— Пора. — ответила я, посыпав землю вокруг нас сушеными травками, призванными сбивать нюх у собак, и достав из поясной сумочки баночку с мазью. — Вы, сигнор Лоли, даже не представляете, насколько вы правы. Подставляйте подошву.
Из баночки, с которой я сняла крышку, пахнуло резким едким запахом.
— Э? — не понял маг. — Это зачем.
— Это пятки смазывать. — насмешливо фыркнул… ладно, пусть будет Бергенау. — Я слышал про такое зелье, называется «Собачий носолом». По такому следу ни одна собака не пойдет.
— Приходилось смазывать пятки? — хмыкнул Басмиони.
— Я же еще и алхимик, между прочим! — горделиво подбоченился… Бог с ним, пусть будет Бер Хенну. Учитывая отсутствие одежды, смотрелось это весьма забавно. — Кое что и в зельях понимаю!
Так, Клархен, дура-идиотка-вертихвостка, хватит так пялиться на голых мужиков. Сначала дело, удовольствия потом. Главное, чтоб это «потом» для нас наступило, для чего надо смазывать пятки и в прямом, и в переносном смысле.
Натерев ступни магам (вот дура, могла бы и обувку для них с собой прихватить! Кто там, на городских воротах, стал бы проверять — травы в мешке или сабо?!!), и подошвы нашей с Басмиони обуви, остатки мази я раскидала по сторонам, после чего мы рванули в сторону леса со всей доступной нам скоростью.
— Если выживем в этой заварушке, — буркнул Бер Хенну, когда над нашими головами наконец сомкнулись ветви, — то я от тебя, Клархен, точно не отстану, пока к алтарю не отведу.
Интересно, мое мнение по этому поводу хоть кого-то интересует? Хотя… Я покосилась на почти неразличимого в темноте мага. Вообще-то, очень даже неплохая партия. Симпатичный, умный, обходительный… К тому же, на островах Гуанч, зуб даю, нас никакие братья-познающие не достанут. Но тут Лоли выдал фразу, которая заставила меня поперхнуться:
— Ага, пора уже, дружище. — сказал он. — Вторая сотня лет пошла, а все холостой.
— Для своих лет я неплохо сохранился. — огрызнулся Адонаис.
— А не будут ли господа маги любезны зажечь магический свет? — пропыхтел Басмиони. — А то я себе чуть веткой глаз не выколол, да и в какой ни будь овраг свалиться не хочется.
— У вас же есть фонарь. — заметил Метробиус.
— Толку от него, как от козла молока. — пробурчал неаполитанец. — Вам-то хорошо, у вас заклятие ночного зрения есть, а я человек простой, колдовству не обученный.
— Погодите еще немного, Витторио. — ответил ему маг. — Надо отойти чуть подальше. Святоши могут пойти по эфирному следу заклинания почище всяких собак.
— А по ночному зрению, значит, не пойдут? — буркнул Басмиони, донельзя недовольный таким поворотом беседы.
— Это заклятие не существует вне нашего тела. — пояснил Бер Хенну. — Следов в эфире не оставляет. Светильник же будет не только рассеивать тьму, но и оставлять турбулентности на тонком плане мироздания.
Опять магов в высокоученые беседы понесло, ядрена кочерыжка! Половину слов не поняла.
Басмиони пробурчал в ответ нечто невнятное — похоже он не понял из слов мага вообще ни одного.
* * *
Солнце еще не выглянуло над виднокраем, однако когда мы подошли к заброшенной заимке было уже достаточно светло — до восхода оставались считанные мгновения. Увидав место, куда я вывела всю честнуЄю компанию, Метробиус присвистнул и хохотнул.
— Это мы удачно зашли.
— Что вы имеете в виду, сигнор Лоли? — поинтересовался Басмиони.
— Только то, что именно тут я и запрятал ту злосчастную книгу. — ответил маг, подходя к двери.
Впрочем, открылась она сама и на пороге появился Гансик. Серьёзный, повзрослевший какой-то.
— Правильно сделал. — мрачно произнес мелкий каким-то совершенно недетским тоном. — Еще не хватало, чтоб я за ней по всей Европе мотался.
— Что? Ганс, я… — у меня перехватило дыхание, а маги синхронно, встав плечом к плечу, возвели щиты. Это, кажется, называется «колдовской менуэт», когда маги совместно заклинание творят…
Ганс сделал неуловимое движение кистью и в мой мозг хлынули воспоминания.
* * *
Будь ты хоть тысячу раз некромагом, от кончины тебе не отвертеться, как ни крути — срок службы человеческого тела ограничен, и с этим никакой магией не справишься.
С другой стороны, когда достигаешь высот, помирать очень не хочется. Особенно если смерть — твое ремесло.
