— Если тебе настолько скучно рассказывать, не мучай себя и меня. В любом случае, я собираюсь сразу после завтрака изучить все документы, имеющие отношение к этим делам.
— Извини, — вздохнул я. — Просто не выспался. Вернее, вовсе не спал.
— Что само по себе удивительно. Вчера вечером, когда я уходил, ты как раз собирался ложиться.
— Ну так лечь — еще не значит заснуть.
— Что-то случилось?
— Да ну, какое там, — отмахнулся я. — Просто бессонница. Что со мной может случиться?
— Вопрос «что со мной может случиться» в твоих устах звучит довольно нелепо, — заметил Шурф.
И был, конечно, совершенно прав.
— Кстати о вчерашнем вечере, — сказал он. — Если соблюдать правила этикета, я должен теперь благодарить тебя за «Правдивое жизнеописание Гохиэммы Фиаульфмаха Дрёя, изначального йожоя и Великого Магистра Ордена Пьяного Ветра, составленное им самим» ежедневно, на протяжении, как минимум, сотни лет. Но догадываюсь, что подобное поведение придется тебе не по вкусу.
— Правильно догадываешься. Кстати, а что тебе сказали в лавке? Откуда там взялась эта редкость?
— Хозяин выставил на продажу собственный экземпляр. Говорит, срочно понадобились деньги, а книга, при всей своей уникальности, не соответствует теме его основной коллекции.
— А почему он просто не прислал тебе зов? Он же знал, что ты ищешь эту книгу?
— Знал, конечно. Что ее ищу я и еще полторы дюжины его постоянных клиентов. Поэтому он решил не давать никому преимущества, чтобы не рассориться с остальными, а просто тихонько выставить книгу на продажу и посмотреть, кому из нас хватит удачи прийти первым. Справедливое решение. Кстати, он говорит, что ты зашел в лавку буквально в тот момент, когда книгу поместили в витрину. И минуты там не пролежала. Ты потрясающе удачливый человек, сэр Макс.
— Ну и ты, получается, тоже, — улыбнулся я. — Если уж со мной связался.
— Похоже, так и есть, — удивленно согласился сэр Шурф. — До сих пор мне не приходило в голову оценивать свою удачу с этой точки зрения.
«И все же твоя удача не настолько велика, чтобы попасть в Незримую Библиотеку, — мрачно подумал я. — Хотя ключ — вот он, сидит перед тобой, сходит с ума от желания открыть дверь, о которой ты даже мечтать давным-давно перестал. Я-то, конечно, выдержу, не вопрос. Но как же мне, черт побери, обидно. Как обидно, знал бы ты».
Лонли-Локли разглядывал меня не то с тревогой, не то просто с интересом. Вряд ли меня можно назвать крупным специалистом по расшифровке выражений его лица. Слишком мало у меня было практики, поскольку большую часть времени выражение там одно — предельно бесстрастное.
Но сейчас по физиономии моего друга было заметно, что ее владелец пытается решить, насколько бестактно прозвучит прямой вопрос: «Что с тобой творится?» Или даже: «О чем ты все время так напряженно размышляешь?» И что, интересно, я буду ему отвечать?
Но милосердная судьба в лице сэра Джуффина Халли разлучила нас раньше, чем сэр Шурф принялся меня допрашивать.
Шеф внезапно возник в дверях трактира, залитый сияющим сиропом утреннего солнца, прекрасный и величественный, как пирог «Око света», стремительно вошедший в моду среди столичных гурманов сразу после принятия поправки к Кодексу Хрембера, узаконившей применение магии для профессиональных поваров, и до сих пор не сдавший лидирующих позиций.
— Сэр Шурф, ты не поверишь, но тебя уже ждут в полицейском архиве, — объявил он. — Я обо всем договорился. Правда, легкомысленно заверил ребят, что ты управишься до полудня. Я не слишком переоценил твои возможности?
— Все зависит от объема информации, о котором я пока не имею представления, — ответствовал Лонли-Локли. — В любом случае, мне следует отправиться туда прямо сейчас, чтобы не терять времени.
— По моим прикидкам, до полудня ты успеешь не только прочитать дела, но и выучить их наизусть, — заверил его шеф.
До полудня оставалось чуть больше часа, но их обоих это, похоже, совершенно не смущало. Лонли-Локли спокойно допил камру и только после этого неторопливо удалился в сторону Дома у Моста, вместо того, чтобы нестись туда, сломя голову, как это на его месте сделал бы я.
А его стул занял сэр Джуффин.
— Позавтракаешь еще раз? — спросил он меня. — За компанию.
Я помотал головой.
— Для этого у меня сейчас явно недостаточно могущества. Зато я могу вполне бодро пить камру. Сойдет?
