… размазало, сэр, его просто размазало по мрамору.
Мокрист осторожно выпрямился, на всякий случай оперся о стену и осторожно заглянул поверх перил в главный зал.
Люстры свисали с потолка, но они не горели, потому что солнечный свет потоками изливался через сверкающий стеклянный купол и освещал помещение полностью свободное от голубиного помета, зато полное людей, торопившихся куда-то по полу с клетчатым узором или занятых работой за длинными полированными прилавками из редких сортов дерева, мне отец рассказывал. Мокрист стоял и смотрел.
Это было представление, в котором сотни отдельных целеустремленных движений счастливо сплавились в великую анархию. Далеко внизу люди катили по полу огромные проволочные корзины на колесиках, перекинув через плечо тащили куда-то мешки с почтой, клерки лихорадочно заполняли ячейки, гораздо позже ставшие гнездами для голубей. Это было как машина с деталями из людей, сэр, ах, если бы видели это!
Слева от Мокриста, в дальнем конце зала, виднелась золотая статуя высотой в три или четыре человеческих роста. Это был стройный молодой человек, очевидно бог, одетый лишь в шляпу с крылышками, сандалии с крылышками и — Мокрист скосил глаза, пытаясь лучше рассмотреть — фиговый листок с крылышками? Скульптор изобразил его готовым прянуть в воздух, с конвертом в руках и выражением благородной целеустремленности на лице.
Статуя доминировала в зале. В настоящем ее не было на месте, постамент пустовал. Если даже прилавки и люстры исчезли, то у статуи, которая хотя бы выглядела золотой, совершенно точно не было. шансов уцелеть. Это был наверное Дух Почты или что-нибудь такое.
Хотя конечно в реальности почта доставлялась более прозаическим способом.
Прямо под куполом стояли часы с четырьмя циферблатами, обращенными на каждую из сторон света. Пока Мокрист смотрел на них, большая стрелка перескочила на 12.Зазвучал рожок. Суетливый балет приостановился, где-то внизу под Мокристом распахнулись большие двери, из них вышли люди в униформе, сэр, ярко-синей с медными пуговицами! Ах, если бы видели это! промаршировали в большой зал и построились в две линии перед главным входом, встав по стойке смирно.
Тут их ждал большой человек в еще более роскошной униформе и с кислым как от зубной боли лицом; с его пояса свисала медная клетка с большими песочными часами внутри, а он смотрел на выстроившихся людей с таким выражением, как будто видал зрелища и похуже, но нечасто и, в основном, на подошвах своих огромных ботинок.
Он поднял песочные часы с видом злобного удовлетворения, глубоко вдохнул и закричал:
— Чееетвертая Достааавка… становись!
Слова доходили до слуха Мокриста слегка приглушенными, как будто сквозь картон. Почтальоны, уже стоявшие по стойке смирно, попытались встать еще смирнее. Большой человек взглянул на них и снова сделал глубокий вдох.
— Чееетвертая Достааавка… ждем, ждем!.. ДОСТААААВИТЬ!
Два ряда почтальонов промаршировали мимо него к выходу.
Когда-то мы были почтальонами…
«Мне нужно найти настоящую лестницу, — подумал Мокрист, с трудом отходя от края, — я… галлюцинирую прошлым. Но стою в настоящем. Это вроде лунатизма. Я не хочу выйти на свежий воздух, а закончить как очередной силуэт, обведенный мелом на полу».
Он повернулся, и тут кто-то прошел прямо сквозь него.
Ощущение было неприятным, как внезапный приступ лихорадки. Но это было не худшее. Хуже всего было наблюдать, как чья-то голова проходит прямо сквозь твою голову. Разглядеть удалось в основном серое, со следами красного и пустотелым намеком на мозговые пазухи. О глазных яблоках лучше вообще не упоминать.
…все лицо перекошено, как будто он увидел призрака…
Желудок Мокриста сжался, когда он повернулся и взглянул на молодого почтальона, глядевшего в то место где он находился с ужасом на лице, отражавшим ужас Мокриста. Затем мальчишка пожал плечами и заспешил прочь.
Значит, Игнавия тоже добрался сюда. У него хватило ума разобраться с невидимым полом, но вид чужой головы, проплывающей сквозь его собственную, доконал его…
Мокрист побежал за мальчишкой. Он заблудился здесь, ведь вместе с Грошем он осмотрел не больше десятой части здания, все остальное было заблокировано почтой. Должны быть другие лестницы, существующие в настоящем. Первый этаж, вот что было его целью: надежный пол.
Мальчишка прошел сквозь дверь в комнату, полную посылок, но Мокрист успел заметить в дальнем ее конце другую дверь и намек на перила. Он побежал, и пол исчез у него из-под ног.
