— Что ты собирался делать с украденными предметами?
— Хотел с их помощью влиять на людей.
— И делал это?
— Я пробовал, но у меня ничего не получилось.
— С каким предметом ты пробовал?
— С диском.
— И что ты сделал с предметами?
— Спрятал и забыл про них.
— А почему снова вспомнил?
— Потому что услышал, что самые сильные и смертельные непрофессиональные проклятия наносятся родственниками.
— И про кого ты подумал?
— Про Аннель.
— Почему?
— Я знал, что она хочет в Академию. И знал, что дядя этого не допустит, потому что устраивает для нее выгодный ему брак. И знал нрав Аннель. И решил, что это может сработать. Рано или поздно она проклянет отца.
— И что ты сделал?
— Вставил серебряный диск в дядину звезду Большого креста, он всегда ее носит.
— А где монета?
— Не знаю, — пробормотал Вигор равнодушно. — Я ее потерял.
— А зачем ты обманывал Аннель, убеждая, что данное тобой разрешение откроет ей путь в Академию?
— Так бы и было, — невозмутимо подтвердил Вигор. — После смерти ее отца. Я, как единственный наследник мужского пола, получаю титул и основное состояние. Я стал бы опекуном Аннели.
— Вчера на колокольне призраком Пепельного старца смотрителя пугал ты?
— Это он меня напугал. Пришлось прямо оттуда в портал уходить.
— А ошалевшему от первой любви мальчишке ты специально сказал, что Аннель выходит за другого? — утрачивая ровный тон, которым задавал вопросы до этого, продолжил Иштван. — Чтобы подстраховаться, если с кузиной не выйдет?
— Мальчишка станет таким же чудовищем, как ты, — ответил Вигор. — Он должен был сорваться.
— Лучше бы ты сделал ставку только на меня, — грустно сказал Иштван. — И на мой конфликт с графом. Я — идеальная кандидатура, и ларваль тоже мой. Не надо было втягивать детей, Вигор!
— Ты бы не позволил себе смертельного внушения! — тоже повысил голос Вигор, теряя понемногу неестественную неподвижность, в которой пребывал весь этот диалог. — Этот твой железный самоконтроль! А знаешь, несмотря на него все равно рядом с тобой находиться невыносимо! Ты постоянно давишь, давишь, сам того не замечая. Ты всегда меня подавлял! Мне еще в академии осточертели твои вечные нотации и поучения. Ты — душный властный монстр, вот кто ты! У меня ничего не получилось с твоими амулетами, потому что я нормальный и не умею взламывать людям мозги, как ты!
— Эгон, он твой, — выговорил Иштван, устало опуская голову.
Капитан Рац вскинул раскрытую ладонь, и тело Вигора, окутанное серебристым облаком, рухнуло навзничь.
— Вигор Фараго, вы арестованы сотрудниками магконтроля, — скороговоркой выпалил Рац и, подскочив к Иштвану, рванул его ворот. Иштван покорно подставил шею.
— Блокатор на месте, — пробормотал капитан. — А где ларваль?!
Иштван кивнул на ближайший к дверям стол, посреди блестящей поверхности которого одиноко лежал пятак.
— Монета там, я вынул из кармана сразу, как вошел в библиотеку. Второй ларваль — на сюртуке графа. Но Вигор все равно будет утверждать, что говорил под внушением.
— Ты сам в порядке? — тихо спросила Мия.
— Почти, — признался Иштван. — Я все же считал его приятелем… Запись получилась?
— В лучшем виде, — заверил Рац. — А почему у него второй ларваль не сработал?
— Предметы отличались не только формой, — объяснил Иштван. — Я же готовил их для использования в клинике. Пятак был самым первым и самым слабым. Сделанные с его помощью внушения не могли быть серьезными и держались недолго. Булавка для галстука была уже посильнее, а диск — профессиональным инструментом. Внушенное с его помощью делалось уже неотъемлемой составляющей саггеренда и не воспринималось им как чужеродное вмешательство. К моменту изготовления диска я уже озаботился безопасностью и сделал так, чтобы ларваль включался по кодовому слову.
— И что это за слово? — заинтересовался Эгон.
— То, которое уместно звучит на сеансе саггестии. «Расслабьтесь».
