— Что ж, — ответил Уимзи, — получите ордер в министерстве внутренних дел. Вскройте могилу. И вы сразу увидите, правда это или только мое больное воображение.
— По-моему, весь этот разговор отвратителен! — возмутился мистер Бердок. — Не могу представить себе ничего более оскорбительного, чем на следующий день после похорон отца сидеть здесь и выслушивать эту возмутительную чепуху. Вы, конечно, не позволите, чтобы труп нашего отца был потревожен? Это ужасно! Это осквернение могилы!
— Действительно, очень неприятно, — мрачно сказал мистер Фробишер-Пим, — но если лорд Питер всерьез выдвигает свою поразительную версию, которой я едва могу поверить… (Уимзи пожал плечами), я считаю своим долгом напомнить вам, мистер Бердок, что ваш брат, когда он приедет, может настаивать на расследовании этого дела. Ого! Время обедать. Господи, что подумает Агата?
Уимзи протянул Бердоку руку, тот пожал ее с явным отвращением.
— Извините, — сказал Уимзи, — у меня, знаете ли, гипертрофированное воображение. Не обращайте внимания. Прошу прощения и все такое…
— Думаю, лорд Питер, не следует развивать воображение за счет хорошего тона, — язвительно сказала миссис Бердок.
Все стали расходиться. И, должно быть, от смущения Уимзи унес под мышкой «Нюрнбергскую хронику», что выглядело довольно странным в этих обстоятельствах.
— Я очень расстроен, — сказал мистер Хэнкок.
По приглашению супругов Фробишер-Пим он посетил их после воскресной службы и сейчас сидел, напряженно выпрямившись. Его лицо пылало от волнения.
— Вчера вечером я сам подмел пол в приделе Божьей матери, где стоял гроб, и нашел среди мусора немного опилок. Это навело меня па мысль поискать ключ от котельной, и я действительно нашел его в кустах — примерно на расстоянии броска от котельной. Тогда я решил поговорить с Хаббардом…
— Ну и что он — сознался? — с нетерпением спросил мистер Фробишер-Пим.
— Сознался, но, мне грустно об этом говорить, он не выказал при этом никаких угрызений совести. Даже смеялся. Это был мучительный разговор.
— Представляю, как это, должно быть, неприятно, — сказал Фробишер-Пим сочувственно. — Ну а теперь, я полагаю, нам нужно навестить мистера Бердока. Дело, конечно, скверное, и чем быстрее мы им займемся, тем лучше. Пойдемте, викарий.
Уимзи и хозяйка дома уже около получаса сидели у камина, обсуждая случившееся, когда мистер Фробишер-Пим неожиданно просунул голову в дверь и сказал:
— Послушайте, Уимзи, мы собираемся к Мортимеру. Я бы хотел, чтобы вы поехали с нами и вели машину. У Мерридью по воскресеньям всегда выходной, а я не люблю ездить по вечерам, особенно в туман.
— Хорошо, — согласился Уимзи.
Он поднялся в свою комнату и через несколько минут спустился вниз в тяжелом кожаном пальто и со свертком в руке. Коротко поздоровавшись с Бердоками, уселся на шоферское место. И вскоре он уже осторожно вел машину сквозь туман по Херритипг Роуд.
Дом мистера Мортимера с обширными конюшнями и хозяйственными строениями отстоял примерно на две мили от основной дороги. В темноте Уимзи мало что мог рассмотреть, он заметил только, что окна первого этажа освещены, а когда после настойчивого звонка мирового судьи дверь открылась, до них донесся громкий взрыв смеха — свидетельство того, что и мистер Мортимер не принимает своего злодеяния всерьез.
— Мистер Мортимер дома? — спросил мистер Фробишер-Пим тоном человека, с которым лучше не шутить.
— Да, сэр. Входите, пожалуйста.
Они вошли в большой, обставленный в старинном стиле зал, хорошо освещенный и довольно уютный, с изящной дубовой ширмой, стоящей углом к двери. Мигая от света, Уимзи шагнул вперед и увидел большого, плотного сложения мужчину с густым румянцем на щеках, приветственно простирающего к ним руки.
— Фробишер-Пим! Боже мой! Как это мило с вашей стороны! У нас здесь несколько ваших старых друзей. О, — голос его слегка изменился, — Бердок! Вот так-так!..
— Будь ты проклят! — закричал Хэвиленд, яростно отталкивая мирового судью, который пытался оттеснить его назад. — Будь ты проклят, свинья! Прекратите этот безумный фарс! Что ты сделал с телом?
— Что? С телом? — переспросил мистер Мортимер с некоторым смущением.
— Твой дружок Хаббард признался. Отрицать бесполезно! Какого дьявола ты спрашиваешь? Тело где-то здесь. Где оно? Давай его сюда!
С угрожающим видом он быстро обошел ширму и оказался в ярком свете ламп. Высокий худой человек неожиданно поднялся из глубины кресла и встал перед ним.
