Драные ангелы! Драные боги!
А ректор с видом смиренным и терпеливым (Не верить! В нём извергался целый вулкан негодования) произнёс:
— Если бы я не пообещал твоим родителям, что присмотрю за тобой, то задушил бы тебя сам.
Глава 2
— Я сирота, — сообщил я Аркарису, — несчастный случай при родах. Много криков, много взрывов. Выжили только мы с сестрой.
— А воспитывал вас, надо понимать, медведь?
— Нет, одна сибирская фея.
И без того не отличавшийся тихим нравом ректор начал буквально вскипать. Я впитывал его злость и чувствовал, как потихоньку отступает боль. То, что нужно измученному демону.
Аркарис взял себя в руки.
— Оденься уже. Хватит позориться.
— Позор — это про отсутствие одежды или смерть родителей? — уточнил я, проковыляв к креслу.
Может быть, в этот раз тряпки поддержат меня, вместо того чтобы сковать. С каждой секундой стоять прямо становилось всё труднее.
Увы, рубашка не помогла. Она обхватила меня, словно я был котёнком, которого засунули в мешок, чтобы утопить в ведре. Острый воротник тотчас принялся натирать шею.
— С родителями у тебя полный порядок. Примчались сюда, едва я рассказал… И почему-то решили, что это моя вина — что ты попёрся в дьяволову сокровищницу.
Закончив натягивать штаны, я царственно опустился в кресло — едва сдержав стон, рухнул в него и растёкся выброшенной на берег медузой. Кресло было неудобным: слишком много выпуклостей там, где их не ждёшь. Вещица для услады глаз, не для использования.
Правда, порадовать взор она могла бы разве что нуворишу, поднявшемуся из грязи. Те с молоком матери впитывают священную формулу нищих и бандитов: больше золота — лучше.
Я молчал, и Аркарис, не дождавшись отклика, продолжил:
— Когда меня попросили приглядеть, чтобы ты не натворил глупостей, я согласился. Что может наворотить парочка эльфов, подумал я. А потом мне сообщили о том, что кто-то перебил целую кучу людей около Петергофа — к счастью, преступников. Я едва с ног не сбился, заминая дело. Дальше — больше. Жульничество на экзаменах, драки чуть ли не до смерти…
— Учебные поединки, — вставил я.
— Потом тебя чуть не прикончило взрывом, и я до сих пор понятия не имею, кто его устроил, хоть теперь и появилась парочка догадок…
— Ольга.
Ректор отмахнулся от моего милостивого и полностью правдивого дара, словно я сказал полную чушь. В раздражении похрустел костяшками и, не найдя, куда ещё устроиться, сел на кровать. Закинул ногу на ногу и испытующе уставился на меня:
— Этого было, разумеется, мало. Тоден до сих пор носится с остатками целительного зелья, словно котелок ему вручил сам Иешуа. И вскоре я узнаю из доверенного источника о том, что на юге города устроили очередную резню. Угадай, кто попал в подозреваемые?
А ведь ректор не упомянул уроки чернокнижия. По всему выходило, что Кристина держала слово и никому не поведала об одном экспериментальном призыве.
Хорошо для неё — не придётся наказывать.
Хорошо для меня — в текущем состоянии наказание стало бы… затруднительным.
Лицо ректора в гневе было подвижно; даже, пожалуй, чересчур. Его плоть напоминала пластилин, которому невидимые пальцы придавали одно выражение за другим, стремительно и суетливо. Презрительно вздёрнутые брови формировали горестные складки на лбу, слабовольный изгиб рта противоречил острым, хищным скулам.
Всё это оставалось фасадом. Значение имела лишь огненная натура Аркариса.
— Красный? — перебил я парня, продолжавшего перечислять мои грехи. Он моргнул, недоумевая.
— Как вас там… кровавик, правильно? — исправился я и был вознаграждён пронзительным взглядом глаз, которые на мгновение обрели золотой оттенок. В их центре появился щелевидный зрачок.
— Какая разница? Речь не обо мне.
— Лишь красный дракон согласился бы обставить своё жилище с такой убогой помпезностью.
