— Ты чего? — удивился Козлов.
— На задние лапы надо, — объяснил сержант. — Передние хилые, а так — не убежит.
Козлов снова согласился.
Шалаев сцепил браслетами зелёные лодыжки. Вытащил из кармана фонарь и посветил на стрелку. Крыса действительно сидела на шпале — упитанная, длиннохвостая с блестящими бусинками глаз.
— Во даёт. Как только дрезины не испугалась? — пробормотал сержант.
Крыса обернулась, повела носом и нырнула под стрелку.
Зеленокожий не спешил афишировать, что приходит в себя. Пошевелил пальцами на одной лапе, затем — на другой. Перевёл на полицейских нечеловеческий взгляд и, убедившись, что они не смотрят в его сторону, попробовал встать.
Но не тут-то было.
Задние лапы, скованные наручниками, дёрнулись. Зеленокожий, всё ещё не понимая, что его удерживает, перевернулся на живот и заёрзал возле рельса. Потом на миг замер и дрыгнулся с новой силой. Убедившись, что вырваться не удастся, вновь лёг на шину и прикинулся мёртвым.
— Эй, гоблин, — усмехнулся Шалаев, опускаясь на соседний рельс, — думаешь, провёл меня?
Козлов устало присел рядом с сержантом. Зеленокожий не шелохнулся.
— Добегался, касатик, — сказал Шалаев.
Зеленокожий понял, что притворяться мёртвым бесполезно, и сменил тактику: зашипел, делая вид, что не понимает сержанта. Шалаев снял фуражку и почесал в затылке, соображая, как расколоть хулигана. Направил луч фонаря на зелёную физиономию.
— Может, крысу притащить?
Зеленокожий вздрогнул и испуганно помотал башкой.
— Будем говорить? — поинтересовался Шалаев, гася фонарь.
— Будем, — сдался зеленокожий. — Только крыс не надо. Я от них в псевдокому впадаю.
Шалаев подпёр голову рукой и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
— В отдел его надо.
Зеленокожий снова задёргался.
— Не нужно в отдел! Там меня на опыты вашим военным сдадут! А я не хочу! Говорят, они… электроды вживляют.
— Кто говорит? — быстро спросил Шалаев.
— Ну, я слышал, что говорят, — уклончиво ответил зеленокожий.
— Так, понятно, — сурово сказал Шалаев. — Значит, ты тут не один такой зелёный. Значит, и сородичи где-то рядом шастают. Всё, в отдел! — Он выдержал драматическую паузу и ввинтил самую ужасную ментовскую фразу: — Там разберутся.
— Не надо! — взмолился зеленокожий. — Давайте я лучше здесь всё расскажу!
— Ещё чего, — наигранно фыркнул Шалаев. — А вдруг опять укусишь? Или при помощи телепатии завладеешь моим сознанием?
Зеленокожий немного помедлил, ворочаясь на полу. Сказал уже без надрыва:
— Вы не обижайтесь, но я не могу использовать в качестве мнемо-донора такой примитивный мозг. Это бесповоротно отупит меня.
Шалаев проглотил оскорбление. Предположил:
— Кстати, твой укус наверняка заразный. Срочно в медсанчасть надо, прививку делать.
Зеленокожий вздохнул.
— И вновь не хочу вас обидеть, — смущенно сказал он, — но это я мог заразиться, кусая вас. На людях — триллионы вредных организмов. А у меня во рту уникальная микрофлора… Была.
Он изобразил некое подобие улыбки, демонстрируя зубные пластины салатового цвета.
— Зачем же тогда за руку меня хватанул? — прищурился Шалаев.
— Это долго объяснять…
— Всё. В отдел.
— Нет-нет… Я сейчас, по порядку. — Зеленокожий поворочался. — Эти наручники крайне неудобные. Не могли бы вы их снять?
— Не мог бы, — сердито отрезал Шалаев. И внезапно гаркнул: — Долото, молоток, клей и наждачка — твои?
— Мои.
— Та-а-ак, — зловеще протянул сержант. — Что ж, хотя бы не отпираешься. Значит, расклад такой, касатик. Либо ты мне выкладываешь всё как на духу, либо мы тащим тебя в отдел и сдаём на опыты. Пусть электроды поглубже вживят.
Зеленокожий посмотрел жёлтыми кругляшами немигающих глаз прямо на Шалаева.
— На жалость давить бесполезно, — тут же отреагировал тот. — А попробуешь загипнотизировать — дубинкой отхожу.
— Понял, — кивнул зеленокожий. Обратился к задремавшему Козлову: — Зря вы пытались причинить мне телесные повреждения таким низкоэффективным оружием, как пистолет системы Макарова.
Козлов приоткрыл глаза и послал его по известному адресу.
— Какой оригинальный у вас напарник, — удивился зеленокожий, вновь глядя на Шалаева. — Разве он не понимает? Как же я могу сейчас куда-то пойти? Я же скован…
— Зубы не заговаривай. Отвечай чётко. Кто? Откуда? Цель визита? Имена сообщников? Зачем стены портил и сопротивление оказывал? Почему на русском говоришь?