— Полегче, старина!
— Боже милостивый! — сказал Хэвиленд, подавшись назад и наступив Уимзи на ноги. — Мартин!
— Он самый, — сказал тот. — Я здесь. Вернулся, как фальшивая монета. Ну, здравствуй.
— Значит, за всем этим стоишь ты? Впрочем, чему удивляться? Ты, наверно, думаешь, что это прилично — вытаскивать из гроба своего отца и возить его по всей округе, устраивать цирковое представление!..
— Погоди, погоди, — сказал Мартин. Он стоял, слегка улыбаясь, руки в карманах смокинга. — Наше eclairrissement[15] приобретает, кажется, публичный характер. Кто эти люди? О, я вижу, викарий. Боюсь, викарий, мы обязаны объясниться перед вами и к тому же…
— Это лорд Питер Уимзи, — вступил в разговор мистер Фробишер-Пим, — который раскрыл ваш… к сожалению, Бердок, я должен согласиться с вашим братом, который называет это позорным заговором.
— О боже! — воскликнул Мартин. — Послушайте, Мортимер, вы ведь не знали, что играете против лорда Питера Уимзи, не правда ли? Неудивительно, что мышка выскользнула из мышеловки. Этот человек считается настоящим Шерлоком Холмсом. Диана, это лорд Питер Уимзи. А это — моя жена.
Молодая хорошенькая женщина в черном платье приветствовала Уимзи с застенчивой улыбкой и, повернувшись к своему свояку, укоризненно сказала:
— Хэвиленд, мы хотим объяснить…
Он не обратил на нее никакого внимания.
— Послушай, Мартин, игра окончена.
— Я тоже так думаю, Хэвиленд. Но к чему весь этот шум-гам?
— Шум-гам? Мне это нравится! Ты вытаскиваешь тело своего собственного отца из гроба…
— Нет, нет, Хэвиленд. Я ничего об этом не знал. Клянусь тебе. Я получил известие о его смерти всего несколько дней назад. Мы были на съемках в Пиринеях, в самой глуши. Мортимер вместе с Хаббардом и Ролинсоном поставили весь спектакль сами. Честно, Хэвиленд, я не имею к этому никакого отношения. Да и зачем бы мне это? Будь я здесь, мне достаточно было бы сказать слово, чтобы остановить похороны. Для чего мне все эти сложности с выкапыванием тела? Не говоря уже о неуважении и все такое прочее. В ближайшее время я распоряжусь о соответствующем захоронении — на земле, конечно. Возможно, в этом случае подойдет и кремация.
— Что? — тяжело дыша, сказал Хэвиленд. — Ты думаешь, что из-за твоей отвратительной жадности к деньгам я позволю оставить моего отца непогребенным? Посмотрим еще, что скажет об этом Грэхэм!
— Да уж, конечно! — фыркнул Мартин. — Честнейший адвокат Грэхэм! Он-тo знал, что было в завещании, не так ли! А оп случайно не упомянул об этом тебе, а?
— Не упомянул! — резко сказал Хэвиленд. — Он слишком хорошо знает, какой ты подлец, чтобы что-нибудь говорить. Не удовлетворившись этой опозорившей нас несчастной женитьбой, построенной на шантаже…
— Вот что, Хэвиленд. Не распускай свой грязный язык. Лучше посмотри на себя. Кто-то говорил мне, что Винни ведет тебя прямехонько к разорению — с ее лошадками, обедами и бог знает чем! Неудивительно, что ты хочешь отнять деньги у своего брата. Я никогда не был о тебе высокого мнения, но Бог ты мой…
— Минуточку!
Мистеру Фробишер-Пиму наконец удалось вмешаться в разговор — братья так кричали друг на друга, что в конце концов совершенно выдохлись.
— Минуточку, Мартин. Я буду называть вас так, потому что знаю вас уже много лет, знал и вашего отца. Я понимаю, как рассердило вас то, что сказал Хэвиленд. Но и вы должны понять, как он потрясен и огорчен — впрочем, как и все мы, — этим в высшей степени неприятным делом. И вы несправедливы к Хэвиленду, утверждая, что он хотел якобы что-то у вас «отнять». Он ничего не знал об этом противоестественном завещании и, само собой разумеется, следил за тем, чтобы весь похоронный обряд был выполнен как положено. Теперь вы должны уладить вопрос о вашем будущем полюбовно, как вы и сделали бы, не появись случайно это завещание. Просто чудовищно, что тело старого человека стало яблоком раздора между его сыновьями, и всего лишь из-за денег.
— Извините меня, я забылся, — сказал Мартин. — Вы совершенно правы, сэр. Послушай, Хэвиленд, забудем обо всем. Я позволю тебе взять половину денег…
— Половину! Будь я проклят, если возьму ее! Этот человек хотел выманить у меня мои деньги. Я пошлю за полицией и посажу его в тюрьму. Вот увидите, я это сделаю. Дайте мне телефон.
