Ознакомительная версия.
Анафема не успела как следует обжиться в Жасминовом коттедже. Большая часть ее имущества валялась грудой прямо на столе. Выглядела эта куча завлекательно — словно жрец-вудуист совершил набег на склад научного оборудования.
— Класс! — сказал Адам и зарылся в оккультную груду. — Что это за штуковина на трех ногах?
— Теодолит, — ответила Анафема из кухни. — Чтобы определять, где проходят лей-линии.[80]
— А что это за линии? — спросил Адам.
Она объяснила.
— Ух ты, — сказал он. — И что, они?..
— Да.
— Прямо тут, повсюду?
— Да.
— А я их никогда не видел. С ума сойти, вокруг столько силовых линий, а я и не видел.
Адам редко слушал кого-то, но впечатления последних двадцати минут были самыми потрясающими в его жизни — по крайней мере в его сегодняшней жизни. В доме Янгов никто не стучал по дереву и не бросал соль через плечо. Единственной уступкой сверхъестественному была неубедительная сказочка о том, будто Санта-Клаус приносит подарки через дымоход.[81]
До сих пор он и понятия не имел ни о каких оккультных явлениях, кроме Праздника урожая. И теперь его сознание впитывало слова Анафемы, точно промокашка воду.
Барбос лежал под столом и рычал. Он начинал серьезно сомневаться в себе.
Анафема верила не только в лей-линии, но еще и в тюленей, китов, велосипеды, тропические леса, зерновой хлеб, бумагу из макулатуры, белых южноафриканцев из Южной Африки и американцев откуда угодно, включая Лонг-Айленд. Она никак не классифицировала свои верования; все они сплавились в одну огромную и целостную веру, в сравнении с которой религия Жанны д'Арк казалась досужей болтовней. По шкале передвижения гор вера Анафемы достигала как минимум полуальпа.[82]
Прежде Адаму не доводилось слышать даже словосочетание «окружающая среда». Тропические леса Южной Америки были для Адама закрытой книгой, причем даже не из макулатурной бумаги.
Адам перебил Анафему только один раз — чтобы выразить солидарность с ее взглядами на атомную энергетику:
— Я как-то был на одной атомной станции. Такая тоска! Ни тебе зеленого дыма, ни трубочек с растворами. Люди притащились в такую даль, чтобы посмотреть, как булькают трубочки, а им показывают каких-то типов, у которых даже скафандров нет.
— Трубочки начинают булькать после ухода посетителей, — мрачно сказала Анафема.
Адам недоверчиво хмыкнул.
— Будь моя воля, я бы давно запретила эти атомные станции.
— И поделом им, раз они не булькают, — сказал Адам.
Анафема кивнула. Она все еще пыталась разобраться, что же так удивляет ее в Адаме, и наконец поняла.
У него не было ауры.
Анафема мастерски разбиралась в аурах. Стоит приглядеться, и вот они. Аура выглядит как слабое сияние вокруг головы, и, согласно одной из книг Анафемы, его цвет говорит о здоровье и благополучии человека. Аура есть у каждого. У заурядных, ограниченных людей она туманна и зыбка, но у широких, творческих натур может простираться на несколько дюймов от тела.
Анафеме не приходилось слышать о людях без ауры, но она никак не могла разглядеть свечение вокруг головы Адама. Однако он выглядел бодрым, воодушевленным и уравновешенным, как хорошо отлаженный гироскоп.
— Наверное, переутомилась, — подумала она.
Так или иначе, она получила большое удовольствие, встретив столь благодарного слушателя, и даже дала ему почитать несколько экземпляров «Вестника Водолея» — журнальчика, издаваемого ее приятелем.
Этот журнал изменил жизнь Адама. По крайней мере, на один день.
К удивлению родителей, Адам рано пошел спать и, забравшись под одеяло с фонариком, журналами и пакетиком лимонных леденцов, читал до глубокой ночи. Время от времени из его яростно жующего рта вырывалось: «Класс!»
Когда сели батарейки, Адам вылез из укрытия в потемневшую комнату и улегся, заложив руки за голову. Казалось, он наблюдал за подвешенной к потолку эскадрильей истребителей из «Звездных войн». Они слегка покачивались на ночном ветерке.
На самом деле Адам их не видел. Воображение разворачивало перед его глазами яркую панораму, где, словно на ярмарочной площади, бурлила жизнь.
Да уж, это вам не тетушка Уэнслидэйла с ее рюмками. Это настоящий оккультизм.
Кроме того, Анафема пришлась ему по душе. Конечно, она была ужасно старой, но если Адаму кто-то приходился по душе, то ему хотелось сделать этого человека счастливым.
Он принялся размышлять, как можно осчастливить Анафему.
