Странно — те моменты, которые наиболее сильно раздражали нас на цивилизованных планетах, вдруг стали необыкновенно желанными, когда мы оказались в глуши, на Зенобии, а вышеупомянутые системы вдруг отказались работать как положено.
* * *
Весть о прибытии майора Портача вихрем пронеслась по роте «Омега». Новый командир занял кабинет, отведенный для Шутта, после чего вызвал к себе лейтенантов Армстронга и Рембрандт для конфиденциальной беседы с ним и его адъютантом, младшим лейтенантом Окопником. Бренди при этом выпала неприятная миссия. Она должна была попытаться сообщить капитану Шутнику о новых кознях генштаба, направленных на то, чтобы помешать его нововведениям в командовании ротой.
Как обычно, эта новость уже была известна на ротном связном пункте. В конце концов, работа Мамочки в том и состояла, чтобы следить за всеми переговорами и заботиться о том, чтобы нужные сведения поступали к тем, кому они требовались больше других. Так что в то самое время, когда Бренди влетела в комнату связи, до потолка заставленную всевозможным оборудованием, Мамочка уже по собственной инициативе пыталась связаться с отсутствующим капитаном. За спиной у Мамочки стоял Клыканини и смотрел на приборы, необычайно свирепо нахмурившись.
— Как я посмотрю, вы уже при деле, — заметила Бренди, остановившись перед пультом связи. — Вы говорили с капитаном? Как он воспринял новости?
— Вбфтгрвмммтфс, — прошептала Мамочка, съежившись за пультом — так она всегда себя вела, когда сталкивалась с необходимостью лично общаться с кем бы то ни было вместо возможности разговаривать по коммуникатору.
— О, проклятие, я совсем забыла… — спохватилась Бренди. — Прости, Мамочка, но дело сверхсрочное. Клык, может быть, ты меня просветишь? Что тут у вас?
— У нас быть ничего, — ответил волтрон. — Один шумы и шумы, и больше ничто. Наверное, в пустыня быть сильный буря, мы так думать. Мамочка отправлять послания, но быть непонятно, получать их капитан или не получать.
Словно бы в подтверждение его слов из динамиков послышался треск статических разрядов.
— Просто восторг, — обреченно проговорила Бренди, ненадолго задумалась и спросила:
— А как насчет того, чтобы попробовать связаться с местными властями на зенобианской военной частоте? Эта частота должна быть надежна, если на этой планете есть хоть что-нибудь надежное. Может быть, получится связаться с ними и спросить, не смогут ли они переслать капитану сообщение.
— Неплохой мысль, — похвалил Бренди Клыканини. — Мамочка уже пытаться это делать. Только пока ей не везти.
— Ну, будь что будет, — обреченно проговорила Бренди, добрела до ближайшего стула и устало опустилась на него. — Посижу тут, пожалуй, пока майор не решит, что я ему зачем-нибудь нужна. Если мне очень повезет, глядишь, это случится не раньше, чем завтра. Не прекращай попыток, Мамочка, ладно? И дай мне знать, если связь появится хотя бы на мгновение. Может быть, капитан ничего и не сможет сделать с этим стервятником, но он хотя бы заслуживает того, чтобы о его появлении его уведомили заранее.
— Бриглифитз, — пролепетала Мамочка и продолжила крутить верньеры и время от времени произносить стандартную контрольную фразу в микрофон. Звуки статических шумов становились то громче, то тише, но ничего похожего на нормальные сигналы так и не появлялось. Бренди и Клыканини терпеливо ждали.
Наконец, по прошествии нескольких часов, майор Портач вызвал Бренди по коммуникатору и приказал ей подготовить роту к полной инспекции к завтрашнему утру. Бренди ответила, что приказ понятен, посмотрела на Мамочку и Клыканини и сказала:
— Ничего не поделаешь. Мне нужно хоть немножко поспать, иначе завтра я буду не лучше мешка с песком. Продолжайте попытки связаться с капитаном, и если от него будут хоть какие-то вести, сразу звоните мне. О’кей?
— Твбфлт, — отозвалась Мамочка.
Клыканини добавил:
— Не волновайтесь, Бренди, мы вам сразу говорить. Идти отдыхать.
К собственному изумлению, Бренди крепко уснула, как только ее голова коснулась подушки, а разбудил ее будильник. Она вскочила с кровати, готовая приступить к своим обязанностям, но тут вспомнила, что готовит ей день грядущий, и с такой силой пнула свою кровать, что та проехала полметра по полу.
