Ознакомительная версия.
Добрынин отстегнул термос, снял крышку-чашку, налил себе чая.
Глотнув, заглянул за занавеску в иллюминатор, посмотрел вниз, прикрывая глаза ладонью от бьющего сверху солнца.
Внизу лежала осенняя Родина, желтые поля, желто-красно-зеленые леса, дороги, деревни.
От этого возбуждающего ощущения высоты Добрынин наполнился бодростью и почувствовал себя молодым, полным сил. Вдохнув полной грудью воздух, оглянулся — захотелось что-то громкое сказать, но не было никого больше в салоне.
Посмотрел под ноги — вещмешок и пакет, переданный, Волчановым, лежали рядом с сиденьем.
«Дай-ка, посмотрю, что там», — решил Добрынин.
Положил пакет на столик, развязал бечевку, бумагу раз вернул.
Взял в руки папку, лежавшую сверху.
«СМЫСЛОВОЙ ПЕРЕВОД ТЕКСТА КУЛЬТОВОЙ КНИГИ УРКУ-ЕМЕЦКОГО НАРОДА (для служебного пользования, из здания ЦК не выносить)» Добрынин, прочитав надпись на папке, немного смутился и даже испугался. Ведь раскрыть эту папку значило нарушить написанное на ней распоряжение. «Но, — думал он, — перевод-то мне дал Волчанов, и саму кожаную книгу в Москву я привез, так, может, и я могу прочитать, что в ней было написано?» Но эта/мысль не удовлетворила совесть народного контролера. Ее удовлетворила другая мысль: «Ведь Волчанов дал мне папку именно для того, чтобы я прочел!» И, развязав тесемочки, Добрынин бережно раскрыл папку, вытащил оттуда несколько листов отпечатанного на пишущей машинке текста.
«ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Уважаемые товарищи. Работа над переводом была усложнена тем, что других образцов ныне мертвого урку-емецкого языка нигде не существует. Поэтому литературно-дословный перевод сделать не удалось. Используя новейшие достижения советской науки, удалось составить смысловой перевод, а значит, весь смысл книжного текста в этом переводе сохраняется, но сам перевод получается в 6-10 раз короче текста «кожаной книги» ввиду того, что многие метафоры и выражения урку-емецкого языка не подлежат переводу на русский.
Переводчик».
Прочитав вступление, Добрынин пожал плечами. Ему не было ясно, что хотел сказать переводчик. Разве что то, что перевод оказался слишком коротким?
«…Эква-Пырись сказал: счастье придет в снежную страну тогда, когда умрет вечнозеленая птица, которая знает многое. Родилась она от южного медведя и моржа и потому в старости своей обрастет бурым мехом, который со временем посеребрится. Перед смертью она не будет летать, а будет только ходить медленно, в развалку, и тогда надо будет идти за ней, куда бы она ни шла. Потому что пойдет она в это время в страну счастья, где будет столько счастья, что всем урку-емцам хватит. Но нельзя брать с собой чужаков, нельзя брать с собой якутских рыбаков и эвенкских охотников, потому что не хватит на них счастья, и тогда начнется братоубийственная жестокая война, в которой погибнет урку-емецкий народ из-за своего миролюбия, доброты и малой численности. Взять можно будет с собой только двух вскормленных урку-емецкими женщинами медвежат, и одного из них надо будет принести мне в жертву сразу после прихода в страну счастья, а второго — выпустить там на свободу, и пусть найдет он себе там пару, каким бы зверем эта пара ни оказалась, и то, что родится потом от этой пары, — оберегайте! Может, будет это другая птица, а может, невиданный зверь, который поведет в своей старости ваших потомков в следующую страну счастья. Потому что в первой стране счастья хватит только на вас и на детей ваших, а внукам вашим его уже не достанется. И еще запомните: перед тем, как идти, снимите и оставьте в прошлом вашу обувь и при переходе границы из одной страны в другую всегда поджигайте за собой реку, которая разделяет эти страны! Не думайте о рыбе в этой реке, думайте о рыбаках, которые могут тайком идти за вами».
Дочитав, Добрынин задумался. Все это было похоже на сказку, и если б не шла речь об урку-емецком народе, если б не упоминался там Эква-Пырись — а Добрынин хорошо знал, что урку-емцы так называют Ленина, — то и не стоило бы думать над этим странным текстом. Но все равно мысленное ехидство не могло не возникнуть в голове у народного контролера. Ведь начиналась книга тем, что все/ дальше рассказанное рассказано было Эква-Пырисем, то есть Лениным. А разве Ленин так говорил? Нет, не говорил так товарищ Ленин — это Добрынин прекрасно знал, ведь уже не один десяток, а может, и не одну сотню рассказов и воспоминаний о Ленине прочитал он. Да, часто любил он говорить о счастье, но всегда — о счастье русского народа, а не о счастье урку-емцев. Может быть, перевод был неправильный? Может быть, переводчик специально неправильно перевел, тем более что, судя по вступлению, проверить его некому. Пишут же они, что урку-емецкий язык умер! Хотя что это значит — не понятно. Глубже задумался Добрынин, Дмитрия Ваплахова вспомнил, вспомнил, как много лет назад Ваплахов называл себя народом, как говорил: «Умру я-и больше не будет урку-емцев, а ты умрешь — русский народ все равно будет…» Нет, трудно думать в самолете, даже негромкий рев двигателей мешает, солнце, пробивающееся через закрытый занавеской иллюминатор, тоже мешает. Все мешает!
