— Понял, отстал, — сдался я.
— Так кем бы ты хотел меня увидеть? Шерон Стоун тебя устраивает?
— Мне всегда нравилась Янка Дягилева…
Смерть вновь неуловимо изменилась, и вот передо мной уже сидела Янка собственной персоной.
— Ну так что? — спросила она, — Ты пойдешь со мной?
— Пойду! — согласился я.
— Ну, тогда выбирай, как ты хочешь умереть.
— Красиво! — брякнул я, наливая еще водки из никак не желавшей пустеть бутылки. Должно быть опять Смертушкины фокусы…
— Как именно? — сурово спросила она, и я понял, что шутки кончились. Начался деловой разговор.
— Смерть, а можно еще минутку? У меня к тебе вопрос…
— Задавай, — смилостивилась она.
— А к кому ты еще приходила? Ну, из тех, кого я знаю. И что выбрали они?
— К ней приходила, — сказала Смерть, тыча пальцем себе в грудь, — к Янке, в смысле. Что она выбрала — ты знаешь… К Есенину… К Сталину…
— Сталина отравили! — блеснул я своим знанием истории.
— Ага, — улыбнулась Смерть, — Ты еще скажи, что Александр Македонский умер не своей смертью!
— И его отравили! — упрямо возразил я, наливая еще, — Смертушка, тебе плеснуть? Ничего, что я тебя уменьшительно ласкательным?
— Ничего… Хоть горшком зови, только в печку не ставь. Налей еще по сто, мне-то все равно. Приятно выпить с хорошим человеком… Так вот, и Сталин, и Македонский, умерли сами. Просто они выбрали яд.
— Так я что, должен покончить жизнь самоубийством? — только сейчас осознал я, — Это ж смертный грех! Я ж в ад попаду!
— А ты уверен, что он вообще есть?
— Нет… — задумался я.
— А чего тогда выпендриваешься? — ласково спросила Смерть и погладила меня по руке, протягивавшей ей стопарик.
— Не знаю… Просто это неприятно как-то. Мне всю жизнь внушали, что самоубийство — это грех. Что суицидники — это слабые люди, сдавшиеся в борьбе с жизнью, что они просто трусы, раз боятся дальше жить.
— Ха! — усмехнулась Смерть, — Трусы, говоришь? Неприятно, говоришь? Вот ты и выбери тот способ, который будет тебя приятен. Сталин выбрал яд, Есенин — веревку, Цой — автомобиль…
— Ты и к Цою приходила?!
— Милый был молодой человек, — мечтательно произнесла Смерть, — Мы с ним тоже хорошо посидели, также, как с тобой. А потом он попросил быть с ним до самого конца и пригласил прокатиться. Весело прокатились, блин! Вот… Кто там еще у меня был из твоих, так сказать, знакомых… А, Пушкин…
— Пушкина застрелил Дантес! — взревел я, — Уж в этом то ты меня разубеждать не станешь?
— Да, — спокойно согласилась Смерть, — Только Саша его сам б этом попросил. Дантес, бедняга, так переживал, они, ведь, лучшими друзьями были… Но Саша сказал ему, что последнюю волю умирающего надо уважать, даже если из-за этой последней воли он и станет умирающим, и Дантес все же выстрелил… Знал бы Саша, на что его обрекает! На всемирную славу, и далеко не самую приятную.
— М-да… — пробормотал я, хрустя соленым огурцом.
— А на счет того, что самоубийцы — трусы, то я и тут я тебе возражу. Давай рассуждать логически, ведь ты же логик? Технарь, да? Что ты выберешь, войти в клетку с тигром, или войти в темную пещеру, из которой доносятся странные звуки?
— Не знаю… — задумался я, — Наверное, все же войду к тигру, и буду молиться о том, чтобы он был сыт.
— Лучше страх, который уже знаком, не так ли? Как ведет себя тигр ты примерно представляешь, и понимаешь, что если он сыт, то у тебя есть шанс остаться в живых. А кто там, в пещере, тебе неведомо. Неизвестность пугает…
— Пугает…
— А теперь вернемся обратно к жизни. Допустим, у тебя жизнь хреновая.
— Хреновая!!! — раздосадовано протянул я, — Аж жить не хочется!
— Во! А говорил, умирать не хочешь.
— Хочу! — икнув, сказал я, — За тобой, Смертушка, хоть на тот свет!
— Так вот, допустим, что жизнь у тебя хреновая, и за каждым углом тебя ждет очередная пакость.
— Ждет!!! — согласился я, тяпнув еще стопарик. Водка пошла хорошо, будто вода. Или это и была вода? Опять Смертушка пошутила…
— Но ты, ведь, знаешь, что она тебя ждет, не так ли? А если ты решаешься покончить жизнь самоубийством, то откуда тебе знать, что ждет тебя там?
— Ты! — сказал я.
