Медведь перекатился на лапы, замер, держа нос по ветру. Запахи были скудные и слабые. Михайло невольно заскучал по родному лесу, где в воздухе всегда чувствовались самые разнообразные ароматы, дающие зверю информации больше, чем люди могут получить из газеты.
Земля, трава, деревья источали знакомые запахи, чуть-чуть отличные от тамбовских. Звериных пахучих следов ветер практически не разносил. Человечьих тоже.
– Либо у меня на нервной почве нюх пропал, либо тут незаселенные территории, – заключил Ломоносыч.
Предстояло решить, а что же, собственно, делать дальше. Михайло нахмурился, сосредотачиваясь.
Итак, он верил: друзья где-то приземлились и так же, как и он, решают, что предпринять. Вариантов набиралось не много. Во-первых, можно просто сесть под сосной и ждать, когда кто-нибудь сам не выбредет на тебя. Во-вторых, пойдя за ветром, рано или поздно найдешь упавший воздушный шар. В-третьих, если вообще не напрягать голову мыслями, можно отправиться куда глаза глядят, либо, в лучшем случае, против ветра, навстречу ежу и скунсу, вывалившимся из корзины до Михайло. Ломоносыч отлично знал Колючего. Уж этот сорванец не пропадет. А Вонючка Сэм тем более. Наглость – второе счастье.
– А если нет первого, то вообще единственное, – мудро изрек косолапый.
По всем раскладам вырисовывалось, что придется предпринять путешествие к шару. Медведь кивнул сам себе и побрел.
«Все ж таки я натура деятельная и активная, – рассуждал он. – Мы, медведи старой закалки, не сидим на месте, понимаешь. Шутка ли, целый губернатор леса. Только кому тут предъявлять мои регалии?.. Ладушки, вот соберу вверенный мне коллектив, а потом и порешаем, куда и как. Главное, чтобы обезьянин почаще помалкивал».
– Йо-мойо!!! – вопил шимпанзе Эм Си Ман-Кей, влетая в заросли.
Этому чисто русскому возгласу Эм Си научился, разумеется, у тамбовчан.
В уме Ман-Кея проскочила искорка неподдельного недоумения: как же он вывалился из корзины?! Он, рожденный на дереве! Шимпанзе был самым ловким из всей восьмерки путешественников.
Сейчас было не до удивления – Ман-Кей зашуршал в кроне, ветер свистел в его ушах, гибкие березовые прутья больно стегали по мордочке. Эм Си поймал ветку левой рукой, заскользил, обжег ладонь. Пришлось отцепляться, чтобы тут же схватиться за другую ветку ногой.
Не дожидаясь, когда трение обожжет и ногу, шимпанзе разжал пальцы и правой ногой, как крюком, задержался за толстый сук. Падение будто бы прекратилось, но набранной скорости надо было куда-то деваться! Ман-Кея развернуло на девяносто градусов вокруг ветки, за которую он держался ногой, и запустило на соседнее дерево.
Эм Си загреб правой рукой сразу несколько тонких ветвей, перехватился, увернулся от ствола, отчаянно заработал всеми четырьмя конечностями, тормозя и стараясь не свалиться.
Он полностью остановился. Замер, сжимая лапами ветки. Со стороны Ман-Кей выглядел как кривая звезда, качающаяся между двумя березками. Более того, звезда, облаченная в пиджак и штаны. Полоски – красная, синяя, красная, синяя. Верх вкуса. Хорошо, что было темно.
Уповая на удачу, шимпанзе разжал правые конечности. Оказалось, верхушки березок весьма заметно нагнулись под тяжестью обезьяньего тела. Теперь деревце, которое Эм Си не отпустил, накренилось еще больше и тут же распрямилось подобно пружине. Ман-Кей отправился в новый полет, правда, менее драматичный.
Теперь шимпанзе сноровисто управлял движением тела, рассекая воздух, словно Тарзан на лианах. Роль лиан отлично исполняли ветви деревьев. Так что, невзирая на драматичный дебют, Ман-Кей приземлился с ветерком и шиком, одернул пиджак, подтянул брюки.
– Ух, круто, братцы, летал, не мог налетаться, боялся, но за ум взялся, в лицо опасностям смеялся, но не стану врать – лучше так не летать.
Привычка бормотать в рифму у Ман-Кея появилась в детстве. Да и как ей не появиться? Он был англичанином африканского происхождения. Его родители, настоящие африканцы, общались исключительно при помощи рэпа. Через год люди забрали юного Эм Си от папы с мамой и определили в другую цирковую труппу, где уже были шимпанзе. Они также болтали стихами. Постепенно Ман-Кей стал не только изъясняться, но и думать своеобразным речитативом.
Любовь к рифмовке заставляла Эм Си отвлекаться от основной мысли, загрязняя ее вензелями для красного словца. Такой же бардак творился и в мыслях шимпанзе, поэтому действовал он куда быстрее, чем думал.