— Как скажешь, — великодушно согласился шеф.
Минуты две он увлеченно читал меню, последние изменения в которое вносились как раз после принятия соответствующей кулинарной поправки к Кодексу. То есть, несколько лет назад. Наконец, Джуффин сделал заказ и принялся разглядывать меня — почти так же внимательно, как список дежурных блюд.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — требовательно спросил он.
— О блюдах мадам Жижинды? — невинно уточнил я. — Думаю, что омлет на высоте, а пирог чуть-чуть пересушен; впрочем, насколько я понимаю, это следует расценивать не как недостаток, а как фирменный стиль.
— Полностью разделяю твое мнение. Однако я спрашивал о Книге Несовершённых Преступлений.
Я пожал плечами.
— Я думаю, что об этом думает сэр Кофа. А значит, мне и думать не о чем.
— Ловко выкручиваться ты всегда умел, — усмехнулся шеф. — А все-таки?
— Мои соображения настолько очевидны, что вам будет неинтересно слушать, — честно сказал я.
— Ничего. — Джуффин был неумолим. — Потерплю.
— Ладно, — вздохнул я. — Заскучаете — сами виноваты. У меня пока есть всего две версии развития событий, на мой неискушенный взгляд, вполне равноправные. Первая: книгу, как и предположил Кофа, забрал сам Магистр Шаванахола. Узнал, что Кофа легкомысленно разбрасывается его подарками, обиделся и забрал. А потом обиделся еще больше, потому что Кофа о нем столько времени даже не вспоминал. Если уж Магистр Шаванахола действительно обладает даром слышать все, что о нем говорят и думают, значит, он, тем более, в курсе, когда о нем не думают. И не говорят.
— Погоди, — остановил меня Джуффин. — А с чего ты взял, что он обладает таким даром?
Ой, подумал я. Как глупо попался!
Но виду, конечно, не подал. Скорчил невинную рожу, захлопал ресницами:
— Так Кофа же сказал!
— Разве?
— Ну да.
У всякого талантливого лжеца случаются моменты вдохновения, когда он не просто убедительно врет, но сам свято верит каждому своему слову. Я в этом смысле практически гений, потому что подобное вдохновение приходит ко мне так часто, что я сам далеко не всегда могу отличить правду от лжи в собственном исполнении. Вот и сейчас я совершенно искренне вспомнил, как было дело.
— Вы тогда встали, чтобы проверить, не спит ли Куруш. Я почему запомнил — как раз тоже подумал, как было бы обидно, если бы ваш буривух задремал и профукал такую бесценную информацию. Наверное тогда вы и пропустили Кофину фразу.
— Ну, может быть, — неохотно согласился Джуффин. — Хотя на меня это совсем не похоже. Ладно, продолжай. Предположим, Магистр Шаванахола знал, что Кофа о нем не вспоминает, и обиделся еще больше. И что с того?
— Ну, было бы логично, если бы он решил как-нибудь изящно о себе напомнить. Подсунул книгу изнывающим от скуки сообразительным бездельникам в надежде, что они станут воплощать книжные преступления в жизнь, и уж тогда Кофа запрыгает. Если так, то у него все получилось. Хотя, конечно, есть в этой версии одно слабое звено.
— Какое именно?
— Предположение, что мудрый, могущественный, черт знает сколько тысячелетий проживший человек, давным-давно покинувший этот Мир, мог обидеться из-за такой ерунды: отдал книгу, не вспоминает. Детский сад какой-то. Поэтому вряд ли…
— Ты все-таки очень плохо знаешь людей, Макс, — улыбнулся Джуффин. — Никакое могущество не гарантирует постоянной, непрерывной безупречности. Минуты слабости бывают вообще у всех. Никогда не знаешь наперед, что тебя заденет. У нас из-за нескольких сотен таких вот детских обид Смутные Времена в свое время начались. Куча могущественных людей переобижалась друг на дружку, и все вместе — на покойного Короля. А уж как Гуриг Седьмой на них обиделся — слов нет. Детский сад, согласен. Но взрослых людей даже среди очень старых и беспредельно могущественных — единицы. Ну ладно, дюжины. Все равно исчезающе малый процент.
— Вам виднее, — вздохнул я. — В людях я действительно совершенно не разбираюсь.
— Рад, что ты это понимаешь, — уже полдела. А какая вторая версия?
— Она похожа на первую. В том смысле, что тоже завязана на обиде. Кофа говорил, после того, как Начальником Полиции стал Бубута Бох, вся его старая гвардия немедленно подала в отставку. Не удивлюсь, если некоторые из них были очень сердиты на Кофу — что он вот так их бросил.