И положил Добрынин перевод обратно в папку, тесемочки завязал. Отложил на край стола, а из пакета вытащил книжку — ту, что товарищ Тверин просил Волчанова ему, Добрынину, передать. Книжка была большая, в твердой блестящей обложке, на которой нарисован был товарищ Ленин, играющий с кем-то в шахматы. «Рассказы про Ленина», том четвертый.
«Странный этот урку-емецкий язык, — подумал Добрынин. — Надо же, чтобы они так сложно имя Ленина перевели! Надо же — Эква-Пырись — и не выговоришь без тренировки…» Раскрыл Добрынин книгу, а в голове все еще мысленная путаница длится из-за прочитанного перевода.
«Нет, — твердо решил народный контролер. — Надо после этого перевода чтото понятное прочитать, а то и голова заболеть может».
И тут одна интересная мысль подсказала ему, что после непонятного читать понятное — это все равно, что спирт компотом запивать — такое же облегчение наступает, только не в животе, а в самой голове, в той ее части, где мысли рождаются.
Улыбнулся Добрынин, сам своим мыслям удивляясь, пролистнул титульный лист книги и решил тут же первый по порядку рассказ прочитать.
Рассказ назывался «Ленин и шпик».
«Как-то зимой, еще до революции, вернулся тайком Владимир Ленин из эмиграции и поселился нелегально в Петербурге. Была тогда у него фамилия — Иванов. И документы у него были на эту фамилию. Когда границу переходил — показал жандармам-пограничникам поддельные документы, а те и не заметили, пропустили. Но не все в царской России дураками были. Пронюхало про приезд Ленина Третье отделение. Вот как-то надел Ленин парик и шапку-ушанку, пальто тоже надел с бобровым воротником. Выходит на улицу и в сторону Невского идет, а за ним следом — шпик. Несколько дней прошло, прежде чем узнал Владимир Ленин, что за ним следят. Зашел он как-то в булочную Филиппова булок купить, а булочник и говорит ему шепотом, мол, следят за вами, господин хороший. Потом уже и сам Ленин увидел: куда он ни пойдет — один и тот же человек в серой шинели без погон и в медвежьей шапке, какую ямщики носят, следом за ним ходит. А если дома Ленин сидит, то этот же человек внизу на улице под домом топчется и на его окна посматривает. Заинтересовался Ленин шпиком, много о нем думал. Как-то ночью, дописав очередную брошюру, выглянул в окно, а там метель, холод, ветер завывает и никого не видно.
«Интересно, где же он? — подумал Ленин. — Не замерз бы насмерть в такую погоду».
Выглянул из квартиры на парадную лестницу — видит, стоит он, бедняга, ладонь о ладонь трет. Лицо красное. Стоит на полпролета ниже, у окна. И вид у него такой жалкий.
— Голубчик, — окликнул его Ленин. — Поднимайтесь, хоть погреетесь немного.
— Да нет, спасибо, — отвечает шпик. — Как-то неудобно…
— Не стесняйтесь, я ведь знаю, кто вы! — сказал Ленин. — Заходите, чайку выпьем.
— Ну, раз знаете, — сказал, вздохнув, шпик. — Тогда можно.
Поднялся, зашел к Ленину. Сели они за стол на просторной кухне — квартира была огромной и принадлежала рабочему Иванову, который на это время в Германию уехал. Ленин чайник на плиту поставил, дровишек в огонь подбросил. Достал жестянку с хорошим английским чаем.
— Ну, давайте познакомимся, уважаемый, — сказал Ленин.
Шпик привстал.
— Илья Семенович Зарацкий, — представился он.
— Ну а я — Владимир Ильич, да вы, наверно, знаете!
— Знаю, — признался шпик и снова сел за стол, придержав полы серой шинели.
— Сейчас согреетесь, — сказал Ленин. — Вы какой чай любите, крепкий?
— А всякий, спасибо.
Когда чай заварился и Ленин разлил его по чашкам, тогда уже и беседа живее потекла.
Пили они чай, жевали баранки, купленные Лениным накануне у Филиппова.
— А вот скажите мне, дорогой Илья Семенович, давно вы уже работаете, ну, этим…
Ознакомительная версия.