— Ты его точно не произносил, — отметил капитан. — Но почему же этот тип стал признаваться даже без внушения?
— Вы же слышали, я всегда подавлял его… Вигор не знал, что сейчас я заблокирован. Думал, ношу скрывающий спектр амулет.
— Слушай, словесник, если тебя не восстановят в гимназии, приходи к нам в отдел допросителем, — предложил Эгон серьезно. — Нет, даже если восстановят, бросай гимназию и все равно приходи. У тебя талант!
— К гимназиям меня теперь и близко не подпустят, — сказал Иштван. — Вигор же не станет больше молчать о том, кто я. Учитель словесности — черный вербальщик… Это станет сенсацией года.
— Процесс будет как можно более закрытым, — пообещал Эгон. — Думаю, в этом и граф как несостоявшаяся жертва нас поддержит. А Вигор и так вряд ли собирался молчать и дальше, ту анонимку про бьорского черного вербальщика, что я в мийкиных бумагах нашел, наверняка он и написал — куда более действенный и быстрый способ привлечь к тебе внимание магконтроля, чем разбрасывание ларвалей.
— Что ему грозит? Он же просто легкомысленный, так и не повзрослевший эгоист. Мало я на него тогда давил, пытаясь перевоспитывать… Но ведь от его действий никто всерьез не пострадал, то есть преступления же не случилось?
— Все равно это покушение на убийство, хоть и неудавшееся, — возразил Эгон. — Суд ему теперь будет и приговор. Хотя и более мягкий, чем если бы убийство удалось. Вот в тюрьме и повзрослеет.
— Если бы он не впутал детей… — произнес Иштван с тоской, вставая над спящим Марцелем.
— То ты не стал бы впутывать нас, — закончила фразу Мия, всматриваясь в его лицо. — А разобрался бы с Вигором самостоятельно, так ведь?
Иштван не стал отвечать.
— Марцелю уже можно просыпаться? — спросил он.
— Да, очаг перевозбуждения погас, — Мия поводила над головой спящего ладонью. — Скоро придет в себя.
— Иштван, — окликнул капитан, — на твою блокировку нет судебного решения, значит, она незаконна. Маг, который запечатал ошейник, как ты говоришь, мертв, но уже существуют технологии, позволяющие снимать и чужие печати. Ты должен подать заявление, и блокатор снимут.
— Я подумаю, — отозвался Иштван.
— Так, — капитан энергично потер свои большие ладони, обозначая, что сказал все и переходит к активным действиям. — У этого вашего графа есть лошади? Мне надо как-то доставить арестованного к полицейскому порталу в Кремене.
— Лучше пойду пошлю кого-нибудь за Борошем, — сказал Иштван. — И заодно верну сюртук графу.
Под пристальным взглядом Раца он поднял сюртук, снял с него звезду, огляделся, ища что-то острое, и взяв с одного из столов нож для бумаг, легко отсоединил маленький серебряный диск, прилепленный с обратной стороны ордена. Положил диск рядом с пятаком, а звезду прицепил обратно на лацкан и вышел из библиотеки.
У приоткрытой двери классной комнаты стояли Аннель и мадам Сабоне, женщина, обхватив девочку за плечи, прижимала ее к себе.
— Спасибо, мадам Сабоне, — улыбнулся ей Иштван. — Вы прекрасно почистили сюртук, его сиятельство и все остальное. Ваша страсть к чистоте оказалась очень полезна. Граф еще не проснулся?
Он прошел в комнату, где на диване под картиной с видом Кленового лога, спал, свесив руку на ковер, граф Шекай. Иштван аккуратно повесил сюртук на спинку ближайшего стула и склонился над графом:
— Вставайте, ваше сиятельство, — позвал он негромко. — Вас ждут великие дела.
— Да, — согласился граф, открывая глаза. — Дел много, как-то невовремя я задремал.
Он встал, натянул сюртук и огляделся.
— Что я там должен был сделать? — пробормотал он.
Иштван молча наблюдал.
— А, да, — вспомнил граф, уселся за стол, подвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать.
Заверив написанное красивым росчерком с затейливыми завитушками, напомнившими вдруг Иштвану кремовые сердечки на погибшем торте, граф поднял голову, увидел тихо стоящую в дверях Аннель и подозвал ее:
— Дочь, вот твое разрешение для Академии.
