Богатырь отошел, чтобы с разбегу вышибить дверь, но Сочиняй-багатур опередил его — поковырялся кинжалом да открыл засов.
— Прощайте, — сказал Демон. — Сынам эфира нельзя под землю.
Жихарь хотел ответить ему что-нибудь хорошее, но суровый дух изгнанья резко взметнул крыльями хвою и через мгновение уже обозначился густой черной тенью на лунном диске.
— Сынам эфира нельзя, — сказал богатырь. — А вот я, как проклятый, как рудокоп, из-под земли не вылажу. То Бессудная Яма. То Адские Вертепы. То вавилонские темницы. То курган-могила.
— Земля символизирует материнское чрево, — зевая, сказал Колобок. — А также хтонический мир, населенный чудовищами…
Вниз уходили земляные ступеньки. На досках двери с обратной стороны был грубо намалеван знак — красная стрела, указывающая на белый серп.
— Если я что-нибудь понимаю в символике, — сказал король Яр-Тур, — то этот подземный ход ведет на Луну…
— Я видел… я видел: на хромом зайце ехал бородатый старик без макушки, шибко, шибко, шибко, оставил свою гору, оставил чужую, оставил сорочью гору, оставил снежную и переехал за ледяную, и тут сидел другой старик с белою бородой и сшивал ремнями дорогу, а с месяца свет ему капал в железный кувшин.
Николай Лесков
«И на Луне, поди, люди живут», — думал Жихарь. Он шел впереди, а Колобок, наклонившись вперед, освещал фонариком дорогу: отрабатывал свое участие и бесплатную езду на богатырской шее.
Ход был узкий и низкий, не укрепленный, земля влажная и тяжелая. Жихарю и Яр-Туру приходилось нагибаться, потому что даже Лю Седьмой и Сочиняй-багатур то и дело чиркали макушками по потолку, и каждый раз все замирали и останавливались в тревожном ожидании — не осыплется ли земля спереди или сзади.
Понятно, что не Индрик-зверь прокладывал этот ход — походил он скорее на подкоп из темницы.
Особенно неуютно было Сочиняю, привыкшему к степным просторам.
— Там должно быть все, необходимое для жизни, — утешал спутников Бедный Монах. — Там встретит нас лунная богиня Гуань-Инь, проведет во дворец, а священный заяц поделится содержимым своей ступки — толченой травой бессмертия…
— Как-нибудь приспособимся, — сказал Жи-харь. — Человек везде приспосабливается. Даже нежить — и та на чужбине умеет устроиться…
— Да, уж эти ребята нигде не пропадут! — засмеялся Колобок. — Мне давеча рассказывал домовой, что после твоей свадьбы несколько многоборских Банников, у которых еще своей бани нет, а работают они на подхвате у старших, увязались за королем, решив поискать счастья в Туманном Альбионе…
— Сэр Хонипай, никто за мной не увязывался! — воскликнул Яр-Тур. — Если бы я кого и взял с удовольствием, так это сэра Окула, но он остался верным своему повелителю…
— Вы, ваше величество, захватили с собой березовый веник, — пояснил Колобок.
— Да, Мерлин просил меня привезти несколько многоборских диковин…
— Вот они в венике и устроились — много ли им места надо, — продолжал Гомункул. — Ну, приехали. Кругом все чужое — эльфы, гоблины, лепрекуны, феи, сиды… Народ гордый, чопорный, на ваших смотрят свысока. Ни в один клуб не записывают, на чашку чая не зовут. Кличут нежелательными иностранцами. Самое неприятное — что жить негде, не складывают тамошние жители баньки, не знают такого искусства, моются изредка…
Яр-Тур закашлялся.
— Достойный Гомункул, я, конечно, признаю, что Логрия при мне далека была от совершенства, — сказал он. — Тем не менее в Камелоте любой путник имел возможность получить бочку горячей воды для омовения после долгой дороги и кровавых подвигов. Я сам стоял у входа в Зал Круглого Стола и проверял чистоту рук и ногтей у рыцарей. Иногда в такую бочку удавалось запихать даже сэра Белианса Надменного. Для этого кому-нибудь из рыцарей приходилось вызвать его на поединок. Если сэр Белианс проигрывал, он погружался в воду без всяких возражений… Не надо представлять моих подданных дикарями!
— Язык у тебя… — покосился Жихарь на Колобка, но тот не унимался:
— Словом, жить негде. Ни в домах, ни в холмах, ни под мостами, ни при ручьях, ни на мельницах — везде все занято. И никакого дела себе найти не могут, а без дела нечисти и нежити жить никак нельзя, надо либо приносить людям пользу, либо вредить, либо шутки над ними шутить. У банников какие шутки — разве что запарить кого-нибудь до смерти или шкуру ободрать. И назад дороги нет, там же остров. За перевоз платить нечем, и домой возвращаться с позором неохота. Но не таков многоборский банник, чтобы пропасть ни за грош.
