— Я никому не скажу, — произнес в благородном порыве Кларнет, — честное слово, не скажу!
— Ах, как нехорошо! — Маша закрыла лицо руками. — Нам запрещены контакты с прошлым. Я ведь тайком от всех. Даже Федю услала, чтобы все в полной тайне…
— Кто такой Федя? — Кларнету почему-то не понравилось это имя.
— Мой лаборант. Очень милый парень. — Маша опустила руки и снова улыбнулась. — Представляете себе, влюблен в меня до потери сознания, так и ходит по пятам. Еле выпроводила.
Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды. Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска.
И очень милые парни вовсе не кажутся такими уж милыми, да и вообще вся человеческая жизнь, если разобраться…
— Ладно! — Маша решительно тряхнула волосами. — Будь что будет!.. Итак, мне нужна помощь. Возьмете в библиотеке Блока и Пастернака. Все, что есть. Усвоили?
— Да, и что дальше?
— Будете читать вслух.
— Зачем?
— Ох! — Маша потерла виски пальцами. — Вот экземплярчик попался! Будете читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?
— Нет, отчего же, — сказал Кларнет, — понять совсем не трудно. Вот только читаю я неважно.
— Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.
Изображение пропало, как будто кот слизнул. Только что она была здесь, а сейчас пуст экран, безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло, и все, что осталось, — это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.
***
Когда многократно повторенный опыт в одних и тех же условиях дает неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи подчинены какому-то закону.
Так, например, если любители ранней похмелки выстраиваются в длинные очереди у ларьков в бесплодном ожидании вожделенной цистерны с пивом, если строители бестрепетно роют канавы в ухоженных газонах, обнажая склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к шуму трамвая под окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если, просыпаясь от щебета птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.
Если на дворе июнь, а вам двадцать шесть лет, если вы каждый вечер читаете девушке прекрасные стихи, если… Впрочем, хватит! И так все ясно.
Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое — суметь их преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий, когда любовь в себе превращается в любовь для себя. Ведь что ни говори, а две тысячи лет…
Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь в облике дворника, пригласившего однажды вечером Кларнета незамедлительно прибыть в домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.
Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая уже известного нам бравого майора в отставке.
Увидев Кларнета, майор пришел в крайнее возбуждение и вытянул вперед правую длань, отчего стал сразу удивительно похож на Цицерона, обличающего Катилину.
— Вот он, голубчик! Собственной персоной!
Председатель комиссии расправил седые запорожские усы и вытащил из стола листок, исписанный корявым почерком.
— Так… садитесь, товарищ Кларнет.
Кларнет сел.
— Имеются сигналы, что вы пользуетесь незарегистрированным радиопередатчиком. Верно это?
— Нет у меня никакого передатчика, — солгал Кларнет.
— Ну до чего же нахально темнит! — патетически воскликнул Будилов. Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.
Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.
— Это… я стихи читаю.
— Почему же вслух? — удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.
— Они так лучше запоминаются.
— Врет, врет! — кипятился майор. — Пусть тогда скажет, что он там у себя паяет, почему пробки все время горят?
— Ну-с, товарищ Кларнет?
— Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не паяю.
Председатель крякнул и снова расправил усы.
— Так… Значит, только стихи читаете?
— Только стихи.
— Какие будут суждения? — Он поглядел на женщину, но та только плечами пожала.
— Обыск бы нужно сделать, — сказал Будилов. — С понятыми.
— Таких прав нам не дано, — поморщился председатель. — А вы, товарищ Кларнет, учтите, никому не возбраняется и телевизоры мастерить и радиоприемники…
— И стихи читать, — насмешливо добавила женщина.
— И стихи читать, — подтвердил председатель. — Но ежели действительно радиопередатчик… тут другое дело. Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и нам спокойней. Согласны?
— Согласен, — вздохнул Кларнет, — только нет у меня никакого передатчика.
О, святая, неумелая, бесхитростная ложь! Ну, кому какое дело до честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?
