Поколебавшись, Рой все–таки глянул глазами напарника на наведенную завхозом чистоту, затем вернулся в себя, распахнул канал и поприсутствовал при теплой встрече.
— Ну и где ж ты прятался? — мрачно поинтересовался завхоз-Николай у сунувшегося на кухню Ерика. Сам он восседал за столом в компании газеты и все той же пузатой бутылки. Закрытой, к счастью. Из комнаты доносился невнятный бубнеж телевизора. — Еще молока насыпать? Я твое недопитое, извини, расплескал нечаянно.
Рою отчетливо представилось, как разошедшийся в пылу уборки завхоз, сгоряча наступает на край несчастного блюдечка со всеми вытекающими оттуда последствиями.
Возмущенный до глубины души Ерик в ответ на жуткое предложение отчаянно фыркнул, в полной мере выразив все эмоции по отношению к магазинному пастеризованному молоку.
— Ну, пошли тогда, отнесу тебя на пустырь. Ты у нас животное вольное, по своему разумению жить должно.
— Соглашайся, — подтолкнул снова засомневавшегося напарника Рой. — Ты мне здесь можешь понадобиться. Если что, завтра опять подкараулим, а я в течение вечера постараюсь до него донести, что ежей молоком поить нельзя, у них от этого расстройство кишечника иногда случается.
Ерик все еще терзался сомнениями, поэтому Рой применил последний аргумент:
— Здесь ты в любом случае будешь к нему ближе, чем наверху.
— Логично, — согласился Ерик.
На деле — передумал пятиться и покладисто позволил посадить себя в кепку.
С пустыря, насколько Рой понял, он тоже собирался возвращаться на личном транспорте, только в виде мошки какой–нибудь или комара.
— Лучше камешек или песчинка, — посоветовал Рой. — Их, по крайней мере, сложно прихлопнуть ненароком.
Ерик мысленно закатил глаза и попросил не учить ученого. Не такими словами, конечно, но смысл получился более чем доступным. Одновременно из коридора ведомственной тридцать третьей послышалось громкое пыхтение, свидетельствующее о том, что физрук уже вымыл руки и теперь пытается выбраться.
Рой прокрался обратно в коридор и сделал вид, что никуда не уходил.
— Ой, Митенька, дорогой, — фальшиво, до оскомины на зубах, протянула Марь Филипповна, поспешно отскочив от двери. — Чуть не пришибла тебя, извини.
Дорогой Митенька вывалился из ванной в таком шоке, что не только Рою, но и порядком удалившемуся от дома Ерику стало ясно, что ласковыми словами Марь Филипповна до сих пор Митьку–физкультурника баловала очень редко.
«Я умираю?» читался в его глазах немой вопрос.
— Все хорошо, — успокоил Рой. — Марь Филипповна сначала подумала, что дорогого инспектора, то есть, меня прищемила.
— А, тогда понятно, — Димитрий встал посреди коридора, не зная, куда себя деть.
— Проходи, — снова посуровев, скомандовала Марь Филипповна. — В комнату иди, сядь куда–нибудь, и не отсвечивай, пока я окончательный марафет навожу.
На лице Димитрия отразилось острое облегчение.
Рой хмыкнул и пошел мыть руки.
— Так, ты у нас туда сядешь, — донесся сквозь шум воды командный голос, раздававший последние ценные указания, — там в стуле гвоздик небольшой выпятился, но ты у нас не золушка, и так посидишь.
— Золушка? — удивился Димитрий на свою голову.
— Да тьфу на тебя, не золушка, спящая красавица, конечно! — отмахнулась Марь Филипповна. — То есть, кто там под ста перинами горошину чувствовал? Краля какая–то, не помню. Замуж за принца потом вышла. Интересно, как он ее оприходовал, нежную такую?
По повисшей паузе Рой понял, что до Марь Филипповны, наконец, дошло, с кем она беседует. И многое бы отдал, чтобы посмотреть, как наивный физкультурник заливается смущенным румянцем.
— Злой ты и ехидный, — недовольно прокомментировал Ерик, покачивающийся в завхозной кепке.
Ему там было хорошо — тепло и мягко. Но за физкультурника он чуть ли не всерьез обиделся.
— Обещаю, что не дам шовинистически настроенной боевой женщине обижать гостя, — поклялся Рой, внутренне посмеиваясь.
— Уж постарайся, — воинственно заявил Ерик, нацелившись, в случае чего, вернуться и лично разобраться.