Долго они думали и придумали, наконец, заделаться провозвестниками Смерти… Они же все, мохнатики, ее чуют загодя. Подходят ночью к дому или там к замку и начинают вопить по-черному…
— Вы говорите о баньши, сэр Хонипай?
— Ну да — в такое слово там здешних банников переделали. А жить они устроились в кустах и зарослях. Если человек там заплутает, они его жаром опыхивают…
— Верно, баньши в наших местах появились сравнительно недавно, — сказал Яр-Тур. — И накануне последнего сражения я слышал их истошные вопли. По крайней мере хоть такая память останется о несчастном логрийском короле…
— О многоборцах везде идет добрая слава, — гордо сказал Жихарь. Потом понял, каково сейчас побратиму, и спросил осторожно: — Как же у вас до усобицы дошло? Чего не поделили?
— Это долгая история, сэр брат…
— Так ведь и Луна не близко! К слову, давно уж пора нам передохнуть и подкрепиться… Смотри-ка — дома через силу глотал, а тут так и сосет в животе…
— А я еще давно ни один жена не видел, — ни с того ни с сего вспомнил Сочиняй-багатур.
— Это хорошо, — сказал Колобок. — Значит, земные законы теряют свою силу.
Мы на верном пути!
Они остановились, уселись вдоль стены, причем Жихарь долго не умел пристроить ноги.
— А чарка-то как весело пьется! — сказал он через некоторое время.
— Значит, кончилось межеумочное состояние! — воскликнул Бедный Монах. — Мы снова смертны, и заячье снадобье нам пригодится!
— Если и вправду есть там отмогильное зелье — непременно найдем его для тебя, братка! — загорелся Жихарь. — Но вот сам я его даже не пригублю.
Незачем зря Смерть обманывать…
— Было бы кого обманывать… — вздохнул Колобок.
— Вы очень любезны, сэр Джихар, — сказал Яр-Тур. — Но мой земной путь, увы, пройден, и держусь я из последних сил. Если земная Смерть меня не берет, то, возможно, ее лунная сестра…
— Нет, — сказал Колобок. — Ты ранен на земле. Лунная Смерть не должна иметь к тебе никакого отношения…
— Ступайте дальше без меня, не хочу быть обузой. Сон одолевает меня…
— Ну поспи… Мы подождем… — неуверенно сказал богатырь.
— Нельзя поспи! Никуда подожди! — крикнул Сочиняй. — Надо кургуз-трава жевать, Сочиняй захвати!
Степной хан вытащил из-за пазухи пучок сухих стеблей и через Бедного Монаха передал зелье королю. Бедный Монах понюхал траву, одобрительно кивнул и от себя прибавил какой-то бурый шарик.
— Пепел Феникса, — пояснил он. Но Яр-Тур уже вовсю спал, и снадобья пришлось впихивать в него силой.
— Вот, запей для верности, — сказал Жихарь, когда побратим открыл глаза. — Вздумал покинуть товарищей на половине дороги!
Яр-Тур тряхнул головой.
— В самом деле, я действительно чувствую прилив сил!
— А то! — сказал Жихарь. — Ты рассказывай, рассказывай — потом, может, поры свободной не выпадет…
— Что ж, — начал Яр-Тур. — Я уже писал вам, сэр брат, что королева Джиневра никак не могла принести королю Артуру наследника, что весьма оного огорчало. И Мерлин вызвался помочь этому горю с помощью нездешних лекарей, и король Артур сказал ему: «Грамерси». И Мерлин взял королеву за руку, и они исчезли, и это было весьма удивительно, так что все высокородные дамы и доблестные рыцари немало тому давились. И Мерлин с Джиневрой отсутствовали три месяца, вернувшись только к Уинстонову дню.
А когда они вернулись, увидел король, что Мерлин горько плачет, сокрушаясь о своей неудаче, а королева Джиневра одета в мужские штаны синего цвета и вязаную из шерсти рубаху, словно деревенская девка с распущенными волосами.
— Моя прекрасная госпожа, — сказал король. — Немедля ступайте к себе и облачитесь в подобающие одежды, ибо недолжно королеве быть одетой таким образом, да еще в Уинстонов день.
— А я не назову, — она отвечала, — вас своим господином, потому что вы грязный мужской шовинист и нарушитель прав человека. Вы смотрите на женщину, как на сосуд для деторождения, а между тем у нее такие же права, как и у вас! Когда мне заблагорассудится, тогда и будет у меня ребенок от того, кого я выберу ему в отцы!
— Тогда, — говорит король, — отправляйтесь отсюда прочь к своему отцу, королю Лодегрансу, ибо не хочу я вас больше видеть!
