…Опять музыка. На этот раз, слава богу, дали полонез Огиньского. Послышался плач. Это, стоя за спиной Нектова, рыдали Ольга Васильевна и Снегурка. Сказав им несколько утешительных слов, Собиратель пошел в комнату. Там он выдвинул верхний ящик комода, где под хорошо выглаженными полотенцами и кальсонами, под простынями лежали деньги. Увы – бывшие. Теперь это были белые листки. А когда он раскрыл паспорта, свой и жены, то узрел, что и они обесцвечены. Нижнего ящика открывать он не стал. Откроет его вечером и, после всех этих треволнений, вдосталь налюбуется на «Зефиръ N 500» и на всю коллекцию в целом. И Дрекольева. пригласит. Пусть и он поглядит. Это ему не мыльные бумажки!
Невзирая на сложные и загадочные события этого дня, в сохранность своей коллекции Нектов и теперь верил неколебимо. Так старатель-золотоискатель, владелец самородка, идет по тайге и знает, что может погибнуть от рук злодея или сгинуть от голода, может быть съеденным волками или стать жертвой лесного пожара, – но знает он и то, что при любых обстоятельствах самородок останется самородком. Напомню, что собирание этикеток давно стало для Нектова страстью. Он был не просто коллекционер – он был сверх-архи-суперколлекционер!
Однако обстановка в мире была все же тревожной. Желая полнее вникнуть в происходящее, Собиратель включил телевизор. На экране возникла миловидная дикторша; запинаясь и время от времени машинально наклоняя голову к столу, где должен был лежать текст, но где его не было, она сообщила, что цветоотталкивающие свойства бумаги коснулись не только печати, но и всех иных средств письменного воспроизведения речи. То есть бумага не принимает ни чернильных, ни всех прочих записей. Пишущие машинки тоже вышли из строя во всем мире… Ввиду отсутствия печатных средств информации впредь телепередачи будут вестись круглосуточно… Кроме того, доктор каких-то наук рекомендует срочно наладить массовое производство грифельных досок и мелков к ним, ибо этот род осуществления письменной речи не затронут… Не закончив фразы, симпатичная дикторша уронила голову на стол – и заплакала. Нектов сочувственно покачал головой, хоть причины ее горя не знал. А горевать ей было с чего: муж ее – талантливый молодой журналист. Что ждет его теперь? А брат ее – музыкант. Но все ноты обесцветились…
Подавленный наплывом событий, Нектов выключил телевизор, прилег на диван и предался размышлениям. Теперь, выходит, все мы – бескнижные, безденежные и беспаспортные. Ну, без книг люди как-нибудь да проживут. Ведь вот неандертальцы грамоты не знали, однако жили же. Конечно, эпоха была темная: курить не умели, коллекционировать было нечего. Но все же плодились и множились, осваивали пещеры, коллективно охотились на мамонтов – и постепенно катились к цивилизации… А вот что деньги померкли – это дело хуже. Тот факт, что серебро и медь остались, не обнадеживает. Жены, несомненно, реквизируют у мужей всю звонкую монету на хознужды, на губную помаду. Курящим не на что будет покупать папиросы, и это трагически ударит по коллекционерам. Но самое злое из трех зол – это депаспортизация и гибель документации. Теперь каждый может выдавать себя за кого угодно. Какой простор для тунеядцев, для жуликов и взломщиков! Надо срочно созвать летучее собрание всех жильцов дома и организовать круглосуточное дежурство на лестнице. Кроме того, он завтра же договорится с чудо-слесарем Володей, и тот вставит в нижний ящик комода дополнительный замок. Ведь теперь, когда все банкноты обесцветились, вполне возможно, что именно папиросные этикетки станут всемирной твердой валютой. Так что отныне его экспонаты представляют интерес не только для коллекционеров, но и для человечества в целом. А среди человечества есть ведь, и, жулики, и грабители…
6. Смертельное пробуждение
Все эти раздумья и предстоящие хлопоты так утомили Нектова, что он уснул. И увидел он сон. Не вещий, не зловещий, но какой-то странный. Впрочем, бывают ли сны не странные? На то они и сны.
…Он помолодел сразу на много тысяч лет. Помахивая тросточкой, легкой походкой идет по лесной тропинке. Саблезубые тигры и многометровые удавы почтительно уступают ему дорогу. Мощные гориллы, дружески улыбаясь, протягивают ему какие-то сочные экзотические плоды – чем богаты, тем и рады. Звери ведь не дураки, они отлично понимают, что он – Коллекционер.
Лес кончился. Нектов входит в селение. На порогах пещер мирно сидят неандертальцы и троглодиты обоего пола. Еще длится первобытная эпоха, но уже забрезжила заря цивилизации: человечество научилось курить. Нравы смягчились. Люди перестали охотиться на беззащитных мамонтов и переключились на овощеводство и людоедство. Окрестные поля засеяны табаком, капустой и горчицей.
