Хлор! Зарядка у Говрюшки закончилась! Да так не вовремя!
Я покинула площадь и скрылась в какой-то подворотне. Закутавшись плотнее в плащ, накинула капюшон, сняла с уха коробочку и прошептала заклинание подзарядки. Приборчик оказался прожорливым. Пришлось заклинание читать еще раз, пока крошечный индикатор под панелью не мигнул зеленым цветом. Осторожно огляделась, не видел ли кто меня за странным занятием, повесила Говрюшку на место и почти бегом вернулась на площадь.
Мероприятие там уже разворачивалось полным ходом. К столбу была привязана измученная женщина, одетая в одну холщовую рубаху.
– Ей же холодно, – прошептала я, не сдержав нахлынувших на меня эмоций.
– Ничего, – усмехнулся кто-то рядом, – скоро ее согреют!
Я не стала оборачиваться на голос, так как яда и злобы в нем было столько, что я боялась не сдержаться еще раз и сказать этому человеку какую-нибудь правду, которую он слышать не захочет.
Женщину тем временем стали обкладывать дровами и хворостом. Мне захотелось уйти, ибо я поняла, как ее сейчас будут согревать. Только от этих мыслей мне стало плохо, а уж смотреть на казнь… Я попятилась и наткнулась на плотную стену людей позади себя.
Им что, нравится на ЭТО смотреть?! Боги, а сколько тут детей! Совсем маленьких… И лица… жаждущие крови, жаждущие чужих страданий. Это для них развлечение?! Так вот отчего лица этих людей так тупы и дегенеративны… Они забыли, что такое жалость, сострадание, любовь! В них живет только страх, животный, грубый страх, что они могут оказаться на том самом месте, где стоит сейчас истерзанная, молодая еще женщина. Они радуются, что сегодня помост смерти занят, что их очередь еще не наступила.
Я подумала, что та несчастная, которая сейчас была привязана к позорному столбу, точно так же приходила на чужие казни и радовалась, что не она… не сейчас…
Толстый мужик, комплекцией очень сильно отличающийся от других горожан, неуклюже переваливая задом, забрался на помост и объявил обвинительный приговор. Из его шепелявой речи я поняла, что это и есть местная ведьма, что ее отлучили от церкви и в качестве наказания назначили процедуру сожжения в очистительном огне. Аутодафе… Что душа ее, таким образом, будет спасена, а дьявол, поселившийся в ее теле, будет уничтожен.
Площадь одобрительно загудела. Стражники запалили факелы и поднесли их с разных сторон к дровам и хворосту. Женщина истошно закричала, подняв лицо к небу. Ее губы что-то шептали, а из глаз потекли слезы. Я была, наверное, единственной на площади, кто плакал вместе с ней. Мне очень хотелось ей помочь, но я не знала как. Можно было, конечно… нет, не избавить, а лишь облегчить страдания, нашептав ей порцию яда. Но клятва, даваемая алхимиками, умеющими кастовать вещества прямо в человеческое тело, запрещала мне, даже во имя сострадания, делать это. Я могла дать ей лишь какое-нибудь обезболивающее или… опиат. Наркотики были тоже под запретом, но не под таким строгим, как яды, и я решилась.
Формула морфина слетела с моих губ. Я направила ее прямо в кровь несчастной. Последний болезненный вскрик, и она затихла, безвольно повиснув на стягивающих ее тело веревках. Больше женщина не мучилась, не извивалась под огненными языками, лизавшими ее тело, не молила о пощаде. Это вызвало негодование толпы. Я испортила им зрелище.
Хлор вам, изверги! Перетопчетесь!
– Ведьма! – раздался справа от меня смутно знакомый голос. – Ведьма! Это она помогает той, что на костре! – верещал мужик.
Вокруг меня тут же образовалось свободное пространство. Слезы, еще не высохшие на щеках, выдали меня с потрохами. Я прошлась взглядом по толпе и встретилась со злыми глазками Якобо.
– А-а-а, это ты, Кариес! – прошипела я, распрямляя согнутые плечи и гордо поднимая голову над толпой недолюдей. Пространство вокруг меня расширилось еще больше. – Скольких путников ты ограбил сегодня на тракте?
– Она врет! – завопил мужик, ужом ввинтился в толпу и исчез.
Но камень недоверия, брошенный им в мою сторону, уже погнал круги по площади. Люди тыкали в меня пальцами и как нанятые повторяли:
– Ведьма! Ведьма! Ведьма!!!
Женщина, заживо горящая на костре, их уже не интересовала. Появился новый объект для вымещения своей злобы и страха. А ведь я им не сделала ничего плохого!
«Просто не успела…» – пронеслась язвительная мысль.
