невыносимо! Сейчас уйду к чертовой матери!
– Не злись, не злись, желанный, я сама еле терплю…
– Хватит терпеть! Сейчас уйду к шлюхам!
– Что ты, что ты, родной, я же не отказываюсь… только ты помягче, понежней…, – и мы опять сплелись в единое целое…
Я торопливо расстегивал неумелыми пальцами ее халатик, а она стягивала с меня рубашку…, и это опять длилось, длилось и длилось… Когда я целовал оставленный на тщательно выбритом лобке небольшой треугольник волос, Липа простонала:
– Еще…, еще… желанный…, завтра делай со мной что хочешь…, – ее дыхание стало прерывистым, – а сегодня перетерпи…
Я хотел только кивнуть, а в результате опустив голову, занялся совсем уж неожиданным делом еще ниже…
Девичьи стоны перешли в крики, потом в хрип, а я, не отрываясь от этого занятия, сорвал с себя остатки одежды. Моя голова плыла, в ушах звенело и остановиться было невозможно…
Потом Липа обеими руками рванула меня вверх, я запрыгнул на нее и вошел в желанное. Сначала было трудновато, но потом что-то подалось, девушка охнула и впилась мне в спину ногтями. Потом она как-то ослабла, а я продолжал и продолжал… Это длилось совсем недолго, и хоть я и так уже был на грани, вспышка озарила меня как-то совсем внезапно, и я тоже застонал…
Полежали, раздышались.
– Тебе было хорошо со мной? – негромко спросила Липа, отвернув от меня рыженькую головку, а я в ответ поцеловал ее в шейку. Говорить я пока не мог.
– Теперь, наверное, сразу бросишь? Я же падшая и непорядочная…, не смогла утерпеть в первый же день…
Я запечатал ей губы длительным поцелуем.
– Ты можешь на мне и не жениться, я с тобой так жить буду…
– Завтра же женюсь! – прорезался мой голос.
– Завтра выходной, моя радость, в понедельник подадим заявление, – щебетала Липа. – Но если сомневаешься, тогда не надо!
– Надо! Еще как надо! – уверенно заявил я, но потом меня охватили смутные подозрения. –А может ты сама сомневаешься? С кем-нибудь из красавцев-байкеров замутить хочешь? Теперь-то ведь тебе все можно!
Липа тихонько и ласково хлопнула меня по губам, а потом строго сказала:
– Не говори так никогда! Ты у меня всегда будешь единственным, мой любимый. Как раз я за тебя бояться должна – вдруг затащит в мягкую постель шалашовка какая-нибудь.
– Да кому я нужен!
– Да не скажи! Был бы ты одинокий, никому бы и не понадобился. Зато эти гадюки прямо сердцем чуют, что мужик женщиной обзавелся, и вечно норовят счастливую пару разбить. Если с кем из них по пьянке обмишуришься, мне нипочем не рассказывай – не прощу! Что ж такое, ну прямо убить готова!
Глазенки Липы нехорошо прищурились, кулачки сжались.
– Тихо, тихо, Искра, – унимал я свою ревнюшку-огневушку, нежно поглаживая ее по спине, – мне-то уж точно после тебя никто и никогда нужен не будет.
На том и порешили.
Липа убежала мыться, а у меня в голове медленно бродили какие-то неясные мысли. Иногда какая-нибудь из них вдруг вскрикивала радостным голоском:
– Свершилось! Я нашел свое счастье! На все остальное наплевать! – но более здравые говорили:
– Я же ничего не умею. Научиться не смогу. Вчерашний переход был случайностью и больше не повторится. За сегодняшний вечер Липа остынет, за завтрашний день я ей страшно надоем, и ни в какой ЗАГС она со мной не пойдет. Ну и в конце концов вытолкает за дверь. Я буду ее донимать, она станет меня бить, потом калечить, и в конце концов убьет. Ну и наплевать! Я все равно теперь без нее жить не смогу!
Тут вернулась Липушка, и пока она дошла до дивана, я любовался красотой ее стройного тела, формой торчащих вперед грудок, черненькими волосиками внизу живота… стоп, стоп, стоп! А почему они черненькие, ведь на голове-то рыженькие? И я не нашел ничего лучшего, чем спросить:
– Липа, а почему у тебя волосы на лобке черные? На голове-то ведь рыжие!
Липа дошла, почему-то присела не возле меня, а на табуретку, и закинула ногу на ногу. Тяжело вздохнув, она произнесла:
– Зря я бросила курить…Что, так страшно, да?
Я удивился и как-то смутился. Опять чего-то не то ляпнул! Черт меня за язык тянул!
– Да чего ж тут страшного? Волосы как волосы…
Липа опять вздохнула.
– И водки у нас нет… Я всегда знала, что так и будет… Ни в какой ЗАГС, конечно, ты меня теперь не поведешь… Как увидишь, так сразу всему и конец…
Ее глаза увлажнились, она смахнула слезинку.
Что увижу? Я ничего не вижу! И тут ужасная догадка пронзила меня насквозь! Липа больна какой-то страшной, неизлечимой, может быть особо заразной болезнью! Я вскочил, обхватил ее руками за плечи, прижался, стал торопливо целовать в милую головушку, и бессвязно говорить:
– Липушка! Мы тебя вылечим! Я за это жизнь положу! Обе почки продам! Я всегда буду рядом!
Липа обхватила меня за бедра, прижалась лицом к моему животу, и разрыдалась. Я тоже не выдержал, и расплакался. Вот так, дружно рыдая в два голоса, мы упали на диван, и опять сплелись воедино…
Когда все закончилось во второй раз, а продлилось это дольше, гораздо дольше чем в первый, любимая с каким-то придыханием спросила:
– А ты что, решил, что я больна?
– Да ну да, – сказал я, – но я буду лечить. А то, что ты заразна, ну и что? Вместе будем болеть!
Липа еще больше прижалась, и каким-то прерывистым голосом спросила:
– Ты… даже… готов… сам заразиться?
– А чего такого? – недоуменно спросил я, – так на моем месте поступил бы любой.
– Любой ускачет с трубой! – зашипела Олимпиада.
Ее головка приподнялась с моего плеча, и она, порывисто отстранившись, попыталась было вскочить, но я держал ее хоть и ласково, но крепко. Держал и приговаривал:
– Тише, Искрушка, тише…, не нужно беситься, мы всегда будем вместе, а все остальное пустяки…
Липа еще пару раз дернулась, потом утихла и стала негромко говорить:
– Похоже ты меня на самом деле любишь. Какой-нибудь другой от такой мысли не то что убежал, он бы унесся с трусливым воем. Стакана воды не подал бы на прощанье! Таких любящих мужчин, как ты, возле меня не было ни разу.
– Почему ты так решила? – не поверил ее словам я, – Сергей вон тоже любил, он бы подал.
– Нищему мелочь, – рявкнула Олимпиада, – да еще кучу бы денег храму пожертвовал, благодаря Господа, что не заразился, а заодно еще и за то, что больную девку замуж не взял, не навязал себе эту обузу на шею! Кого он там любил:
