваемой о чью-то голову. Тощий пожилой человек в тоге подобрал себя с булыжников, куда он приземлился, и взглянул на дверной проем. – Слушай, говорю тебе, ограниченный разум, конечно, не способен методом сравнения постичь абсолютную истину хода вещей, потому что, будучи по природе своей неделима, истина охватывает концепции «больше» и «меньше», потому ничто кроме самой истины не может быть верным мерилом истинности, ты, ублюдок. – сказал он. Кто-то изнутри здания сказал: «Ах вот как? Ну и хрен с тобой.» Старик, не обращая внимания на Бруту, с огромными усилиями вытащил из мостовой булыжник и взвесил его в руке. Потом он нырнул обратно в дверной проем. Раздался приглушенный вопль ярости. – Ага. Философия. – сказал Ом. Брута осторожно заглянул за дверь. Внутри комнаты две группы почти неотличимых людей в тогах пытались удержать двоих коллег. Подобные сцены повторяются по миллиону раз на дню в барах мультиверсума: оба потенциальных драчуна рычат и строят друг другу рожи и вырываются из рук удерживающий друзей, только, конечно, не слишком сильно, потому что нет ничего хуже, чем действительно преуспеть освобождаясь и вдруг оказаться одному в центре круга с сумасшедшим, готовым врезать тебе камнем промеж глаз. – Дасс…-сказал Ом. – Это философы, совершенно верно. – Но они дерутся. – Да, свободный и полноценный обмен мнениями. Теперь, когда Брута смог лучше рассмотреть имеющуюся картину, он увидел, что между мужчинами имелась пара различий. У одного была покороче борода, он был очень красен и обвиняюще размахивал пальцем. – Он дьявольски хорошо обвинил меня в клевете! – кричал он. – Нет! – кричал другой. – Да! Да! Повтори, что ты говорил!
– Смотри, я всего лишь предложил, чтобы продемонстрировать природу парадокса, да, что если Ксено Эфебец скажет: «Все эфебцы лжецы»… – Видите? Видите? Он опять!
– …нет, нет, слушайте, слушайте… потом, ибо Ксено сам Эфебец, это означает, что он сам лжец и потому… Ксено сделал очевидную попытку вырваться, волоча четырех отчаявшихся коллег-философов по полу. – Да я тебя, коллега… Брута сказа л: «Извините, пожалуйста?». Философы заныли. Потом повернулись взглянуть на Бруту. Они стали на порядок спокойнее. Раздался хор смущенных покашливаний. – Вы все – философы? – спросил Брута. Тот, кого звали Ксено, выступил вперед, приводя в порядок вид своей тоги. – Верно. – сказал он. – Мы философы. Мы думаем, следовательно мы есмь. – Мы есть. – автоматически сказал неудачливый конструктор парадоксов. Ксено развернулся: «Я щас верну это в твою глотку!» проревел он. Потом снова повернулся к Бруте. – Мы есть, то есть мы есмь. – сообщил он доверительно. Вот оно как. Несколько философов с интересом взглянули друг на друга. – Это действительно весьма интересно. – сказал один. – Свидетельством нашего существования является факт нашего существования, ты об этом?
– Заткнись. – сказал Ксено не оглядываясь. – Вы дрались? – сказал Брута. Присутствующие философы напустили на себя разнообразные выражения шока и ужаса. – Дрались? Мы? Мы философы! – сказал шокированный Ибид. – Верно, моя мысль. – сказал Ксено. – Но вы…? – начал Брута. Ксено махнул рукой. – Уколы и выпады дебатов. – сказал он. – Теза плюс антитеза равны гистерезису. – сказал Ибид – Это – непреложное мерило вселенной. Молот интеллекта над наковальней фундаментальной истины… – Заткнись. – сказал Ксено. – И чем мы можем вам служить, молодой человек?
– Спроси о богах. – подзуживал Ом. – Ух, я хочу разузнать о богах. – сказал Брута. Философы переглянулись. – Боги? – сказал Ксено. – Мы не якшаемся с богами. Хах. Боги – это реликт устаревшей системы верований. С ясного вечернего неба раздался раскат грома. – За исключением Слепого Ио, Громовержца. – продолжал Ксено, не меняя тона. Молния прорезала небо. – И Кубала, Бога Огня. – сказал Ксено. Порыв ветра ударил в окна. – И с Флатулом, Богом Ветров, тоже все в порядке. – сказал Ксено. В воздухе материализовался лук и поразил стол у руки Ксено. – Фидик, Посланник Богов, один из величайших. – сказал Ксено. У дверей появилась птица По крайней мере, это отдаленно напоминало птицу. Она была около фута высотой, черно-белая, с изогнутым клювом и таким выражением, будто с ней уже случилось все то, чего она в жизни боялась. – Что это? – сказал Брута. – Пингвин. – сказал голос Ома внутри его головы. – Патина, Богиня Мудрости? Одна из лучших. – сказал Ксено. Пингвин закаркал на него и вперевалку ушел в темноту. Философы выглядели ошарашенными. Потом Ибид сказал:
– Фургов, Бог Лавин? Где снеговая линия?
– В двух сотнях миль сказал кто-то. Они подождали. Ничего не случилось. – Реликт устаревшей системы верований. – сказал Ксено. Стена леденящей белой смерти нигде в Эфебе не объявилась. – Лишь бездумная персонификация сил природы. – сказал один из философов, громче. Казалось, все почувствовали себя лучше. – Примитивное обожествление природы. – Не стоит жертвовать ему даже двухпенсовика. – Простая рационализация необъяснимого. – Ха! Очевидная фикция, чучело для устрашения слабых и тупых!
Внутри Бруты подымались слова. Он не мог сдержаться. – Здесь всегда так холодно? – сказал он. – По пути сюда было не так зябко. Все философы отодвинулись от Ксено. – Однако, если что и можно сказать о Фургале, сказал Ксено, так то, что он очень понятливый бог. Любит шутки, как тот… парень. Он быстро взглянул в обоих направлениях. Через некоторое время философы расслабились, и, казалось, полностью забыли о Бруте. Лишь теперь у него появилось время осмотреться в комнате. Никогда прежде в своей жизни он не видел таверн, а эта была типичной. Бар тянулся вдоль одной из стен комнаты. Позади были типичные украшения эфебских баров: кучи винных кувшинов, полки амфор, веселые картинки весталок с пакетов соленых орешков и вяленой козлятины, пришпиленные в надежде, что в мире действительно существуют люди, готовые охапками скупать все новые и новые пакеты орешков, которых они не хотят, ради того, чтобы взглянуть на картонные груди. – Что это такое? – спросил Брута. – Откуда мне знать? – сказал Ом. – Вытащи меня отсюда, чтобы я смог увидеть. Брута развязал коробку и вынул черепаху. Единственный слезящийся глаз осмотрелся вокруг. – А… Типичная таверна. – сказал Ом. – Отлично. Добудь мне блюдечко, чего они там пьют. – Таверна? Место, где пьют алкоголь?