— Ваш язык столь примитив… — зеленокожий осёкся, перехватив суровый взгляд Шалаева. — Прибывая на планету, мы обязаны знакомиться с особенностями местных наречий, культур, религий и прочих общественных штуковин.
— Не верю, но доказать обратное не могу. Дальше.
— Я с кислородной планеты, название которой ничего вам не скажет…
— Скажет-скажет. Мне рапорт ещё писать.
— Хорошо, я назову. Только вы не станете писать рапорт, потому что вас примут за сумасшедшего. Ведь зелёных человечков не бывает. — Он хамски ощерился. — Планета называется Редх'луннатр. Она вращается вокруг оранжевой звезды в шестидесяти трёх парсеках от Солнца.
— И сколько вас таких зелёных по Земле бродит?
— Один я.
— Как сюда попал? Только не трынди, что звездолёт потерпел крушение. Не поверю.
Зеленокожий подполз к стене и опёрся об неё спиной. Проговорил:
— Всё немного сложней. Вы же знакомы с таким учреждением как медвытрезвитель?
— Конечно. — Шалаев нахмурился. — Но при чём здесь это?
— Сейчас объясню. — Зеленокожий сложил передние лапы на коленях, копируя позу сержанта, и продолжил: — У нашей цивилизации тоже есть аналог вашего спиртного. Растение акдов. Мы употребляем его редко, в основном в лечебных целях. Ещё реже бывают случаи передозировки и опьянения. Это серьёзный проступок. Любого, уличенного в злоупотреблении, отправляют в подобие вашего вытрезвителя…
— Не понимаю, — нетерпеливо перебил Шалаев.
— Нас ссылают на отсталые планеты.
— Странное наказание.
— Это ещё не всё. Планету заблаговременно посещает специальная комиссия и готовит ребус. Загадку, которую надо решить, чтобы доказать: ты протрезвел и готов вернуться.
Шалаев нахмурился, силясь уловить логику. Всё-таки шёл уже третий час ночи, и «примитивный» мозг подтормаживал.
— Моим заданием было — восстановить первоначальный узор плитки в переходе метро, — объяснил зеленокожий.
— Не сходится, касатик, — покачал головой Шалаев. — Получается, ты запросто учишь язык и обычаи, но при этом не можешь сложить какую-то мозаику? Ерунда.
— С человеческой точки зрения, это абсурд, — кивнул зеленокожий. — Но тут дело вот в чём. Процесс нашего опьянения сильно отличается от вашего. Механизмы восприятия реальности меняются в обратной зависимости от сложности явления. То есть, чем сложней то или иное действие, тем проще нам его адекватно оценить и выполнить. А простые вещи приходится осмыслять долго. Это самое доступное объяснение, которое я могу дать. Там в симптоматике ещё много нюансов.
— Ну и ну, — сказал Шалаев. — А чего ж тогда узор плиточный не сошелся, если тебе его восстановить надо было?
— Не успел я, — потупился зеленокожий. — По ночам перекладывал. А тут вот решил вечером поработать, чтоб скорей закончить. И меня прифурило…
— Чего тебя?
— Прифурило. Ещё одна особенность сложного механизма нашего опьянения. У нас этот процесс фазовый: то отпустит, а то опять так прифурит, что аж пластины сводит. — Он болезненно поморщился. — Вот меня и прифурило. Побросал инструменты… а потом, дурак, ещё вернулся швы рихтовать и наждачку обронил.
— Да я сразу понял: что-то тут не так, — гордо сказал Шалаев. — Но на рожон-то зачем ты лез? Дразнился, у эскалатора цирк устроил, тяпнул вон меня… зараза.
— Говорю ж, прифурило, — хныкнул зеленокожий. — Не протрезвел я до конца. В плодах акдов есть очень сильные токсины. Вот меня и потянуло на подвиги.
Шалаев некоторое время молчал. А потом вдруг рассмеялся, заставив вздрогнуть и поморщиться дремлющего Козлова.
— Пьянка, она везде одинаковая, зелёный друг, — сказал сержант, отсмеявшись, — Что у вас, что у нас… Слушай, предположим, я тебе верю, и ваших алкашей реально шлют на отсталые планеты, чтобы разгадать какие-то загадки. Сколько же тогда этих… недоразвитых миров-то?
— Ну-у, — замялся зеленокожий, — не так уж мало. Галактика большая. Да и не обязательно каждого на отдельную планету: иногда скопом засылают. Но тогда и ребусы посложнее. К примеру, помните знаки на кукурузных полях? Это двое наших постарались. Все лапы стоптали. Или вот Бермудский треугольник…
— Стоп, — перебил Шалаев. — Мне такие подробности ни к чему. Сам по пьянке сболтну, и тогда точно в дурку упекут.