Возникло короткое ужасное ощущение лавины писем, падающих рядом с ним. Он, задыхаясь, приземлился на огромную кучу сухой древней почты. На секунду сквозь дождь из писем он успел заметить наполовину заваленное почтой пыльное окно, и продолжил погружение. Куча под ним начала двигаться, сползая вниз и вбок. Потом раздался треск, похожий на звук двери, сорванной с петель, и боковое скольжение ускорилось. Он умудрился вынырнуть на поверхность как раз вовремя, чтобы треснуться головой об верхнюю планку дверного косяка, а затем течение вновь утащило его вниз.
Беспомощный, барахтаясь в потоке почты, Мокрист смутно ощутил содрогание, когда провалился пол. Письма устремились в пролом, увлекая его с собой в новый поток конвертов. Свет исчез, когда на него рухнули тысячи писем, а потом исчез и звук.
Тьма и молчание сжали его в кулаке.
Мокрист фон Губвиг стоял на коленях, положив голову на руки. Здесь был воздух, но теплый и затхлый, и его не хватит надолго. Он не мог и пальцем шевельнуть.
Возможно, здесь он и умрет. Скорее всего, здесь и умрет. На него навалились, должно быть, целые тонны почты.
«Я вручаю мою душу любому богу, который сможет найти ее», — пробормотал он в затхлый воздух.
Перед его внутренним взором плясала, изгибаясь, синяя линия.
Это были написанные от руки буквы. Но они говорили.
«Дорогая Мамочка, я прибыл блогополучно и нашел отличную комнату в…»
Было похоже на голос деревенского парня, но со скрипучими нотками. Если бы письмо могло говорить, то именно таким голосом. Слова разбегались, а буквы искривлялись и наклонялись в разные стороны под пером явно непривычного к письму человека…
…и перешли в другую строку, написанную твердо и аккуратно:
«Уважаемый Сэр, имею честь сообщить Вам, что я назначен исключительным распорядителем недвижимости усопшего сэра Дэви Трепета, а именно, поместья „Всевозможные Благословения“, и похоже, что вы являетесь единственным…»
Голос продолжал говорить фразами столь четкими, что за ними так и виделся письменный стол, а позади него шкафы, доверху забитые книгами по юриспруденции, но уже зазвучала третья строка.
«Дорогая миссис Кларк, с превеликим сожалением сообщаю вам, что вчера в схватке с врагом ваш муж, К.Кларк, сражался исключительно доблестно, но был…»
А затем они все зазвучали одновременно. Дюжины, сотни, тысячи голосов заполнили его слух, а строки зазмеились перед внутренним взором. Они не кричали, просто зачитывали письма, пока его голова не заполнилась звуками до отказа, и в них стали возникать новые слова, как инструменты оркестра, звенящие, скрипящие и дующие, приближаясь к единой кульминации…
Мокрист попытался закричать, но конверты забили ему рот.
А потом на его ноге сомкнулся мощный захват, и он обнаружил себя в воздухе, висящим вниз головой.
— А, Мистер Губфиг! — прогрохотал голос мистера Помпы, — Ходили На Разведку! Добро Пожаловать В Ваш Новый Кабинет!
Мокрист выплюнул бумагу и втянул воздух в разрывающиеся от боли легкие.
— Они… живые! — прохрипел он, — они все живые! И очень рассержены! Они говорят! Это была не галлюцинация! У меня бывали галлюцинации, они безвредны! И теперь я знаю, как умерли все остальные!
— Счастлив За Вас, Мистер Губфиг! — сказал Помпа, перевернул его в более естественное положение и побрел прочь из комнаты по грудь в почте, пока новые письма тонкой струйкой падали вниз сквозь дыру в потолке.
— Вы не понимаете! Они говорят! Они хотят… — Мокрист помедлил. Он все еще слышал шепот у себя в голове. И сказал, скорее самому себе, чем голему, — похоже, они хотят, чтобы их… прочли.
— Это Предназначение Письма, — хладнокровно прокомментировал Помпа, — Лучше Посмотрите, Как Я Почти Расчистил Вашу Квартиру.
— Послушай, это же просто бумага! Но они говорят!
— Да, — тяжело прогрохотал голем, — Это Место — Гробница Непрозвучавших Слов. Они Изо Всех Сил Стараются Быть Услышанными.
— Ох, да ладно вам! Письма это всего лишь бумага. Они не могут говорить!
— Я Всего Лишь Глина, И Я Слышу, — ответил Помпа с тем же приводящим Мокриста в бешенство спокойствием.
