что видел сны. Не помнил только, о чем они были. В голове его все еще сохранилось ощущение, что кто-то с ним разговаривает, но голос доносится откуда-то издалека и слова почти не слышны.
— Ну, ладно, — наконец сказал он и с третьей попытки поднялся на ноги. — Надеюсь, ничего дурного не случилось. Пошли домой, посмотрим, в каком мы сейчас веке.
— А кстати, — встрепенулся Кровельщик, — в каком?
— В веке Летучей Мыши, наверное, — пожал плечами Пекарь.
— А может, уже и нет, — с надеждой в голосе произнес Возчик.
Вскоре выяснилось, что на дворе по-прежнему был век Летучей Мыши. В Ланкре единицами времени мельче часа или крупнее года почти не пользовались.
Люди развешивали флаги на городской площади, бригада рабочих воздвигала майское дерево. Кто-то приколачивал очень неудачно написанный портрет Веренса и Маграт с призывом: «Да Хоронят Боги Ихние Каролефские Величиствы».
Не сказав друг другу ни слова, танцоры разошлись в стороны и отправились по домам.
Кролик резво прыгал сквозь утренний туман, пока не допрыгал до пьяно покосившейся хижины на полянке рядом с лесом.
Между уборной и Травами он запрыгнул на пенек. Практически все лесные животные предпочитали обходить Травы стороной. Просто у животных, которые не обходили Травы стороной, почему-то не было потомства. Обрывки тумана колыхались на легком ветерке, что было крайне странно, поскольку никакого ветра не было. Кролик присел на пень.
А потом появилось ощущение движения. Что-то вылетело из кролика и помчалось к открытому окну верхнего этажа. Это что-то было невидимым — по крайней мере для нормального человеческого глаза.
Кролик сразу изменился. Если раньше он двигался целеустремленно, то сейчас просто спрыгнул с пня и принялся мыть ушки.
Спустя некоторое время задняя дверь хижины отворилась, и на улицу, еле шевеля негнущимися ногами, вышла матушка Ветровоск с миской молока и хлеба в руках. Поставив угощение на ступени, она вернулась в дом и закрыла за собой дверь.
Кролик подскочил поближе. До сих пор непонятно, понимают ли животные, что такое ответственность или взаимно выгодный договор. Но это и неважно. Главное, ведьмы это понимают. Если вам действительно захочется расстроить ведьму, окажите ей услугу, за которую она будет не в состоянии вам отплатить. Невыполненные обязательства будут терзать ее как больная заусеница.
Целую ночь матушка Ветровоск путешествовала в голове у кролика. И должна была чем-то ему отплатить. Миска с молоком и хлебом будет выставляться на ступени еще несколько дней кряду.
Платить надо всегда — как за хорошее, так и за плохое, обстоятельства бывают разных типов. «Вот только люди этого не понимают», — подумала матушка Ветровоск, возвращаясь на кухню. Например, Маграт этого не понимала. И новая девушка тоже. Все должно находиться в равновесии. Нельзя быть однозначно хорошей или однозначно плохой ведьмой. Нужно быть просто ведьмой, что также крайне непросто.
Матушка сидела у холодного очага и сражалась с отчаянным желанием пошевелить ушами.
Они где-то прорвались. Матушка чувствовала это по деревьям, по мыслям мелких животных. Она что-то замышляет. И это должно было произойти очень скоро. С точки зрения оккультизма летнее солнцестояние не представляет собой ничего интересного, но в мыслях людей этот день — особенный. А эльфы особенно сильны в мыслях людей.
Матушка знала, что рано или поздно ей предстоит встретиться с королевой. Не с Маграт, а с настоящей королевой.
И она проиграет.
Всю свою жизнь матушка посвятила тому, чтобы научиться контролировать собственные мысли. И всегда гордилась тем, что это у нее получается лучше всего.
Но не сейчас. Именно сейчас, когда уверенность в себе была так ей необходима, матушка не могла положиться на собственный рассудок. Она чувствовала, как королева прощупывает ее, помнила это чувство с того самого дня, с той самой встречи десятки лет назад. Да, способности к Заимствованию были, как всегда, на высоте, но она сама… Сама матушка совершенно запуталась бы, если бы не оставляла себе короткие памятные записки. Быть настоящей ведьмой — это прежде всего знать, кто ты и где находишься, а вот с этим у матушки были проблемы. Вчера вечером она вдруг принялась накрывать стол для двоих. Попыталась войти в комнату, которой никогда не существовало. А ведь скоро ей придется сразиться с эльфами…
Если в битве с эльфом ты проиграешь… смерть для тебя будет самым лучшим исходом.
Хихикающая Милли Хлода подала Маграт завтрак в постель.
— Гости уже приезжают, м'м. И вся площадь увешана флагами! А Шон наконец отыскал коронационную карету.
— Неужели карету можно потерять?
— Она была закрыта в одной из старых конюшен, м'м, — объяснила Милли. — Мы же не во все помещения заходим. А еще король сказал, что, может, вы прокатитесь в ней вдвоем. Доедете до Дурного Зада. А Шон будет почетным караулом. Люди будут махать вам и кричать «ура». А потом вы вернетесь сюда.
Маграт накинула халат и подошла к окну башни. Отсюда были видны наружные стены, чуть дальше простиралась городская площадь, заполненная людьми. Торговцы все еще торговали со своих лотков, но люди уже расставляли скамейки, и в центре площади стояло майское дерево. Маграт заметила даже нескольких гномов и троллей, державшихся друг от друга на почтительном расстоянии.
— Слушай, я только что видела, как площадь перешла какая-то обезьяна! — изумилась Маграт.
— Весь мир приехал в Ланкр! — возбужденно воскликнула Милли, которая однажды побывала аж в Ломте.
Тут Маграт обратила внимание на портрет, на котором были изображены она сама и ее жених.
— А вот это глупо… — пробормотала она под нос, но Милли таки услышала ее и страшно удивилась.
— Но что в этом такого, м'м?!
Маграт резко развернулась.
— Да все! Все это! Ради меня!
Милли в страхе попятилась.
— Я — просто Маграт Чесногк! Короли должны жениться на принцессах или там герцогинях! На девушках, которые привыкли к этому! Я не хочу, чтобы люди орали «ура» только потому, что я проезжаю мимо в карете! Ведь эти самые люди знают меня всю жизнь! Все это… Это… — широким жестом она обвела ненавистный гардероб, огромную кровать с пологом, комнату для одевания, забитую негнущимися и дорогими нарядами. — Все это… не для меня! Все это ради какой-то идеи! У тебя в детстве, наверное, была кукла — бумажная такая и одетая в бумажные платья? Помнишь, из нее можно было сделать кого угодно? Так вот, это — я! У людей, как, как… как у пчел! Меня превращают в королеву, и не важно, хочу я этого или нет! Вот что со мной происходит!
— Но его величество наверняка не имел в виду ничего дурного.