Любовь к сравнительно молодому (какие-то пятьдесят лет, тоже мне возраст) некромагу Волдимарсу настигла меня поздно, после четвертого столетия жизни, в третьем для меня теле. И так сложилось, что тело это подходило к той точке, за которой начинается стремительное неудержимое старение со вполне предсказуемым финалом. Очень неприятное положение, когда любишь и любима. С другой стороны, старое расхожее представление о том, что истинная любовь сильнее смерти как раз я-то, глава Братства Смерти, и способна воплотить в жизнь. В прямом смысле.
В те дни нас с моим возлюбленным, дела Братства привели в центральные районы Аллюстрии. Предстояли сложные переговоры с некоторыми ведущими магами Аквитании, которые хотели, с одной стороны, избавиться от чрезмерной опеки Папы, а с другой, восстановить независимость страны Ок от Меровенса. Конечно же, они желали получить помощь и, положа руку на сердце, Братство готово было ее предоставить. Вопрос стоял лишь в том, что мы получим взамен.
О предстоящей встрече знали очень немногие, но, истину говорят, что знают двое, знает и свинья. Это я про Папу Карфагенского.
Промозглый осенний день, мелкий косой дождик за окном, жарко пылающий камин, восемь человек в жарко натопленной комнате — шестеро магов и мы с Волдимарсом — за столом, заставленным различными яствами. Чего бы, казалось, опасаться? Кроме друг-друга, конечно.
И вдруг — вспышка, грохот, разлетающиеся в сторону камни кладки и солдаты, лезущие в пролом, молнии магов, Плеть Праха в руках, рассекающая нападающих и острая боль в спине, немного ниже левой лопатки…
Кончилось все столь же быстро, как и началось. Я лежу на полу, в луже своей крови, и смотрю в глаза Волдимарса. Такие милые, близкие, родные глаза цвета луговой травы с осенними крапинками палой листвы. Глаза любимого, в которых плещется океан боли и недоумения, обиды на злодейку-судьбу и постепенно закипающая ненависть к предателям, наведших на нас храмовников.
— Не шевелись, родная. — шепчут его губы. — Не шевелись. Сейчас я…
— Оставь, любимый мой. — шепнула я в ответ. — Не сейчас, так несколькими месяцами позже. Я найду себе новую оболочку. Ты ведь и в ином теле будешь любить меня?
— Конечно! — жарко шепчет он. — Я найду тебя. Тебе помочь при переходе?
— Нет, уходи теперь. Скоро к храмовникам прибудет подмога. Отыщи меня, я воплощусь где ни будь в окрестностях и заблокирую память, чтобы никто из святош не мог найти меня. Найди меня, родной мой. Найди. И мы снова будем вместе.
Его губы коснулись моих. И я воспарила над телом.
* * *
С той стороны мир видится несколько иначе, чем тот, который наблюдаешь живыми глазами. Расстояния перестают иметь значения, как и направления — ты находишься не в каком-то конкретном месте, а везде и нигде одновременно. Взгляд твой также направлен не в одну конкретную точку, а во все стороны одновременно, если только можно говорить о каких-то там сторонах для существа, которое строго не локализовано в пространстве, он пронзает материальные объекты, вскрывая самую суть вещей.
Удержаться, не уйти в мир мертвых окончательно, это достаточно просто. И если знаешь что делать, то легко получить новое воплощение именно таким, каким его получить желаешь.
Но прежде есть еще одно неотложное дело. Душа рыцаря-храмовника, командовавшего нападавшими, еще не успела уйти далеко, а по эту сторону жизни он ничего не сможет мне противопоставить, так отчего бы не вытрясти из него все его секреты?
Понятия времени для умерших тоже не существует, так что допрос длился мгновенье и целую вечность одновременно. И теперь, вооружившись новыми, хотя и не веселящими знаниями, можно приступить и к поиску реципиента.
Ну-с, поглядим, что тут у нас? Нет, эта не подходит. Анна фон Бербауэр, племянница местного феодала. Экономит на магической защите, дурак. Заманчиво, но если кто-то из нападавших уцелел, то церковникам будет известно, что здесь был некромаг. Будут искать, и уж среди младенцев дворянских кровей вычислят точно. Не так это и сложно, если знать кого и где искать.
Это кто? Хмм… Дочка купца? Заманчиво, но далековато от места смерти, могу и впрямь потерять память — по настоящему.
А это у нас что? Право первой ночи? Ты погляди-ка, и ведь зачала… Крестьянка? Что ж, это мне подходит. Вспомню, каково это, коровам хвосты крутить.
Я шагнула в тело молодой дебелой крестьянки. И вокруг меня сомкнулась теплая темнота.