— Это сейчас ты это знаешь, а ведь раньше не знал, не так ли? Так вот, ты не знаешь, что тебя ждет за гранью! ДА и сейчас, собственно, не знаешь. Есть ли рай или ад, а если есть, то куда ты попадешь? Может быть, там будет еще хуже? Да и вообще, умирать больно и неприятно. А неизвестность пугает… Пугает любого нормально человека, а самоубийцы — не боятся. Они — пионеры. Они — первопроходцы, которые шагают в тот мир, о котором не знают ничего. Они не боятся оставить ЗДЕСЬ все, что нажито за долгие годы.
— За суициндиков? — предложил я, поднимая рюмку с водкой. Или с водой? Какая теперь разница, я и так хорошенько опьянел. Ну и ладно! На пьяную голову легче принимать такие ответственные решения.
— За тебя, Леша! — подняла свою рюмку Смерть, и я понял, что она имеет в виду.
Во мне и в самом деле заклокотала решимость. Теперь я уважал самоубийц, и даже начал причислять себя к ним. В конце концов, мне выпала такая честь! Я поговорил с самой Смертью, и она предложила мне умереть так, как я пожелаю! Не каждому выпадает такая возможность, а, быть может, одному из нескольких тысяч. Так чего я медлю?! Нужно решаться и идти за ней. Она же сказала, что ТАМ я получу ответы на все свои вопросы, и наверняка ТАМ мне ответят на мой главный вопрос: «Какого, собственно, хрена?!»
— Как я хочу умереть? — задал я вопрос не то Смерти, не то самому себе, — надо подумать.
— Ты говорил, что хочешь умереть красиво, — напомнила она.
— Я не настолько пьян! — обозлился я, чувствуя, что от этой обиды даже немного протрезвел, — Я все помню! И уж точно помню, чего я хочу. Красиво… А красиво — это как? Красиво было бы умереть в бою, на войне. Знаешь, Смертушка, какое самое приятное чувство на свете?
— Сексуальное удовлетворение? — спросила Смерть, — Обычно мне отвечают так.
— Не-а! Пофигизм! Чувство, когда тебе уже все пофигу, и остальные тебе от этого завидуют. Когда ты уволился с работы, но еще не отработал последний день — ты можешь послать шефа по матери, и все коллеги будут тебе завидовать, потому что тебе уже все до лампочки, а им с ним еще работать. Когда ты идешь под проливным дождем и смотришь на людей, ютящихся под козырьками подъездов. Ты-то уже промок, и спокойно можешь идти своей дорогой, а они — нет. И они тебе завидуют… Так и в бою… Ты уже знаешь, что умрешь, и идешь на смерть с чувством полного пофигизма в груди. Ты можешь собрать вокруг себя полсотни врагов, а потом рвануть чеку гранаты, потому что тебе уже все равно! Ты знаешь, что умрешь… Слушай, Смерть, а ты можешь обеспечить мне какой-нибудь подвиг? Ну, прямо сейчас забросить меня в Чечню, или еще куда, в горячую точку? Что б я там умирая подвиг совершил, и мне медаль бы дали.
— Посмертно? — уточнила она.
— Конечно! Ну что? Можешь? Это ж, ведь, тоже самоубийство. Я ведь хочу лезть под пули.
— Могу… — подумав согласилась Смерть, — Куда тебя заслать?
Я задумался. Где у нас идет война? На ум приходила только Чечня, да только вот получать медаль в бою во имя каких-то, неизвестных мне идеалов, как-то не хотелось. Эх, жаль, что Вторая Мировая кончилась!
— Нет, лучше не надо… — одумался я, — Что-то мне расхотелось умирать за кого-то.
Как же еще умереть? Может быть яд? Скучно! Лежать и ждать своей смерти. К тому же, напоследок еще все тело судорогой скрутит, и Смертушка будет вынуждена все же рубануть меня по ногам своей косой. Как-то не эстетично. А выпить какой-нибудь безболезненный яд — это как умереть от старости. Без боли, тихо и спокойно. Красивого тут мало.
Вскрыть вены в горячей ванне? Та же ерунда. Лежать, чувствуя, как из тебя вытекает жизнь, и беседовать со смертью, ожидая того момента, когда ты уснешь навсегда. Нет в этом красоты!
Во! Придумал! Можно облить себя бензином в людном месте и поджечь! Во-первых, огонь очищает — это известно всем. Тут тебе и смерть, и кремация одновременно. Во-вторых, смотреться будет очень красиво — живой факел, мечущийся по площади! Сколько людей будут завороженной смотреть на мою горящую фигуру и думать о том, зачем я это сделал?! Во имя чего?
Однажды я видел в новостях, как какой-то мужик на митинге протеста против чего-то, облил себя бензином и поджег. Как закричала вокруг него толпа! Вот только умирать он не собирался — просто хотел привлечь к себе внимание. И бензином он обился скуповато, и рубашку заранее расстегнул, чтобы легко сорвать эту горящую тряпку со своего тела. Остался в живых, конечно! Даже серьезных ожогов не получил! Зато все смотрели на него, и, вроде как проникались идеями того, за что он выступал. Дескать, раз человек во имя идеи готов сжечь себя заживо — эта идея того стоит.