Ко мне сквозь толпу продирались стражники и толстый мужчина, зачитывавший приговор. Я спокойно ждала, когда они доберутся до места.
– В чем дело, уважаемый? – обратилась я к толстяку.
Его сальный взгляд мне не понравился, но на лице это никак не отразилось. Я осталась такой же спокойной и доброжелательной, надеюсь.
– Якобо обвинил тебя в ведьмовстве, – надменно сообщил мужик, даже снизу вверх умудряясь смотреть на меня свысока.
– Этот разбойник с тракта? – усмехнулась я. – И слова человека, который грабит в лесу людей, заслуживают вашего доверия?
– Он честный ремесленник! – возразил кто-то из толпы.
– Возможно… если только ремесло его – грабеж и разбой! Кстати, напарником к нему подвязался какой-то Пьетро. Угу. Тот, у которого сегодня живот болит!
– А откуда ты знаешь, что у Пьетро болит живот, если сама не наслала на него порчу?! – ехидно поинтересовался толстяк.
– Святой отец истину глаголет! – опять влез кто-то с репликой.
Отец? Да еще и святой?! Да, в невероятный, точнее вывернутый, мир занесло нас… если этот неприятный тип, который свое чревоугодие даже не пытается скрыть, считается святым!
– Откуда знаю? – ухмыльнулась нагло. – Оттуда! У него живот скрутило как раз в тот момент, когда он в меня из старого арбалета целился!
– У Пьетро отродясь арбалета не было, – донеслось из толпы.
– Ага! У Пьетро не было арбалета, у Якобо нет кривого ножа! – вызверилась на толпу. – А я насылаю порчу на честных горожан!
– Арестовать ее, – приказал толстяк стражникам. Я только было собралась возмутиться такому беззаконию, но следующая фраза, сказанная мужиком, заставила меня подчиниться. – Пусть маркиз Фармазотти сам с ней разбирается!
О! Вот и оказия.
– Константин, мы берем пленных?
– Пусть вынесет мусор – и свободен.
Телесериал «Моя прекрасная няня»
О, как я ошибалась, когда надеялась, что стражники приведут меня прямиком к господину Фармазотти!
Во-первых, оказалось, что маркиз на данный момент в своем замке отсутствует. По этой причине меня приволокли в небольшую крепость, именуемую монастырем. Стражники, сдав меня с рук на руки обитателям крепости, вызвавшим у меня смутное подозрение в еще большей неадекватности, чем остальное местное население, удалились с явным облегчением. Я с удивлением рассматривала странных мужчин, живших здесь какой-то общиной. Они все были одеты в одинаковые черные мешковатые балахоны с капюшонами и подпоясаны веревками. То, что они дружно стали креститься, меня уже не удивляло. Правильно, встретившись с настоящей ведьмой, надо попросить защиты у своего бога. Только… вряд ли это им поможет. Еще меня поразили их прически. Лысину, которую я приняла за естественную плешь на голове толстяка, имели все, даже молоденькие пареньки. Вывод из этого следовал единственный: это их клановая прическа, надо сказать, весьма странная.
Насмотревшись на меня вдоволь, мужчины разбрелись по своим монастырским делам. Меня же препроводили в жуткую камеру, которая живо напомнила мне подземелье королевского дворца. Я непроизвольно поежилась и с грустью вспомнила такой уютный стожок. Здесь же меня ожидала лишь старая перепревшая солома.
Во-вторых, как сообщил мне тот самый толстяк, оказавшийся святым отцом Фабиано, от меня предварительно требовалось добиться признания в ведьмовстве и сношении с темными силами. А именно с Сатаной, не знаю, кто этот господин. Так как не в чем признаваться я не собиралась, мне популярно объяснили, что завтра будут пытать.
Поразмыслив над предстоящим мне завтра перспективным времяпровождением, я выбрала тактику поведения. Не очень умная, злобная, невоспитанная девица с манией величия очень хорошо подходила на эту роль.
Ой, кого-то мне этот образ сильно напоминает! Надо припомнить выражение лица прототипа. Жозефина всегда выглядела дурой, как бы ни пыжилась.
Разобравшись с завтрашней стратегией поведения, я решила поспать. Скинула плащ и сняла рюкзачок. Почему-то мои тюремщики его у меня не отобрали. Видимо, приняли за горб. Достала камень с хранителем и тихо позвала:
– Гораций, выходи давай… – Никакой реакции. – Ну прости меня, я ведь живой человек, с нервами, с чувствами…
– А я, значит, бесчувственный, – раздался за моей спиной почти родной голос призрака.
– Прости, прости, прости! Простил?
– Да, моя королева! Я просто ждал, когда ты меня сама позовешь… Петра, а где это мы?! – огляделся он наконец.