— В общем, ты у нас на гвоздик сядешь, — быстро справилась с неловкостью Марь Филипповна. — То есть, на стульчик с гвоздиком. Верочку на другой стульчик посадим, вот сюда, к инспектору поближе. Я с другой стороны от него побуду, тоже на стульчик… А инспектора в креслице, во главу стола. Неудобное креслице–то, — Рой воочию представил, как она беспокойно хмурится, — низенькое немного. С другой стороны, инспектор наш статью не обижен, все одно до пирожков отсюда дотянется. А я их еще поближе поставлю, вот так… Правда, тогда огурчики ему будет не достать. Огурчики тоже поближе подтянуть надобно. Ой, а помидорчики как же? А селедочка?
— Марь Филипповна, — робко подал голос Димитрий, — вы не увлекайтесь, у вас сейчас тот край стола перевесит и все на пол съедет.
— Ишь ты, умный какой! — чуть не плача, взвилась Марь Филипповна. — Ну а что делать–то? Что мне делать, чтобы все хорошо сели? Верка дочку с собой приведет, ее куда распределить прикажешь? Стульев–то всего три, мне ребенка на диван садить, чтобы она подбородком на столе чаевничала? Раньше так хорошо было, пока еще два стула прошлая проверка не сломала! Да и поили мы их вдвоем с управдомом, никого с улицы в дом не тащили.
— Боже мой, Марь Филипповна, — с облегчением предложил Димитрий, — так я пойду тогда, в чем проблема?
— Сидеть! — страшным шепотом приказала та. — Грамота тебе нужна? Нужна! Инспектор лично тебя приглашал? Приглашал. К тому же, кого я на чертов гвоздь посажу, завхоза, что ли?
Рой больше не мог в одиночку давиться хохотом, делая вид, что все еще отмывает руки после удачно–неудачной прогулки.
— Марь Филипповна! — крикнул он из ванной. — Давайте я, чтобы не бездельничать, хоть табуретки вам с кухни, что ли, притащу — тоже в приготовлениях поучаствую.
Судя по воцарившейся тишине, Марь Филипповна довела–таки Димитрия до сердечного приступа — волосы на себе рвать начала, или еще как эмоции выражала, но затихли оба. Рой пожал плечами и на всякий случай заглянул в комнату.
— Точно, тубаретки, я про них забыла, — абсолютно обычным тоном согласилась Марь Филипповна. — Несите.
Димитрий на Роя не среагировал — сидел, вытянувшись в струнку, и смотрел четко перед собой, как человек, впавший в одну из разновидностей кататонического расстройства.
Сразу захотелось попросить Марь Филипповну провести для них с Ериком профессиональный мастер–класс. Просто, чтобы знать, чем и как можно за одну секунду довести человека до такого состояния, имея при себе из подручных средств только полный стол жратвы и упомянутый стул с гвоздиком.
Рой, к примеру, при всем своем богатом опыте подобного результата гарантировать не мог.
Марь Филипповна дождалась, пока Рой отправится на кухню и зашипела на грани слышимости:
— Я сейчас за Верочкой сбегаю, время уж все вышло, а она не идет. Точно застеснялась или передумала. А ты сиди тут и не смей ничего без меня пробовать, понял?
Димитрий сглотнул так, что Рой без дополнительных усилий через стену его услышал.
— Понял, — уныло ответил он.
— Еще капнешь на салфетку раньше времени, а где я тебе другую возьму? И так еле–еле шесть штук нашла, из старых запасов вытащила. Думала, пойдем с инспектором по магазинам, удастся салфеточек прикупить, а то и туалетной бумаги, — Марь Филипповна тяжко вздохнула под старательный скрип неспешно выдвигаемых Роем табуреток. — Так не захотел он по магазинам–то, решил с народом пообщаться, то есть, с вами. Неправильный он какой–то, — подвела она итог, — слишком уж правильный. Ну да ладно, мы его самогончиком задобрим, пирожками–салатиками умаслим, закусочками разогреем…
В дверь деликатно позвонили. Рой без всякой магии мог бы поклясться, что пришла Вера Дмитриевна. Удивительно, но звонок, орущий хуже павлина в заповедном парке, когда им пользовалась Марь Филипповна, сейчас прозвонил тихо и бесцветно–тревожно.
Ощущение как от ночной бабочки, вроде бы абсолютно безобидной и бесшумной, но с толстым мохнатым брюшком и неприятно цепкими лапками.