Теперь, когда время действовать закончилось и наступил черед обмозговать положение вещей, Ман-Кей изрядно закручинился.
– Думай, Эм Си, думай, ду… Just do it, do it, дует-то как, просто мрак, и на беду, я словно в бреду, думай, Эм Си, думай, ду… – нашептывал шимпанзе, притопывая в такт.
Где-то на двадцать третьем повторе этой несуразицы до Ман-Кея дошло, что его попросту зациклило, и мохнатый рэпер замолчал.
«Значит, все, хватит, без дураков, йо, – постановил Эм Си, – и без этих йо. Нате, ребята, дальше сами, избавлюсь от оков слов, хватит игр со словами, не нами придуманы правила…»
Шимпанзе был вынужден прервать и мысли. Даже попытка одернуть себя привела его к бесплодному эквилибру рифмочками. Собравшись с силами, Ман-Кей худо-бедно родил здравую мысль: надо искать Михайло. Почему? Из тех, кто вывалился до Эм Си, медведь был самым неподготовленным к таким полетам. Колючий и Парфюмер хотя бы легкие. О судьбе остальных спутников афро-англичанин не знал. Оставалось надеяться, что их не вытряхнуло из гондолы и они благополучно приземлились где?то далеко, но лучше поближе.
Ломоносыч мог сильно пострадать, смекнул Ман-Кей. Следовательно, надо его найти и оказать помощь. О совсем плохом исходе падения тамбовского мишки шимпанзе предпочитал не думать.
Мыслительный процесс отнял у Эм Си уйму времени. Ночная тьма успела сдать позиции, и в лес тихо, но победно вошли предрассветные сумерки. Кое-где над низинами повисли клочья белесого тумана. Проснулись птички, зачирикали, запели, вселяя в музыкальную душу обезьяны ничем не мотивированный оптимизм.
Хлопнув в ладоши, Ман-Кей бодро зашагал против ветра, ловя обрывки собственных мыслей: «Кроме Михайло есть еще и Гуру. Я знаю его натуру. Он бегун, прыгун, но плохой летун. Только бы он удержался, в борта вцепился, в корзину вжался. Что за злополучный полет? Надеюсь, дождь не польет…»
Сначала Гуру Кен решил, что ему чертовски не повезло. Он камнем падал сквозь чащобу, ломая все на своем пути. Короткие передние лапки были бесполезны, мощные задние предназначались для скачкообразного бега, а не для лазания по деревьям. Справившись с ужасом, кенгуру осознал, что летит «солдатиком», то есть головой к небу, и стал рьяно орудовать ногами, как бы отталкиваясь от ветвей.
И ведь помогло! Кто знает, не начни Гуру Кен барахтаться, так бы и расшибся, несмотря на то что его падение закончилось старым шалашом, обильно покрытым соломой. Очевидно, бойкие польские пацанята построили балаганчик, в который так удачно угодил кенгуру.
Хрястнуло оглушительно. Гуру провалился, шмякнулся боком и головой оземь и потерял сознание.
Кену привиделась родная Австралия. Скачет он, стало быть, по зеленым просторам, перемежающимся с желтой песочной степью, проносится мимо раскидистых деревьев, страусиного пастбища, широкой реки Муррей. Вбегает на холм, ломится вниз, да оступается на камне и – кубарем! Бух в кустарник! Глаза от боли сомкнул, открывает, а над ним небо синее-синее, молочное облачко струится, ветерок щекочет нос. Склоняются над Гуру Кеном две темные головы, и одна произносит:
– Или пан урод отдохнуть прилег?
Кенгуру поморгал и понял, что очнулся.
– А что же это такое у пана на шее красное?
Гуру сообразил, что неразличимые пока существа интересуются его боксерскими перчатками.
До побега из шапито Кен работал цирковым боксером, очень дорожил перчатками и каждый день находил часок для тренировок.
– Это перчатки, – сказал Гуру.
– Модные? – спросили незнакомцы.
– Конечно. Они для бокса.
– О, это такой вид мордобоя, – проявил эрудицию один из местных.
– А вы кто? – окончательно опомнился кенгуру.
Незнакомцы распрямили спины, на их мордочки упал свет, и Гуру смог их разглядеть.
– Ух ты, да вы скунсы!
– Нет, добжий пан, не оскорбляй! Мы еноты.
– Простите, обознался.
– Не волнуйся, мы тебя тоже за тушканчика-баскетболиста сначала приняли, да потом поняли, что тушканчики такими верзилами не бывают.
– Я кенгуру.
Еноты переглянулись.
– Кенгуру… – эхом повторил один.
– Австралийский? – спросил другой.
– Ну, не эстонский же, – ответил первый.
– А откуда он у нас?
– А откуда ты у нас? – переадресовал енот вопрос Гуру.