* * *
Если в роте «Омега» и существовало когда-то правило устраивать побудку и построение в шесть часов утра, эта традиция давно была забыта. Шутта подобные армейские ритуалы интересовали не слишком сильно, а лейтенанты и сержанты в этом смысле с готовностью пошли у него на поводу. Лейтенанты Армстронг и Усач и некоторые другие неустанно следили за своим безупречным внешним видом и усиленно заботились о соблюдении дисциплины и обычаев Легиона, но таких было немного, и они не навязывали своих предпочтений остальному контингенту роты.
А вот майор Портач, с другой стороны, дал всем понять четко и ясно, что именно в этом плане он намеревался внести изменения в жизнь роты «Омега», и притом — немедленно. Майор самолично отрывал «с мясом» плохо пришитые пуговицы, распекал легионеров за «неуставные» прически и стояние не по стойке «смирно». Выражение физиономии у него при этом было такое, словно он — садовник, обнаруживший вредителей на кустах, порученных его заботам. Отчитывал провинившихся он с рекордной скоростью и выговоры сопровождал нескрываемым сарказмом. Рядом с ним стоял его адъютант, младший лейтенант Окопник, который сопровождал каждое очередное высказывание майора мерзкой ухмылкой.
Особой мишенью для нападок майора стали новобранцы. Перед Бандюгой он задержался минут на двадцать.
— У тебя неуставная стрижка, — объявил он. — Сразу после поверки отправишься к парикмахеру, а после этого явишься ко мне в кабинет, чтобы я лично определил, нравится ли мне твой внешний вид!
— А-а-а, майор… — запротестовал было Бандюга.
— Разговорчики в строю, легионер! — рявкнул майор. — Пожалуй, я сделал тебе незаслуженный комплимент — не вижу перед собой никого, хотя бы смутно напоминающего легионера. Это не только к тебе относится, но и ко всем остальным в этой роте. Что это у тебя в ухе?
— Серьга, — ответил Бандюга. — В нашем клубе на Аргусе…
— Клубная серьга не является частью военной формы, — гаркнул Портач и протянул руку, чтобы выдернуть серьгу из уха Бандюги. Младший лейтенант Окопник хихикнул.
Но Бандюга первым дотянулся до собственного уха и выдернул серьгу.
— Я ее не буду носить, — сказал он с усмешкой, призванной показаться майору виноватой.
— Ты ее не будешь носить — что?! — взревел Портач.
— В ухе не буду носить, — озадаченно отозвался Бандюга. — Она же в ухе у меня была или где?
— «Я не буду носить ее в ухе, сэр»! — гаркнул Портач. — И убери немедленно эту противную ухмылку со своей физиономии! Тебя что, никто не учил, как положено разговаривать со старшим по званию?
— Учили, только на меня так не орали, — ответил Бандюга и устремил на Портача такой взгляд, что можно было не сомневаться: он прикидывает — не поколотить ли майора. — Не орали, пока вы…
— Ты лучше забудь обо всем, чему тебя учили до меня, — посоветовал ему Портач. — Я — командир, и ты будешь делать все так, как я говорю, и начнешь прямо сейчас. Ясно?
— Ага, я слышу, о чем вы просите, майор, — ответил Бандюга, отнюдь не по-военному пожав плечами. — Бывает, в аду тоже мороженого просят. Только это не значит, что получат…
— Сержант, этот человек лишается права покидать лагерь на десять дней, — буркнул майор, обернувшись к Бренди.
— Есть, сэр, — отозвалась Бренди, но ни словом не обмолвилась о том, что за пределами лагеря нет положительно ничего, достойного внимания.
Примерно через час после начала поверки, заключавшейся в непрестанных придирках и оскорблениях, майор наконец отстал от легионеров и взобрался на помост, который велел соорудить еще вечером предыдущего дня. Бригада под командованием Шоколадного Гарри трудилась над возведением помоста до рассвета.
Взойдя на помост и на миг вперив взгляд в роту, Портач гаркнул:
— Там — враги, и мы отправимся на их поиски!
Какое-то время стоявшие строем легионеры никак не реагировали на это заявление. Портач, собственно, никакой реакции и не ждал. Он ясно дал понять подчиненным, что единственная реакция на его приказы — беспрекословное подчинение. Быть может, он и добился бы беспрекословного подчинения от любого другого подразделения Космического Легиона, но сейчас перед ним была рота «Омега». Пусть ее служащие и не привыкли много думать, но, с другой стороны, и беспрекословно повиноваться они тоже не привыкли.
Лейтенанты Рембрандт и Армстронг, стоявшие рядом с майором, смотрели на легионеров. По лицу Армстронга трудно было догадаться о том, что он думает о новом командире.