Раньше считалось, что изменить мир способны лишь мощные бомбы, сумасшедшие политики, сильные землетрясения или великие переселения народов, но в наши дни столь устаревшего мнения придерживаются лишь люди, совершенно не знакомые с современной наукой. Согласно теории хаоса, мир изменяют мелочи. Взмахнула бабочка крыльями в джунглях Амазонки — и половину Европы снес ураган.
Где-то в засыпающем сознании Адама пролетела бабочка.
Возможно, Анафеме удалось бы — а может, и нет — разобраться, в чем дело, если бы ей открылась очевиднейшая причина того, почему она не смогла увидеть ауру Адама.
По этой же причине люди, стоящие на Трафальгарской площади, не могут увидеть Англию.
Сигналы тревоги затихли.
Конечно, нет ничего особенного в том, что в диспетчерской атомной станции сработала сигнализация. Это случается постоянно. Ведь там находится множество приборов, чьи важные показания можно и не заметить, если они не станут хотя бы попискивать.
А начальником смены на атомной станции должен быть уравновешенный, опытный, хладнокровный человек — такой, который в случае опасности уж точно не помчится, срезая углы, заводить свою машину. Такой, которого невольно представляешь себе с трубкой в зубах, даже если он вообще не курит.
Ситуация в диспетчерской достигла критической точки в три часа ночи. Обычно это приятное, спокойное время, когда дежурный мается от безделья, заполняет вахтенный журнал да слушает отдаленный рев турбин.
Но сегодня была необычная ночь.
Гораций Гендер посмотрел на мигающие красные лампочки. Затем — на показания приборов. Потом — на лица коллег. И наконец, поднял глаза к большому циферблату в дальнем конце помещения. Четыреста двадцать практически безопасных и почти бесплатных мегаватт покидали станцию. Другие приборы показывали, что эти мегаватты ничто не производило.
Он не воскликнул: «Что за чертовщина?» Он не воскликнул бы так, даже если бы стадо овец со скрипками проехало мимо него на велосипедах. Ответственный инженер так не выражается.
А сказал он вот что:
— Альф, позвони-ка ты начальнику станции.
Прошло три очень суматошных часа, полных звонков, телексов и факсов. Двадцать семь человек, один за другим, были спешно подняты с постелей и, в свою очередь, подняли еще пятьдесят три души, поскольку любому человеку, охваченному паникой в четыре утра, жизненно важно знать, что он не одинок.
В любом случае, чтобы отвинтить крышку ядерного реактора и заглянуть внутрь, нужно получить уйму начальственных разрешений.
Их получили. Отвинтили крышку. И заглянули внутрь.
Гораций Гендер сказал:
— Должно же быть разумное объяснение. Пятьсот тонн урана не могли просто встать и уйти куда глаза глядят.
Измерительный прибор в его руке должен был бы заходиться визгом. А вместо этого он лишь изредка равнодушно пощелкивал.
На том месте, где до сих пор находился реактор, было пусто. Там можно было бы сыграть партию в сквош.[83]
В самом центре на чистейшем холодном полу одиноко лежал лимонный леденец.
Снаружи, в похожем на пещеру турбинном зале, продолжали реветь машины.
А в сотне миль от них Адам Янг, не просыпаясь, перевернулся на другой бок.
Вран Соболь — худой, бородатый, облаченный во все черное — сидел на заднем сиденье длинного черного лимузина и разговаривал со своей базой на западном побережье по тонкому черному телефону.
— Как дела?
— Совсем неплохо, — ответил директор по маркетингу. — Завтра я устраиваю прием для представителей всех ведущих супермаркетов. Никаких проблем. «ПАЕК»(R) поступит на все склады уже в следующем месяце.
— Отличная работа, Ник.
— Нет проблем. Нет проблем. Главное, мы знаем, что вы с нами. Вы умеете вести к победам, шеф. Век бы с вами работал.
— Благодарю, — сказал Смолли и прервал связь.
Он очень гордился изобретением «ПАЙКА»(R).
Одиннадцать лет назад корпорация «Диетон» начинала весьма скромно. Небольшая команда диетологов, огромная команда торговых и рекламных агентов и, конечно, стильный логотип.
Два года инвестиций и исследований «Диетона» породили фирменный продукт «СНЕДЬ»(R). Он состоял из скрученных, переплетенных и сшитых протеиновых молекул, так изощренно закодированных и запечатанных, что их не усваивали даже самые прожорливые ферменты пищеварительного тракта, а также из бескалорийных подсластителей, минеральных заменителей растительных масел, волоконец, красителей и ароматизаторов. Конечным результатом стал пищевой продукт, почти неотличимый от прочих, за исключением двух признаков — во-первых, цены, которая была слегка выше, и, во-вторых, питательной ценности, примерно такой же, как у плейера «Сони». Сколько ни объедайся, ты все равно будешь терять вес.[84]
Ознакомительная версия.