Нет, Кларнет, не тебе тягаться с видавшим виды майором в отставке Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он тебя, непременно расколет! Пора подумать, чем это все может кончиться.
***
— Маша! — Кларнет говорил шепотом, опасливо поглядывая на дверь. — Пойми, Маша, я этого просто не переживу.
— Что ты предлагаешь?
— Не знаю. Возьми меня туда. Есть же, наверное, какие-нибудь машины времени.
— Нет таких машин, — печально улыбнулась Маша. — Все это сказки.
— Но сумела же ты переправить передатчик.
— Это совсем другое дело. Трансмутация. Но ведь она у вас еще не изобретена.
Кларнета внезапно осенила идея.
— Послушай, а ты сама бы не смогла?
— Что?
— Трансмутироваться сюда.
— Ох! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Нет, это невозможно!
— Но почему?!
— Я же сказала, никаких контактов с прошлым. Нельзя менять историю. Трансмутацией во времени у нас пользуются не больше, чем в пределах столетия, и то со всякими ограничениями. А тут… ведь возврата назад уже не будет. Остаться навсегда неизвестно где…
— Известно! Ты же будешь со мной!
Маша заплакала.
— Ну что ты, Машенька?!
— А ты меня никогда не разлюбишь? — спросила она, сморкаясь в крохотный платочек.
Вы сами знаете, что отвечают в подобных случаях.
В июне все идет по раз навсегда установленным законам. Вот набежала туча, брызнул дождь, а там, глядишь, через несколько минут снова греет солнышко.
— Не могу же я в таком виде к вам явиться, сказала Маша. — Достань мне хоть несколько журналов мод.
Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за женщиной, изучающей фасоны платьев? Такого абсолютного отвлечения от суетного мира, такого полного погружения в нирвану не удавалось добиться ни одному йогу. Не пробуйте в это время ей что-нибудь говорить. Она будет кивать головой, но можете быть уверены, что ни одно слово не доходит до ее сознания.
— Переверни страницу!
— Послушай, Маша…
— Это не годится, следующую!
— Маша!
— Поднеси ближе, я хочу рассмотреть прическу.
— Машенька!
— Дай другой журнал.
На все нужно смотреть философски, и каждое терпение бывает вознаграждено сторицей.
Кларнет убедился в этом уже на следующий день.
— Ну, как я тебе нравлюсь?
Он обалдел.
Давеча я наклеветал на мужчин, будто они неспособны оценить по достоинству женский наряд. Внесем поправку: оценить способны, запомнить нет.
Но тут была налицо такая разительная перемена…
Во-первых, Кларнет установил, что трефовая дама его сердца превратилась в бубновую. Изменилась не только масть. Доступный ранее для обозрения лоб богини был теперь прикрыт завитой челкой, тогда как затылок подстрижен совсем коротко.
Во-вторых, вместо каких-то ниспадающих одежд, на ней был обтягивающий фигуру свитерок. А в-третьих… В-третьих — мини-юбка. Не верьте предсказателям! На то они и предсказатели, чтобы врать. Нет, никогда не выродится человечество в беззубых головастиков с хилыми конечностями, не выродится, независимо от того, что по сему поводу думают антропологи. Не знаю, как обстоит дело где-нибудь в Крабовидной туманности, но на Земле пара восхитительных ножек всегда будет вызывать волнение, подобное тому, какое мы испытываем, просматривая тиражную таблицу. Сознайтесь, кто из вас, несмотря на ничтожный шанс, не мечтал втайне о главном выигрыше?
Счастливчик Кларнет! Этот выигрыш достался ему, единственному из триллионов людей, родившихся и сошедших в могилу за два тысячелетия.
— Ну как?
— Потрясающе!
— Теперь я готова.
Любовь не так безрассудна, как принято думать. Подсознательно она чувствует, что отгремят свадебные цимбалы, погрузится во мрак чертог, промчится полная счастья ночь и настанет, по меткому определению поэта, благословенный день забот.
Кое-какие из этих забот уже заранее посетили Кларнета.
— Кстати, Машенька, — сказал он небрежным тоном, — не забудь захватить с собой паспорт.