Аркарис был стар по человеческим меркам. А вот по меркам кровавиков — очень и очень юн. Источник его внутреннего пламени рвался наружу, и, по правде говоря, находиться поблизости становилось неуютно. Температура в комнате ощутимо повысилась.
Я вытер пот со лба. Увидел, как Аркарис, кипящий от злости, открывает рот, и предупредил:
— Никакого дыма. Не хватало ещё задохнуться. Вдох, выдох. Спокойнее.
К чести ректора, он последовал совету, и где-то минуту мы сидели в тишине. Я — набираясь сил, а дракон, что притворялся человеком — выжимая из своей души все крохи терпения, что в ней заблудились.
Кровавики никогда не могли похвастать выдержкой.
Это играло мне на руку. Я пил его эмоции и восстанавливался. Требовалось лишь определить грань, за которой меня превратят в шашлык, и не переступить её.
Бессилие так утомляло!
— Вопрос не в том, почему я оказался в хранилище, — заметил я, — а в том, почему охрана и лично ты бездействовали. Я спас мир от катастрофы. Где благодарность, где парад в мою честь?
Аркарис снова завёлся.
— Спас? И это ты называешь — спас?! — Он осёкся, почесал нос. Элементарный трюк, призванный отвлечь внимание, когда сказал слишком много, — Впрочем, последствия исправимы. Временные трудности, не более. У меня всё было под контролем. После открытия хранилища Ольгой я готовился сковать её и…
— Что-то не заметил тебя там. Прятался в тумане?
Аркарис закусил губу.
— Хайман не предупредил, что княжной овладел ангел. Это стало небольшой неожиданностью. Пока я выбирал подходящие… инструменты, в сокровищницу попали вы, и всё пошло наперекосяк. Твоя кровь сняла последнюю защиту, недоумок!
Сазевул, хитрый выродок, в какую игру ты играл? Я вспомнил, как он рассказывал, что ректора не будет — он-де умотал на симпозиум. Чего на самом деле добивалась гончая?
Вряд ли собственного обезглавливания. Паук, что запутался в своей паутине; есть ли более жалкое зрелище?
Допустимо ли, что Сазевул действительно хотел помочь княжне? Или Хайман имел больше свободы, чем полагала гончая, и исподволь влиял на поступки хозяина?
— Не будь меня, взяли бы Ладу. Ты знал о предстоящем ограблении и не предотвратил его, — заключил я, — Получается, ты сообщник. Не боишься, что правда выплывет наружу?
Губы Аркариса искривила горькая усмешка.
— Будто мне бы поверили. Род Трубецких слишком влиятелен, чтобы заявиться к императорскому двору и заявить — князь, ваша дочь собирается проникнуть в святая святых академии! Остановите её, или мне придётся оставить её на второй год. Таких берут только с поличным.
Я отбил на подлокотнике кресла незатейливую мелодию, соображая, насколько сказанное может быть правдой.
— Нет. Не пойдёт. Тогда достаточно было бы застать её у сфинксов.
— По-твоему, я лгу? — В голос Аркариса прокрались недобрые интонации.
Хотя он сам по себе не был добрым. Моральные устои драконов крайне редко совпадают с представлениями о приличиях у других разумных.
Взять хотя бы эту комнату! Она же отвратительна.
— Недоговариваешь. И пусть я всего лишь эльфийский сопляк, догадаться не так уж сложно. Я слышал, что у ректоров академии есть ключ, который позволяет снять — или обойти — печати. Вопрос в том, насколько этот ключ совместим с тем, кто не является человеком? Скажем, с кровавиком. С одним из Ат’Эде, которых люди откровенно недолюбливают. И вдруг дракон — глава престижного учебного заведения, хранитель невероятно могущественного артефакта человеческого бога… убитого нами.
Я отлип от спинки кресла и наклонился к нему. Понизил голос:
— Как долго ты готовился к этому? Через что прошёл, чтобы тебя не вычислили? И что собирался сделать с повязкой: сжечь, присвоить как трофей, отправить за Пелену?
Громко стучало сердце, отмеряя мучительную тишину. Глаза ректора вновь превратились в живое золото, а в душе его бурлило сладкое варево эмоций.
Аркарис фыркнул, и в воздух взметнулся сноп огненных искр. Я поморщился.
Предупреждал ведь.