У крайней пещеры в каменном кресле сидит мужчина. У него – мощный торс и добродушное лицо; чем-то он смутно похож на «Дядю Костю». Во рту у него – папироса. Перед ним, на гранитном столе, – кремневый топорик и – о радость! – папиросная коробка. Надписи на этикетке нет; на ней смелыми штрихами в духе наскальной живописи изображена улыбающаяся неандерталка. Нектов мгновенно сознает, что если он заимеет такой уникальный экспонат, он сразу затмит всех коллекционеров Земли. И тут он слышит голос неандертальца:
– Кореш, коробка будет твоей. Но в обмен на нее я тебя съем. Я – людоед-товаровед, а ты – мой завтрак и обед. Решайся, не впадая в дрожь, – и экспонат приобретешь!
– Но если ты меня съешь, то этикетка не станет моей, поскольку меня как такового не станет, – дипломатично отвечает Нектов и, предчувствуя серьезные и плодотворные переговоры, садится на гранитную табуретку по другую сторону стола. И снова слышит неторопливый голос:
– Задумайся, мой добрый визави, и логику на помощь призови! Согласно правовым процессуальным нормам, в тот самый миг, когда моим ты станешь кормом, коробка перестанет быть моей – и станет юридически твоей. Притом зачти как плюс: тебе, в итоге сделки, впредь будут не нужны лекарства и сиделки.
Ничего не скажешь, доводы неандертала звучат убедительно. Нектов уже готов согласиться на этот взаимовыгодный товарообмен. Но тут кто-то нервно, дробно стучит в дверь – и настает обидное пробуждение.
– Кто там? Войдите! – сердито произнес коллекционер. В комнату, кренясь, как торпедированный линкор, вошел рослый, полный заплаканный человек. Спросонок герой мой даже не сразу и опознал в нем сантехника Дрекольева: куда делась его победоносная, горделивая выправка! Но это был он, самозабвенный собиратель мыльных оберток.
– Да что с вами, Сергей Петрович? – удивился Нектов. – С Аней что-нибудь? Или опять на вас коллективную жалобу накатали?
– Уж лучше бы сорок жалоб!.. Нет больше «Русалочки»! И вся коллекция погибла!.. Пришел с работы – и, как всегда, первым делом сейф свой самодельный открыл – полюбоваться. А там – сплошная белизна…
– Досадный случай, – тактично откликнулся Нектов. – Но не падайте духом. Со временем соберете новые э… так сказать, экземпляры.
– Где, где соберу?! Все всюду побелело… – прорыдал Дрекольев. – Поверьте, теперь все мыловаренные заводы остановятся. Какой смысл выпускать туалетное мыло, если нет художественной упаковки?!
– Не мылом единым жив человек, – вразумляюще изрек Нектов. – Не хотите ли, Сергей Петрович, кагора отведать, а заодно и на мое приобретение полюбоваться?
Но Дрекольев не слушая, у него свое было на уме.
– Нет «Русалочки», «Майского утра» нет, ничегошеньки нет… – бормотал бедняга. – Собирали мы с вами, Василий Павлыч, чудеса чудесные, а теперь у нас – фига с маслом…
Он умолк, ожидая дружеского сожаления, сочувственных вздохов, но ничего такого не дождался и понуро покинул комнату. «Почему мы, почему у нас?» – с презрительным удивлением подумал Нектов. Этот чудак вообразил, что если обесцветились его мыльные бумажки, то и мои этикетки должны обесцветиться! Наивное существо! И все-таки жаль его. Его беда в том, что он выбрал неверное направление. Если бы он…
В дверь опять постучали.
– Василий Павлович, вас к телефону, – послышался голос Ольги Васильевны. – Олегушка вызывает!
Первым делом Олег каким-то осторожным тоном спросил отца о самочувствии. Когда Нектов ответил, что чувствует себя нормально, сын сразу перешел на свои дела. Он был вполне в курсе событий, но тревога, охватившая весь мир, его не коснулась. Наоборот, голос звучал бодро, в нем слышались наступательные интонации. Олег заявил, что бумагу обесцветили иномиряне. Этой дружественной акцией они продемонстрировали землянам свое тяготение к вечным, незыблемым общекосмическим ценностям, то есть к канализационным крышкам. Видимо, они готовы приступить к обмену экспонатами. Что ж, он готов…
Олег вдруг прервал свои оптимистические прогнозы и после паузы произнес проникновенно:
– Пап, я рад, что ты держишься так мужественно. Я горжусь тобой! Я бы так не мог! Если бы мои крышки испарились вдруг… Ты знаешь, мне час назад звонил Геранников, он вне себя.
